Читать книгу Уроки лишнего и нужного - Леонтий Ронин - Страница 4

– Мама, а когда машина эта моя вырастет – она будет автобусом?

– Собака пришелец.

– Как пришелец?

– Ну, она сама к нам пришла.

– А горлышко-то у тебя красное, – доктор говорит.

– Как яблочко?

– Сейчас пописаю и пойдем к дедушке?

– Пойдем.

– И будем там жить?

– Да.

– И бабушка нас не найдет?

– Негр. Он из Африки. Он учится в нашей школе.

А потом будет учиться в институте.

– А в Африке школ нет? И института?

– Там очень жарко, в Африке.

– Ну и что, что жарко?

– Ну как же, очень-очень жарко и негры ходят там совсем голые.

– Совсем-совсем?

– Совсем, только в трусиках, а голых в институт не принимают…

– Орел всех сажает на спину, орлят, их друзей и товарищей, летает с ними, всем показывает землю и город. А потом вдруг опустился и сел в автомобиль.

Почему, я спросила. Крылья у меня устали, говорит…

– Для резиновой черепашки я сделала домик из детской книжки.

– А папа где?

– Он ушел.

– Куда ушел?

– Куда его выгнали.

– А куда его выгнали?

– К тете.

– Лева, а деньги тебе нужны?

– Нет.

– Почему?

– Не надо баловать.

– Кто сказал, что деньги балуют?

– Папа.

– У папы тоже денег нет?

– У него есть.

– А кто его балует?

Лева задумался:

– Его на работе балуют.

– Ты тоже работал нынче летом?

– Да, археологом.

– Кем?

– Ну, на кухне…

– Трудно было?

– Да не очень.

– Ты один был поваром?

– Да, я был один. Другие менялись.

– Довольны были, как ты готовил?

– Да, все жали мне руку и говорили спасибо, Лев Николаевич.

– А ты готовил завтрак, обед и ужин?

– Да, обед и ужин, а завтрак нет.

– Почему?

– Я просыпал на завтрак…

– Лева, а тайну тяжело хранить?

– Тяжело. А когда расскажешь кому-нибудь – легче.

– А какие девочки тебе нравятся? Беленькие или черненькие? Может, та, с длинной косой?

– Я про косу не помню. А какой у нее был рюкзак?

– Лева, почему ты не выучил урок?

– Мария Степановна, вы меня обычно не спрашиваете, вот я и подумал, не спросите же…

– Лева, составь предложение со словом «лето».

– Вот и снова прошло такое короткое лето.

– Лева, ты далеко?

– В туалет, Мария Степановна, я не хотел вас беспокоить…

Слово, которое не произнес, и молчаливый мне ответ – оба услышали: он потянулся ко мне.

Я не мог его предать.

И помочь – не могу.

Сейчас его уведет высокая женщина с грубыми руками.

Он опустил голову.

А поднял лицо, мокрое от слез, впору тоже было зареветь.

Она смилостивилась; или помучить напоследок?

Позволила нам еще, совсем немного.

…в сон приходил сын, не успевший увидеть свет.

На цыпочках сидит человеческий клубочек, светлые кудряшки, пальчики тянет потрогать синенький цветок…

Крик новорожденного – лишили теплого гнездышка…

И на бюст сильный пол смотрит, может, невольно, первый рефлекс детства – грудь матери…

Детей любим – свое прошлое…

Тянется к затонированному окну лимузина, шумно дышит на стекло и пальчиком, по запотевшему – каляки. А девочка, по снегу бокового стекла, пальчиком тоже, сердечко – оно улыбается и глазки…

Громко и шумно:

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

И хохочут обе.

У калитки мальчуган, отцовские сапоги, плащ до земли.

Шаркает подошвами, догоняет, встает на пути и, глядя в сторону, простуженно хрипит:

– Ты сто без сапки? Потерял сапку, да?

– Ты меня любишь? Тогда поцелуй в лобик.

Тянет губы к ее лбу.

– Да нет, в другой лобик. Где мама целует и говорит люблю.

И опускает… трусики!

Мальчик покраснел.

– Так ты меня не любишь?

Восемь с половиной им.

На двоих.

– Мама Инга говорит, что она артистка. Наверно врет…

– А ты кем хочешь стать?

– Я тоже хочу быть артистом. Но мама говорит, что только через ее труп…

Бежит, ранец шаркает асфальт.

Трудно на крыльцо, запнулась.

– Куда спешишь?

– За вами. Меня лифт одну не везет. Я легкая, – и обида в глазах на этот плохой лифт.

В автобусе яблоку негде…

А кто-то обнимает… ногу?

Возле колена…

Нежно и крепко…

Пассажиры тесно спрессованы.

Длани воздеты к поручням.

С остановкой отпустили…

Белобрысый пацан рядом, держится теперь за сумку мамы.

Разглядывает теть и дядь, за которых хорошо уцепиться…

Талибу отец поручил ночью ишака закрывать одеялом.

Талиб хорошо справлялся с этой работой, а тут как-то задремал. Проснулся, отец одеяло стянул, в ногах сидит: – Что, сын, замерз? Ишаку тоже холодно…

Кнопка задранного носика, любопытные глазища…

На другую линию метро – девушка, мило вздернут нос, умны и внимательны глаза.

… Как быстро растут дети!

Девичья стайка за воротами школы рассыпалась.

В спину одних, вдогонку им, другие:

– Сами вы лесбиянки!

Рядом шагаю:

– Что они крикнули?

– Не знаем, – одна, поменьше.

– Это когда девочка с девочкой, – другая.

И уже готова объяснить…

– А сколько вам лет?

– Девять.

Мальчики лет десяти останавливают такси, заглядывают в кабину, ведут переговоры с водителем – смело садятся, хлопают дверцами, привычно, будто на такси с пеленок.

Девочка спрашивает маму: «А где контролер?» – и улыбается радостно, предвкушая эту встречу с минуты на минуту.

Сижу напротив – отчего-то неловко и тревожно, словно душу твою видят распахнутые глаза слепого ребенка…

Риту из третьего «Б» поцеловал мальчик четвертого «А».

В дневнике записала: «Сегодня я стала женщиной».

Под идиотскими и грязными письменами на стенах подъезда, ниже их, корявое детское, трогательное – «мама»…

«Фитиха» зовут дети учительницу Фиону Тихоновну.

Легкий, от бедра, шаг.

Высоко голова, плечи развернуты.

Умеет гореть глаз и обманывает голос…

И в ребре бес живет – семидесяти не дают.

…А ребенка катят в коляске.

Тянет пальчик и глаголет, неизвестный младенец, одно из трех, наверное, слов, ему знакомых:

– Деда!

Вот-те-раз…

Упали плечи.

– Я сегодня по лестнице без лифта унизилась.

У папы на коленях, нежно ручкой обвивает, юная кокетка:

– Тебе со мной хорошо?

– У меня такое тело, что оно не может спать днем.

– На рубль купи хлеба, на другой мороженого.

– А хлеб на какой рубль купить – на этот, или на этот?

Из озорства, чаще, путал имена.

Аня не сердилась, в самом деле, словно, была Алена.

Алена, хотя посмеивалась, не соглашалась, что она – Аня…

Может и правда забывал – их совершенно похожие ручки на прогулках держались за его палец.

Еще не умея говорить, сидели на коленях и любопытные пальчики изучали его губы, нос, глаза, уши, брови… Впрочем, и Аня-Алена, или «Анена», дочка и внучка, тоже звали его одним именем – дедушка.

– Ты мишку плюшева знаешь?

– Нет…

– Вот он и есть ты.

– Мама, у дяди ножки нет, а почему он хромает?

Папа Римский однажды вернулся в Ватикан сильно веселый. «Вас послы ждут, – говорят ему. – Изволите принять?» – «Не хочу и не буду, мне и так хорошо», – ответил Римский П.

А в городе К на реке Е тоже жил товарищ П. В детстве он был мальчик Ж и не хотел кушать перепелиные яйца: «Не хочу и не буду, мне и так хорошо», – отвечал он маме.

Пусть не знает, не умеет, но может – «младое, незнакомое» другое наше завтра!