Читать книгу Воля богов! Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов - Страница 14

Вечером, вернувшись со стадом на скотный двор, Парис застал там своего хозяина Агелая, разговаривающего с царскими слугами.

– Царь забирает нашего лучшего быка, – сказал Парису Агелай.

– Завтра будут спортивные состязания в память об умершем царевиче, – пояснил один из слуг. – Главным призом будет этот бык. Кстати, вы все тоже приглашены.

– Жалко быка, – сказал Парис. – Но за приглашение спасибо. Это будет мне хороший подарок на день рождения. Я ещё никогда не был на спортивных состязаниях.

Как раз завтра Парису исполнялось восемнадцать лет.

Он сидел на траве на берегу ручья и играл на свирели. Когда он замолкал, было слышно тихое и монотонное журчание. Тусклый лунный свет освещал лицо Эноны, лежавшей рядом, положив ему голову на грудь.

– Не ходил бы ты завтра ни на какие состязания, – сказала Энона. – Мы и тут славно отпраздновали бы.

– Тут? Как год назад? Всё время одно и то же?

– А какое тебе нужно разнообразие? – спросила Энона, обняв Париса. – Хочешь, я тебе ребёночка рожу?

– У тебя всё время одно на уме. А ведь кругом столько интересного! Мне завтра восемнадцать, а я ничего в мире не видел, кроме овец да коров, ничего не совершил. Не то что на стадионе – в городе ни разу не был. Неужели я всю жизнь так проживу? Неужели мне такое богами предписано?

– Нет, – грустно ответила Энона, – тебе предписано не это. Потому я и не хочу, чтобы ты завтра уходил. Это не просто интуиция, ты же знаешь: все боги хоть немного способны предвидеть будущее, могу это и я. И я предвижу, что если ты завтра уйдёшь, то уже никогда не вернёшься, я чувствую, что с этого начнётся большая беда, которая погубит и тебя и меня.

Парис грустно усмехнулся:

– А хотя бы и так. Если уж боги так для меня определили, мне ли их поправлять? Пусть будет, как они хотят.

Энона посмотрела на него пристальным, удивлённым и преданным взглядом:

– Так ведь и я тоже богиня! Сделай, как я хочу.

Парис только улыбнулся этим её словам. Конечно, она богиня – маленькая сельская нимфа. Куда ей тягаться с тремя олимпийскими вседержительницами, воле которых с последнего времени был подчинён её парень. На что хватит её всемогущества? На пастушье счастье, долгую и однообразную жизнь среди овец и коров, на смерть в глубокой старости среди множества детей, внуков и правнуков. Вот предначертание от богини Эноны. Но Париса ждёт другое предопределение: любовь самой красивой в мире женщины, гибель всего святого и дорогого, короткая, но интересная жизнь и вечная слава. Вот олимпийское предначертание. И Энона хочет, чтобы Парис из трёх самых знаменитых богинь выбрал четвёртую, безвестную?

И Парис не свернул с проложенного перед ним богами тракта и благочестиво пошёл по нему.

Среди толпы зрителей, тянувшихся к стадиону, подобно скале в бурном море стоял высокий и красивый мужчина с надменным, но одухотворённым лицом. Не замечая толкавших его людей, он смотрел поверх голов, что легко позволял его высокий рост, и выискивал взглядом кого-то.

Нечаянное течение вдруг подхватило Париса, оторвало от Агелая и его сыновей и, протащив в сторону, прибило прямо к мужчине-скале, который перестал осматривать толпу, скользнул взглядом по Парису, крепко взял его за плечо, вырвал из потока и спросил:

– Ты пришёл за быком?

Ошарашенный Парис пробормотал что-то невнятное, и высокий красавец, продолжая держать его за плечо, двинулся к стадиону, но не к главному входу, а поперёк движению толпы к какой-то боковой двери. Он шёл привычным неспешным, но широким шагом, не семенил, как все вокруг, не толкался, не останавливался и не пропускал никого, он просто не замечал людей вокруг и шёл так, будто на площади перед стадионом были только он и Парис. А людские потоки огибали его как неодолимое препятствие. Никому и мысль не приходила оттеснить его, встать у него на пути или хоть как-то задержать его движение.

Парис не успел понять, как это получается, когда они оказались в тёмном и прохладном помещении под трибунами. Незнакомец осветил комнату, и стало видно, что она небольшая и совершенно пустая. Шум стадиона был здесь приглушён, но всё же хорошо слышен. Незнакомец теперь уже внимательно осмотрел Париса и спросил:

– Драться умеешь?

Если бы этот вопрос задал пастуху кто-то неизвестный в лесу или на поле, то надо было бы по обстоятельствам сразу бить в морду, или убегать, или отдать всё, что он потребует. Но сейчас в голосе спрашивающего Парис не услышал ни угрозы, ни издёвки, будто он спрашивал, как Париса зовут или сколько ему лет. «Странные тут люди – городские», – подумал Парис и гордо ответил:

– Однажды на моё стадо напали разбойники, и я их всех победил.

– Вот как? – переспросил незнакомец без удивления, без недоверия, без зависти и даже без интереса. – И много их было?

– Двадцать, может, пятьдесят. Я не считал, знаете ли.

– Знаю, – так же спокойно и без выражения ответил незнакомец. – И сколько их было, я знаю, просто хотел сверить наши наблюдения. Хорошо, что у тебя есть воображение. А теперь покажи, как ты дерёшься.

Парис, не понимая, чего от него хотят, раздвинул ноги и выставил перед собой кулаки.

– А вы кто? – решился наконец спросить он.

Незнакомец деловито осмотрел Париса, ногой подвинул его ступни, наклонившись, поправил положение коленей, за плечи повернул его корпус.

– Твой тренер, – буркнул он. – А теперь ударь меня.

Такой просьбы Парису ещё слышать не приходилось. Он плохо представлял себе, как можно ударить такого солидного и наверняка благородного господина, но и отказаться он не мог – и сперва не очень сильно стукнул тренера в плечо. Тренер не вздрогнул и, казалось, вообще не заметил, что его ударили. Тогда Парис, замахнувшись сильнее, ударил его в другое плечо, но тренер и на это никак не отреагировал, и тогда Парис решился ударить его в лицо, но кулак налетел на ладонь тренера, который подставил её так быстро, что Парис даже не понял, откуда она взялась.

– Не очень плохо, – сказал тренер, – но всё это надо делать гораздо резче. – Тут он так дёрнул Париса за руку, показывая, как резко надо бить, что чуть не оторвал её. – И запомни, как надо стоять, это самое главное, остальное само получится. Противников у тебя будет, правда, не пятьдесят и не двадцать, но это и не сельские разбойники, так что соберись как следует.

– Да вы что! – закричал Парис и бросился к выходу, но тренер, не сдвинувшись с места, поймал его и вернул обратно.

– Ты же пришёл за быком, – по-прежнему бесстрастно сказал он, наматывая на кулаки Париса кожаные ремни. – Ты думаешь, его отдадут тебе даром?

– Нет, вы не поняли, – забормотал Парис, – я только посмотреть пришёл. Отпустите меня на трибуну.

Но было уже поздно: одна из стен комнаты вдруг раскрылась, и Парис увидел залитую солнечным светом арену стадиона. Какая-то сила толкнула его туда, и он, обгоняя собственные ноги, выбежал на середину арены. Над взревевшим стадионом раскатисто прозвучало его имя. Негаданно пастушок искупался в славе, как щенок в холодной воде. Но не успел он этого осознать, как стадион взвыл ещё громче и над ним прогремело другое имя: «Деифоб!»

Это был сын царя Приама, один из самых славных воинов Трои. «Всё!» – подумал Парис, пожалев о своём последнем дне рождения и о том, что не послушал вчера мудрую Энону.

Царевич подошёл к нему, презрительно осмотрел и насмешливо спросил:

– Тебя сразу убить или сперва помучить?

Парис ничего не ответил и только принял стойку, которой его только что учили.

Первый удар попал по локтю Париса, который тот неизвестно как успел подставить на пути кулака противника, от второго удара Парис отклонился так резко, будто его дёрнули за ухо. Время для него вдруг замедлилось, и то, что для зрителей продолжалось пару секунд, для него тянулось томительными минутами. Его кулак судорожно дёрнулся и налетел на щёку Деифоба. Удивление отразилось на лице богатыря.

– Да ты ещё и дерёшься! – вскричал он и тут же получил новый удар в челюсть.

Удивление сменилось яростью, но после третьего удара лицо противника стало равнодушным и задумчивым, Деифоб потерял интерес к происходящему, он посмотрел сквозь Париса и повалился на спину. Стадион взвыл. Подбежавшие служители унесли Деифоба.

Не успела ещё отхлынуть волна славы, внезапно обдавшая безвестного пастушка, как над стадионом прогремело ещё более страшное имя: «Гектор!» При этом слове стадион заревел ещё громче, а Парис снова попрощался с жизнью. Гектор был старшим сыном царя Приама и самым могучим героем Трои, а может быть, и всего мира. Победить его не удавалось ещё никому. Вот когда бы Парису пригодился подарок, который ему предлагала Афина. Но теперь на помощь Афины рассчитывать не приходилось. Он просто встал в преподанную стойку, закрыл голову локтями и зажмурился.

Из оцепенения его вывела резкая боль в кулаках. Открыв глаза, Парис увидел, как красивое и мужественное, будто высеченное из мрамора лицо Гектора теряет форму и превращается под ударами его кулаков в неэстетичное кровавое месиво. Но Гектор был настоящим богатырём: получив столько ударов, сколько хватило бы, чтоб убить пятерых, он не только не умер, но даже остался на ногах, правда, защищаться уже не мог. Увидев это, царь велел прекратить бой, и поспешно подбежавшие работники подхватили и унесли со сцены главного героя, за несколько секунд превратившегося в реквизит.

Остальных героев Парис уже не боялся. Поняв, что в драке ему ничто не грозит, он уже не закрывал глаза, отважно встречал всех, кто выходил к нему на бой, и быстро укладывал их на арену, позволяя себе даже иногда покуражиться: попрыгать вокруг противника или исполнить какой-нибудь дурацкий танец, уворачиваясь от ударов.

Наконец, когда противников больше не осталось, он издал победный клич, потонувший в рёве зрителей, и заплясал посреди арены, размахивая кулаками над головой. Но радость его быстро была прервана. На арене вдруг снова появился пришедший в себя Деифоб, на этот раз в руке его был меч.

– Я тебе покажу, скотина ты безродная, как царских детей бить!

Без перерыва и без объявления началось соревнование по бегу. За мчавшимся по арене Парисом бежал Деифоб, к нему присоединились и другие избитые пастухом герои, желавшие отыграться за свой позор. Но превзойти в беге Париса, улепётывающего от толпы озверевших героев, никто в мире не смог бы. Им только и оставалось, что браниться, глотая пыль, поднятую его пятками. Парис так увлёкся, что даже не услышал, как царь Приам объявил конец гонки. Дисциплинированные герои тут же остановились, а Парис продолжал бежать, пока не закончил круг и в силу неумолимых законов геометрии не налетел на своих преследователей, и тут уж от неизбежной расправы его спас только царь, велевший героям отпустить его и на весь стадион провозгласивший: «Победил Парис!»

Шатаясь, пастух подошёл к царю и низко ему поклонился, а когда он поднял голову, на ней лежал венок победителя.

– Сколько тебе лет? – улыбаясь, спросил его царь Приам.

– Сегодня восемнадцать стукнуло, – ответил Парис, сделав ударение на слове «стукнуло».

– Восемнадцать, – повторил Приам уже более серьёзным тоном. – Так у тебя сегодня день рождения? А кто твои родители?

– Я подкидыш. Агелай мне вместо отца. Это он меня нашёл.

– Агелай? – теперь уже совсем серьёзно переспросил царь и вдруг, улыбнувшись, хлопнул Париса по плечу и сказал: – Иди со мной во дворец – отметим твою победу и день рождения, и Агелая позовём.

– Агелая ко мне! – уже без улыбки велел он своим слугам.

Всю дорогу до дворца Деифоб шёл рядом с царским паланкином и гундел:

– Что же это, папа! Ты простого пастуха победителем объявил. Он детей царских бьёт, а ты его победителем! Это ж стыд какой!

– Конечно стыд, – спокойно отвечал Приам. – Царские дети позволяют себя бить какому-то пастуху.

– Я не позволю, – ворчал Деифоб. – Зарублю его за это. Можно, а?

– Зарубишь, сынок? Это на каком же основании?

– На том основании, что я царский сын, а он пастух.

– Ошибаешься. Это вчера он был пастух, а сегодня он победитель. Он сегодня от меня приз получил, а что ты от него сегодня получил – сам знаешь.

– Папа! Дай мне утешительный приз: позволь его зарубить, и я сразу утешусь.

Приам в ответ только рассмеялся, и в продолжение недолгого пути Деифоб к нему больше не приставал.

Во дворце Приам провёл Париса к своей жене и дочерям. Как только они вошли, Кассандра вскочила и закричала, показывая пальцем на пастуха:

– Убейте его!

Приам осуждающе посмотрел на Деифоба, с готовностью выхватившего меч, и строго сказал дочери:

– Ты бы хоть посторонних постеснялась!

– Но я же видела, – сквозь слёзы сказала Кассандра, – он принесёт нам несчастье, мы все погибнем из-за него.

– Ах, ну что ты! – воскликнул Парис, цитируя Гермеса.

Этот неприятный разговор был прерван появлением Агелая. Главный пастух, приведённый слугами, видимо, уже понял, в чём дело, и сразу бухнулся в ноги Приаму, моля о пощаде.

– Ну давай, рассказывай, что ты сделал с ребёнком, которого тебе восемнадцать лет назад отдали! – сурово обратился к нему царь.

И Агелай сбивчиво, постоянно причитая, ссылаясь на жену, детей, трудное детство, природную доброту и прежние заслуги, рассказал о том, что ровно восемнадцать лет назад ему было поручено убить новорождённого царского сына, он отнёс мальчика в лес и бросил его там на растерзание диким зверям, но когда через несколько дней он снова пришёл к тому месту, то обнаружил, что мальчик жив: его вскормила сердобольная медведица. Тогда Агелай не выдержал, забрал мальчика к себе и вырастил Париса как собственного сына, никогда не говоря, кто его настоящие родители.

– Вот ведь как, сынок, – сказал Приам, обращаясь к Парису, – когда ты родился, было нам с твоей матерью пророчество, что из-за тебя погибнет Троя. Некоторые, – тут он кивнул на Кассандру, – и сейчас так думают, только всё это глупые суеверия, как я теперь вижу: ты уж восемнадцать лет как жив, а Троя не погибла. И не погибнет никогда, если будут у неё такие защитники, как ты. А тогда я пророчеству поверил. Есть у нашего брата царя такой обычай: если надо избавиться от нежелательного ребёнка, его отдают слугам и велят извести как-нибудь, а слуги всегда относят ребёнка в лес, где кто-нибудь: волчица, медведица или пастухи его находят, вскармливают, воспитывают и дают ему подобающее царскому сыну образование. Так что ещё ни одному царю избавиться от сына таким способом не удавалось. Но уж таков обычай. А мы, цари, вовсе не такие изверги, как некоторые думают, и вовсе не так уж и любим казнить всех подряд, и уж тем более убивать собственных детей. Просто положение обязывает. А ведь знаешь, сынок, мы же эти состязания в твою память проводили. В годовщину твоей смерти, как мы думали. И кто мог подумать, что ты сам на них и победишь! Ты счастливчик, Парис, ты из тех, кто гульнёт даже на собственных похоронах. Впрочем, какие теперь похороны! Обними свою семью. Давайте праздновать!

Он обнял и поцеловал Париса, со слезами его поцеловала царица Гекуба, брат Гектор обнял его с улыбкой на обезображенном лице – он уже совсем не сердился, Деифоб поприветствовал его без особой симпатии, но уже и без злобы. Только Кассандра долго не хотела к нему подходить и всё плакала.

Вместо траурного пира во дворце устроили пир праздничный. На радостях прощённый со строгим предупреждением Агелай напился и весь вечер лез к Парису целоваться.

Меньше всех веселился сам виновник торжества. Он понимал, что семья у него теперь появилась не случайно: она была нужна для страшной мести, которую готовили ему и его родным рассерженные богини, и этот день приблизил их месть. Но ведь всякий день приближает к смерти, а раз так, то лучше уж пусть к ней приближают такие дни, как этот. Парис не строил иллюзий, лёгкая победа не отбила ему разум: никакой он не защитник Трои, и победил сегодня не он, а тот, кто управлял им во время боя, – тот таинственный тренер. А он, Парис, Кассандра права, послан на погибель Трое. И ему стало жаль и добродушного царя Приама, и царицу Гекубу, и несчастную Кассандру, и мужественного Гектора, и даже вздорного Деифоба. Они все обречены, но сделать ничего нельзя: такое уж предопределение, такова воля богов, и изменить её не в силах ни он, ни Кассандра, ни, наверное, сами боги.

Вечером Парис вышел из дворца в сад. Ему вдруг захотелось поиграть на свирели, но, ощупав все складки одежды, он понял, что потерял свирель в этой суете. «Наверное, так надо, – подумал он. – Ведь я уже больше не пастух». Он осмотрелся. Вокруг между деревьями в ярком свете луны стояли мраморные статуи, изображавшие богов. Среди этих статуй Парис вдруг увидел своего тренера. Он опирался на длинный лук и надменно глядел на своего ученика.

– Значит, выходит теперь, что я что-то вроде принца, – сказал Парис, то ли обращаясь к тренеру, то ли к самому себе.

– Отчего же «вроде»? – отозвался тренер. – Принц и есть.

Парис вздрогнул от неожиданности. Конечно, он надеялся и очень хотел поговорить с таинственным незнакомцем, но думал, что тот не захочет с ним разговаривать, так высокомерно он смотрел.

– А почему вы мне сегодня помогали? – быстро спросил Парис.

– Одна знакомая богиня попросила.

– А у меня тоже есть одна знакомая богиня, – решился похвастаться Парис, – даже три, то есть… А вы, наверное, сами бог?

– Наверное, бог, – едва заметно усмехнулся незнакомец.

Парис немного подумал, от волнения покусывая губы, а потом вдруг ткнул себя пальцем в грудь и представился:

– Парис, можно Александр.

– Феб, можно Аполлон, – вновь усмехнувшись, передразнил его тренер.

Парису стало стыдно, что он сам не узнал такого знаменитого бога. Это могло бы быть простительно пастушку, но непростительно для троянского царевича.

– Насколько это вообще возможно между богом и простым смертным, – вдруг сказал Аполлон.

Парис вздрогнул и недоумённо на него посмотрел.

– Ты сейчас хотел предложить мне свою дружбу, но не знал, как это сказать, – пояснил бог.

Парис оторопел:

– Да, действительно. А как вы это узнали?

Аполлон с досадой махнул рукой, вновь опёрся на лук и отвернулся.