Читать книгу Сказание об Урус-хане. Фёдор и Айтуган - Лев Исаков, Лев Алексеевич Исаков - Страница 8
Хаким и Знахарь
ОглавлениеНо радость оказалась преждевременной: через два дня Нурсат-ходжа стал сумрачным, а Ханум тревожной – на третий уже не скрывали: Арслан-бек лежал в жаре, то пытался улыбаться, но вдруг впадал в беспамятство, и тогда срывались вздохи-стоны или обрывки команд… В сёдла! Стрелы на лук! В сабли!…Вырывались кусками жизни из меркнущей памяти…
Гуща дважды на день приходил проведать, после обхода в полдень, и под вечер… Раз увидел, что какая-то молодуха приникла к волоковому окну – заслышав его взвилась-улетела…
Лоза?! А ей то что?
Наконец, прорвалось:
Перед ним, вышедшим из леса, встала Ханум, бледная, с отчаянно-потерянными глазами…
– Отай, беда нагнала меня: Арслан-апа умирает…
Сникший, надломленный, через её плечо говорил Нурсат-ходжа:
– Я ничего не могу сделать: нужны травы агдым, аргун, жильбек – но они есть только в степи!!! Он жив одними иглами – но вчера у него пошло чёрное пятно… Его не убрать – нужны травы, а я лесных трав не знаю!…
Антонов огонь?
Беда…
– Сколько сможет продержаться?
– Дней пять…
– Через день будет травник – он все травы знет… Лоза, брысь к Севрюку, пусть не мешкая пригонит из табуна трёх лошадей: двух самых шибких, третью крепкую, смирную. Овса на три прогона лучшего – сам поедет со мной: дорога?…Всякая! Харч на два дня без готовки на троих соберёте с Постей. Отъедем на зорьке…
Утром, до восхода, два всадника на добрых горячливых конях и с покойным сильным меринов в заводе исчезли в лиловых сумерках – день навис тяжёлой одуряющей жарой и к ночи разразился беснующейся грозой и свирепым ливнем…
– — – —
Два дня тянулись в ожидании, сначала томительном, потом нестерпимом, от жары ли, набросившейся косматым кроваво-красным солнцем, от одуряющей ли прели иссыхающих болот. На вторую ночь у постели Арслана-апы обеспаметела Ханум – Хивря унесла её в гущину истобку, раздела, растёрла тряпицами с холодной водой; просидела в ногах до утра; отпоила молоком… Арслан-апу до зари стерегли Постя и Лоза…
Уже за полдень третьего дня к починку выехали три всадника: двое покойно-привычные, третий, в подряснике и скуфейке, полулежал на терпеливом мерине, безнадёжно отдавшись судьбе.
Гуща, соскочив с обрадованного коня и поддерживая рукой обессилено сползающего батюшку, отдавал распоряжения людям:
– Севрюк, тороки неси в скудельницу; будешь свободен два за день – четыре дня твои… Постя! Севрюка кормить вволю; медку и бражки досыта – прихлебателям ШИШ!
…Как ни бежали бабы, впереди, лёгкой кобылицей, летела Ханум, они за ней: тёлки, коровы…
Подрясник верещал на девок:
– Кыш, окаянные, сейчас гасник спущу – всё стёр неладный… – ,махая на мерина.
– Девки, набегай, сейчас поп покажет, откуда детки идут! – …опять Лоза, будь ей неладно…
Бросив повод загордившемуся мальцу, шагнул-поклонился Ханум…
– Прости, Ждана-ханум: лошади в грозу сорвались – день потеряли. Как Арслан-бек?
– Апа без памяти… Кого привёз?
– Это травникам травник: коли какой травы не знает – её в свете нет. О лечбе по-ордынски говорить может: где-то нахватался, может и у вас.
Вприспешку доковылял Нурсат-ходжа; вопросительно взглянул на Гущу – потом пристально на сыпавшего подсоленными словами черноризца, уже распрямившегося и набравшего задора.
– Это… Хаким?
– По нашему травник, лекарь – ты не смотри, что он бызун…
– Его имя Ныко Дым?
– Верно! Откуда знаешь?
– Он в Булгаре и Сарае знаем…
Как-то сразу отряхнув егозливую скоморошню пошёл на них остепенившийся подрясник – шаг в шаг поплыла ему навстречу достопочтенная чалма.
– …Два гуся делят порося…
– …Двум орлам как в небе разлететься…
…Сорвалось одновременно – вскинулись смеющимися глазами…
– Салям алейкум, почтенный ходжа.
– Алейкум салям, уважаемый Ныко Дым.
– Почтён тобой, воистину славный ходжа Нурсат.
– Ждём твоей мудрости, отмеченный аллахом Ныко Дым…
И сразу отбросив сомнения и настороженность, пошли нога в ногу к болезной истобке, переговариваясь на какой-то русско-татарской тарабарщине, остепенившей базар.
…На пороге избицы одинаковыми взглядами пригвоздили толпу и почтительными поклонами удержали Ханум и Гущу – вошли, плотно закрыв за собой дверь… Слышно было, как Акбарс отогнал любопытствующую Лозу от оконца…
…Ждали долго – вышли озабоченные…
– Нужна свежая человеческая кровь…
…Ох!!!
Народ шарахнулся…
– Возьмёте мою – отчеканила Ханум.
– Госпожа, годится не всякая кровь…
– Сгодится, берите мою – вызвался Гуща.
– Я даю – сорвался Акбарс..
– А у баб, что, и кровь хуже? – опять Лоза…
Гулькнули смешки
– Жидка у них больно!…Бурлит-кипит, через край норовит!…
Но Никодим серьёзно ответил:
– Всякая кровь человеческая Христова-Аллахова – какая лучше сама скажется…
На эти слова людоба стала быстро редеть: кто на конюшню, кому до топора, которой за веретено…
Осталось немного – их и осмотрели…
Переглянувшись – сразу отказали Ханум…
Потребовав согнуть руки в локтях, пощупали и уволили Гущу и Акбарса:
– У вас тело железное – кровь брать плохо: резать глубоко, а выйдет мало…
…Остались Хивря, Постя и Лоза…
– Чья кровь лучше – попытаем…
По одной подводили к постели усыплённого Арслан-бека, накалывали шильцем палец ему и женщине, отжимали по капле в чашку – смотрели, как они сливаются и какой цвет, с оглядкой друг на друга неуверенно согласились, что Хивря и Постя годны… – и разом закивали головой, когда слились капли крови Арслан-бека и Лозы…
– Эта!!! Для него наилучшая!..
Почтенный ходжа даже оказал вежество по восточному – пересказал на русский Гуща:
– …в прошлой жизни ты наверно была его любимой сестрой!
– Татарину? Сестрой? – Очень надо!…
– Кыш-кыш, ступайте – выгнал всех бездельных Ныко Дым-ата…
– — – —
…До сумерек в сочувственном молчании держался кучкой народ у истобки: приходили – уходили. Бегали туда-сюда Хивря, Постя; вышла с поднятыми к плечам голыми руками Лоза: побледневшая – вели, поддерживая за локоть, с одной стороны Постя, с другой нукёр ханым Акбарс: почтительно расступились…
…Ночью, сидя у летнего очага вокруг похлёбки на тагане, выпытывали Постю:
– Ну, что там? Колдовали? Заговоры читали? Бесов звали?
– Ой, бабоньки, страх-то какой: сначала Лозу к чурбану привязали, рукава закатали и хлебным вином – ей-богу – всю до плеч обмыли…
– …Потом как дрызнут по ямке – кровь, дринк-дринк, в скляницу: ей сразу татарву оттирать…
– Да не так говоришь! Сначала оголили его до срама, протерли чем-то воньким…
– …Верно! Верно!
– …а потом как мучкой посыпали…
– Да-да! И стали быстро-быстро кровушку Лозину втирать…
– А Акбарка-то что-то в склянице мешал долго-долго, а потом яйцо куриное положили – Постя только что снесённое принесла…
– Ох, нечистая сила!…
– Верно, верно!…
– …А мы и не смотрели, пока Никодимка не заорал!…
– Да-да! Где, – рычит, – это… Лексир? – Схватил и давай по ухоженному опять втирать – себе на руку льёт и по телесам.
– А ещё что: когда Лексир втирать начал – гнояки уже не было…
– Ей-ей, рубленное всё как в рубцах сталось, а води-желти нет…
– Ух! Ах! Ну…! Ей, нечисто… Мёртвая Вода?
– А ранищ-то сколько было в татарне – на десять смертей пересчитать!
– Да уж – живучие!…
– Не живучей Гущи!…
– Да Гуща-то ни одной не допустит!
– Ай, верно…
– Ну, а дальше что?
– Да и всё, только Лоза белей мела стала – с двух рук кровопивили…
– Ну, Лоза за то с них кровь со шкурой возьмёт – и мяса не забудет!
Захохотали:
– Уж возьмёт – возьмёт: лопухами костыги прикроют!
Зазубоскалили, поминая старые счёты с Лозой…
– А он чо, в беспамятке лежал? Не шалыганил?
– …Ой, забыла главнючее! Лоза подглядела: как всех вышарили они его трогать стали, щупали али как, а Никодимка-Козёл всё говорит: да ты стони – кричи, а то не понять, что где, а Нусратка-Стручок толмачит. Они ему руки-ноги туда-сюда вертели.
– А он как, в одеже?
– Да ты отпетый дурной?! Весь голёхонький – до уда!
– А он и правда… порезаный?
– Иди, Лозу спроси – она и тебе отрежет!
– Тьфу на вас! Чо дальше делали-то?
– А тут уж совсем: Нусратка-Стручок достал какие-то… Как спицы, только разные, и давай его тыкать туда-сюда.
– До крови?
– Да отстань – совсем дурной; говорю же, как спицы, не шилья – а он вдруг взял… и приспал!
– Бесов прогнали…
– И чо, заговаривали?
– Не, Лоза говорит – молчком, без заговоров: Козёл только смотрел – Стручок тыкал…
Помешивая наваристую похлёбку, ровно и чётко положила конец многословию Постя:
– Бабоньки, она конечно змея змеёй: оплела Гущу – не шелохнется, но за своих людей волчицей стоит…
– А собаки-то как к ней льнут…
– А я чо вам, тугоносым, говорила, – взвилась Хивря – , да я за половину того, что она своей людови делает, за моей бывой барчуткой на коленях бы ползала, след в след лизала!
– А хорошо бы…
Замолчали: проговоришься —отвалится…
**************
На другой день, по утру, Гуща зашёл к раненому – но ханум уже была там: по синеве вокруг глаз с ночи…
Без вопроса сказала:
– Спит, не стонет – чернота дальше не идёт… Отай, до тебя приходила эта… Муха Неугомонная – просится у постели за ним смотреть. Я бы Постэ и Хирэ доверила – а эта… Не язык – шайтан!
– Ждана-ханум, Лоза в любом месте ещё та заноза – но только кто приболеет – она тут как тут: первой прибежит – последней убежит; от щенков до мужиков – все! До тебя Догоняй только ей позволял всё с собой делать, в пасть залезть, латку брать – она его щенком не облизанным из-под лошадей выхватила; поначалу с собой брала спать: по мамке скулил.
Ты посмотри: она баб-мужиков до небес костерит – а они только огрызаются…
/…прости, ханум, ты и сама, ей-ей, такая же…/
– Вот как? Тогда пусть! Но её одной мало…
– Возьми Гапу, ну и кого найдёшь – Постю нельзя: на ней припасы, кухня, готовка…
…Примолкла – глядела через него куда-то далеко…
– Ханым тревожит что-то?
– Отай, ты бываешь в Москве?
– Куда без неё: весной рыбу, летом рукоделье, извоз; осенью пшеничку – у самой-то только рожь; зимой мясо-убоину и опять извоз… Вот хотел сказать: через пяток дён съеду опять: мужикам железо, бабам на рукоделие – не бери в голову: за меня будет Сом и Постя: им наказано, что ты скажешь – делать… Что не скажешь – как сами знают!
– Тогда я тебя нагружу… Думала, у меня до того время есть – а его и нет…
– Всё сделаю, Ханум!
– Перстень мой у тебя – сумеешь на нём проверить… – , далее она продолжала тихо и чётко – он становился всё более и более серьёзным…
…Споткнулась вдруг на полуслове :
– Да что это… Я тебя прямо в свою беду тяну!…
– Ждана-ханум: беда на двоих – полбеды… Что ещё?
– Я запишу наказ на шёлк, полотно, нитки, иглы, пяльца – не сидеть же здесь без дела. Зайдёшь к персидским и хорезмским купцам: прочитают – подберут… Вот платок моей работы – сообразят, что добрать; если спросят, откуда взял… На дороге нашёл!
– Платок могут узнать?
– В Сарае узнали бы…
– Ханум желает, чтобы поверили в её смерть или что она жива, знак подаёт?
– Что кто-то, вышивающий как я, до земли урусов доехал, а что с ним стало – неведомо. Те, кто меня пытались убить, точно знают, что не убили… Но не знают, кого они должны были убить – и не знают и пославшие их, кто уцелел… Отай, больше не спрашивай – у меня не станет сил положить на тебя свою беду! Главное, узнать, на кого можно ещё положиться – и из кого искать верных… Не скоро….
– Значит, чтобы первые со всех сторон боялись – вторые ждали, когда позовут…
– Но по следу побегут…
– Пятки резать – найдутся и ножички… А и здесь стажу приставить надо – я старшого приведу.
Через неделю раны, кроме слабости и перевязок, от Арслан-бека отстали – вот только Лоза пристала, как банный лист. Злилась, когда Постя, Хивря или Гапа пытались подменить – народ помалкивал: от Лозы можно получить не только поленом в лоб, а и вилы в бок….
Ввечеру подошёл к новым хоромцам – стояли в стороночке за деревьями невидимо с починка; ханум со свитой перешла в них двумя днями ранее. Пришёл с Сомом и ещё одним, столь взрачным, что Акбарс, теперь личный телохранитель Ханум, выразительно положил руку на поясной кинжал – рубленный шрам наискось пересекал лицо через вытекший глаз, другой жёг-сверлил в постоянном движении ни на чём не останавливаясь…
– Вот, ребятки-братки, Ждана-Ханум, над всеми хозяйка – что скажет, делать бесперечь! Ждана-ханум, Сом старший над мужиками, он на воде и сплаве —коли что, поднимет всех. Это Волк Калеченый, будет хоромцы снаружи сторожить – где и как, вам не узнать, но если скажет уходить – уходите с ним: он знает куда. Я туда буду…
Свистящим полушёпотом заговорил Волк:
– Дощаник-то пригнали? Снаряжён?
– Вчера поставили, где сказал – с воды не видно.
– Ладно, сей час мои работнички перегонят – другим знать нечего…
Сому это явно не понравилось…
Заговорил Акбарс – перевёл Гуща:
– Сом-апа и Вылк-апа к дому ходите одни по тропе: вокруг волчьи ямы. Кто с другой стороны выйдет – стрела. Чужой выйдет – стрела.
– Собаки у нас без привязи, сбились в стаю: чужих рвут сразу, что волков, что людей – заметил Сом.
– Где Ханум и Лоза, там и Догоняй – держите его здесь! – подсказал Гуща…
Встали, поясно поклонились:
– Ну, ханум, мира и покоя вам – доброй дороги нам: завтра на зорьке! До второй седмицы будем…
…Показалось что ли, как то дрогнули её глаза, когда говорила отстранённое напутствие..?
