Читать книгу Иметь и не потерять - Лев Трутнев - Страница 5

1

– … Я вот здесь на каждой бумажке написал адрес, не перепутайте. – Бурукин протянул записки Лене. – Ты знаешь, как ехать, – сказал он ей. – А ты, Владимир, поможешь грузить ящики. Отвезете продукты ко мне домой и передадите Римме Борисовне, она в курсе. Ясно?

Володька промолчал, стоя посредине кабинета, а Лена кивнула.

– До обеда, думаю, управитесь. – Бурукин начал передвигать папки на столе, почему-то хмурясь, как всегда, и трудно было угадать его настроение.

– Я сейчас кое-что накажу помощнице, – сказала Володьке Лена, а ты выходи…

Спустившись по лестнице, он сразу же почувствовал тяжелый жар, настоянный на запахе разогретого асфальта, выхлопных газов и нагретых каменных зданий. Побыв немного в тени, Володька неторопливо пошел к машине. «Сейчас бы раздеться да в реку, – подумалось ему мельком, – или по озеру на лодке покататься, поботать рыбу…»

Его благостный настрой прервала Лена, появившись рядом.

– Фу, жара какая! – произнесла она, подбирая волосы на затылок. Двинулись, что ли. Представляешь, сколько надо объехать в такую жару!

– А что случилось? – не удержался от любопытства Володька.

– Завтра день рождения у его жены, вот и запасается дефицитами.

– Он и без дня рождения успевал, – открывая Лене дверцу машины, сыронизировал Володька.

– То по мелочам, а тут вон сколько. – Лена тряхнула бумажками. – Ящиками.

– Аппетиты у него немеряны, – выруливая через проходные ворота на магистраль, кивнул Володька. – Куда сейчас? – Ему было отрадно ехать на элитной машине с красивой девушкой. Постоянная напряженность за рулем в присутствии Бурукина исчезла.

– Сейчас в винно-водочный, возле моста, потом за фруктами, рядом, потом в фирменый – рыбный, потом – посмотрим.

– Понятно. – Володька покосился на Лену.

В легком открытом платье она была еще привлекательней, но мысли о ее возможных связях с Бурукиным гнули к неприязни.

– Мне-то все равно куда и для кого ездить, – приглушая навязчивую горчинку, сказал он. – А вот ты почему на побегушках?

Лена нахмурилась, губы ее дрогнули.

– Я не на побегушках, а выполняю просьбу шефа.

– Но это просьба личная, к работе никакого отношения не имеет.

– А мне личная больше по душе. – Она в упор глянула на Володьку.

– Ты же, говорят, учишься в институте, на вечернем, – могла бы и поближе к будущей профессии где-нибудь работать.

– А мне здесь нравится.

«Хитрит, – понял Володька, – не такая уж она простенькая. Непыльную работу можно найти и в другом месте, на этой же фабрике. Скорее, расчитывает, что в будущем Бурукин протащит куда-нибудь повыше». Какое-то непонятное раздражение теснило грудь, и он не сдержался:

– Тебе и он нравится?

Лена тряхнула кудряшками, отворачиваясь.

– Ну, знаешь! Это уже слишком! Тебе-то что?

Володька понимал, что разговор не тот, не с того захода начался, но остановиться не мог.

– Да ничего. Разговоры идут малоприятные.

Она сузила глаза и откинулась на спинку сиденья.

– Я была о тебе лучшего мнения.

– Не вяжется: ты и Бурукин, – не унимался Володька.

– А что, он плохой мужик? – игранула глазами Лена.

– Мужик он видный – да староват для тебя, женатый. Наверное, и дети есть.

– А я за него замуж не собираюсь…

«Значит, все-таки нет дыма без огня, – решил Володька. – А с виду: футы-нуты – ножки гнуты, губки бантиком…»

– Чего же не спрашиваешь дальше? – спугнула его выводы Лена. – Добирайся уж до точки.

– Да зачем? Ты все равно темнишь.

– Хочешь настоящую правду?

– Твое дело, – следя за дорогой, постарался сравнодушничать Володька.

– Значит, не хочешь, – поняла она его по-своему и приоткрыла стекло дверки, подставляя лицо под струю встречного воздуха.

«Чего я вяжусь к ней с неприятным разговором, – упрекнул вдруг себя Володька. – Кто я ей, брат, что ли, жених? Жалко, конечно, что такая видная девушка по лесам с женатым мужиком забавляется. Уж наверняка не она, а Бурукин тянет ее к себе. Опыта ему не занимать…»

– В общем, если не хочешь ссориться, – прервала его мысли Лена, – оставим этот разговор. Что будет надо, я сама скажу, без этих ненужых вопросов.

– Ладно. Просто за тебя обидно, – смягчился Володька.

– А я себя в обиду не дам, не беспокойся.

– Да уж ясно. Видел, как ты отшиваешь от кабинета разных начальников, – повел он разговор по шутливому руслу. – Боятся тебя не меньше Бурукина.

Лена улыбнулась.

– Ты наговоришь. Они меня уважают – ни один из командировки без гостинца не является.

– Лошадь тоже к хозяину привязана – по-своему его уважает, а он ее в узде держит, – витиевато высказался Володька.

Лена с удивлением поглядела на него.

– А ты не такой уж и простенький, как кажешься.

– Да куда мне до сложностей! Радиатор, карбюратор и коробка скоростей – весь набор моих страстей, – срифмовал он.

Лена расхохоталась.

– Вот-вот, коробка скоростей. Давай в наш институт, там тоже есть механические специальности.

– Нет, я вначале в дневной попробую. Ты вон на химика замахнулась, а меня на железки толкаешь.

– Я в артистки хотела, да не приняли – таланта, сказали, маловато.

– Это для меня новость, – признался Володька.

– И еще будут, не торопись.

С правой стороны показался магазин, и Лена махнула рукой.

– Вот сюда заворачивай.

Машина нырнула в тень сиреневых кустов и очутилась в маленьком дворике.

– Ты пока побудь в машине, а я схожу на разведку, позову – подойдешь. – Лена торопливо зашагала по дворику, и Володька долго смотрел, как она двигается, слегка покачивая стройным телом. «А может, ей просто интересно водить за ниточку такого кита, как Бурукин? – подумалось Володьке. – Характер у нее взрывной. Такая артистка на многое способна. Забавно же: все перед директором стелятся, а он – перед секретаршей… А тебе-то зачем в их дела голову совать? – припомнил он слова матери, часто говорившей в подобных случаях. – Становиться шефу поперек дороги вряд ли резонно. Да и зачтется при случае. – Володька подмигнул себе в зеркало заднего обзора. – А мне левые зачеты не нужны. Потянет к себе – не тормозну. А баранку крутить в случае чего все равно где…»

На каменном крыльце он увидел Лену и низкого лысоватого мужика в белом халате.

Тот ставил на площадку картонный ящик.

Лена позвала рукой, и Володька направился к ним.

– … Привет большой Гаврилычу, – говорил лысый, – пусть звонит, заходит, всегда рад.

– Бери ящик, – кивнула Лена Володьке, – да осторожней, там бутылки с коньяком.

Он легко поднял ящик и понес к машине.

– Ну и попрыгунчик этот Ильин, – заулыбалась Лена, садясь в машину, – шоколадку в карман сунул, руку поцеловал. Наговорил тысячу любезностей. Вот это мужчина!

– Кто такой? – выруливая со двора, поинтересовался Володька.

– Директор магазина, деловой друг Алексея Гавриловича.

– Ты мне – я тебе? – понял Володька.

Лена кивнула.

– Ильину у нас мебель заказную делают, а он вот дефицитами снабжает.

«Куда простому человеку до этих завязок! Ему и стула не купить в магазине – нету, – с неприязнью подумалось Володьке. – Кругом одни дефициты. Как дальше-то жить будем?»

2

Митька пришел на фабрику под выходные дни. Худой, бледный и неразговорчивый. Даже не отпустил обычных шуток на проходной, лишь кивнул, здороваясь, и, заметив во дворе машину директора, двинулся к ней.

Володька увидел его, вышел навстречу.

– Куда-нибудь едешь? – пожав руку, спросил Митька.

– Пока нет, жду.

– Тогда давай посидим – поговорим, а то жарко на солнце.

Володька открыл ему дверку, поинтересовался:

– Как самочувствие?

– Оживаю. Зад только весь искололи и рукам досталось.

– На работу скоро?

– Думаю, дней через десять. – Митька окинул взглядом салон. – Шик-блеск, не то, что моя.

– Люксовый вариант.

– Оно понятно, а как у тебя с шефом?

Володька помолчал в раздумье, не желая лишний раз втягивать брата в нелицеприятный разговор.

– Без слов ясно, – по-своему расценил его нерешительность Митька. – Бурукин – есть Бурукин. Растопчет любого, кто появится на его дороге. Я, брат ты мой, многое передумал, пока валялся на больничной койке, прощупал мозгами жизнь от начала до конца, как тот татарин бусинки на четке. Раньше-то и подумать некогда было: все дела да заботы и разные работы… – неожиданно срифмовал он. – А за три недели отлучки от всех этих хлопот и суеты прокатал уплывшие годы по цветочкам и ягодкам, сене-соломе, и понял, что, несмотря на всякие там удовольствия, полной-то радости не испытывал. Радовался, получая квартиру, радовался машине, радовался мелочам. Но как-то поверх души пролетали те радости, не было в них ни меда, ни жара. Всего-то два раза потискала меня хмельная отрада, когда женился на Маше и когда родился сын, а все остальное, что та решка в орлянке…

Володька молчал, с неким удивлением поглядывая на брата. Раньше ничего подобного от Митьки он не слышал – шутки-прибаутки, и все – никаких философских рассуждений, а тут на тебе вдруг, и откуда взялось. «Наслышался, что ли, покатавшись в городской жизни, или телевизор кое-чему научил?» И выходило, что он недостаточно знал брата, а может, и не только он.

– …Прикидываю я, Володь, кончать возню с левой мебелью, – продолжал Митька. – Бурукину, конечно, такой поворот дела не понравится, и опасаюсь, как бы он, мне в отместку, на тебя не наехал. Я-то ему не по зубам: такого столяра давить – себе дороже, а ты для него цыпленок. Дунет – и нету…

– Цыпленок или петух, – несколько осерчал Володька, – мне до лампочки – я за эту машину не держусь. Найду куда прислониться, если что.

Митька взглянул остро.

– Раз так, то мне нечего гнать мысли впустую. Я хочу, Володь, пожить, как душе угодно, в настоящей, непоказной, радости. У меня все было, кроме нее. А ее, как я понял, нам всегда и не хватает. – Он нахмурился. – С Галиной жизнь в пику пошла, как выписался из больницы – все скандалим по пустякам. Занудная она стала, гнет свое без всякой уступки, права – не права, а мне надоело всякий раз ей потакать. Пока, думаю, к матери поехать, пожить в деревне с недельку, по хозяйству покопаться, остыть от города. – Митька провел пальцем по панели. – Ты бы съездил к Маше, попроведовал, узнал, как, что, племянника поглядел, – произнес он вдруг с некоторым волнением. – Мне-то туда путь заказан. Да и с какими глазами я к ним явлюсь? Скулы сводит от постыдности, как представлю нашу встречу. И станет ли она еще со мной разговаривать.

«Задело, видно, Митю за живое, коль про Машу заговорил, – решил Володька. – В добрую сторону потянуло. Ну и дай бог».

– А ты адрес Машин знаешь? – кинул он на брата быстрый взгляд.

– Откуда? Она же замуж выходила и овдовела. Я, когда об этом услышал от матери, специально не стал их искать, чтобы не травить душу. В паспортном столе узнай.

– Ладно, сделаю.

– Вот и добро. – Митька явно обрадовался. – Что передать матери?

– А что ей передашь? Деньги она не берет – я ей в прошлую поездку давал. Отказалась от них наотрез. Про одежду спрашивал – тоже отмахнулась. Сказала, что Галина навозила столько добра, что до конца жизни хватит.

– Возила все то, что становилось немодным, – Митька покривился. – Теперь лафа кончится. Потому, может, и бесится.

– Сено мне приезжать косить или сами с Иваном управитесь? – попытался отвлечь брата от неприятных воспоминаний Володька, да и желание вновь увидеть родных, малую родину, наивную девчонку с голубыми глазами теплилось в нем с того памятного вечера.

Митька открыл дверку.

– Приезжай, если время будет. Я думаю, что мы косилкой навалим травы и соберем трактором. Андрей Кузин поможет.

– С дровами у матери тоже не густо, – прислушиваясь к своему душевному настрою, заметил Володька.

Митька отмахнулся:

– До зимы еще ой-ей сколько. Не раз съездим – не оставим дом без топлива. Что про тебя-то сказать?

Володька рассмеялся:

– А что хочешь, только не преукрашивай.

– Так уж и все? – Митька поглядел на брата с хитринкой.

«Неужели на Лену намекает? – удивился Володька. – И когда успел узнать?»

– Что надо, – уточнил он.

– Ну, гляди не наломай тут дров, – хлопнув дверкой, Митька выскочил из машины и заторопился в контору: ему надо было сдать первичный бюллютень и переговорить с Бурукиным. Этого разговора Митька как-то побаивался, и все обдумывал слова, которые готов сказать. «А, как получится – так получится!» – решил он в конце концов, направляясь в приемную.

За столом, как всегда, сидела Лена, и, Митька, узнав от Гуртова, случайно встреченного днем раньше в городе, о Володькином интересе, стал исподтишка приглядываться к ней.

«Поглядеть – разлюли-малина, а что у нее за душой? Надо бы разобраться, а то выйдет, как у меня с Галькой: то милуемся, то скандалим. – Упоминание о жене вновь потянуло Митьку к раздумью. Получалось, что, с какой бы стороны он ни подходил, все пустота и неопределенность. – В дурака заигрался или вовсе в очко? – жег себя Митька душевной горечью. – Как бы перебора не получилось: с Галькой завис на волоске, и к Маше хода нет. – Он вдруг ощутил в груди холодок какого-то испуга, боязни возможного одиночества (по крови Митька был завзятым семьянином), хотя годы у него были еще не бог весть какие. – Заводить новую семью? – сыграла мысль. – Это опять все сначала, а у меня сын растет, и Маша все же первая любовь, с детства, можно сказать, женихом и невестой дразнили…» – Его размышления спугнул резкий звонок телефона.

Лена подняла трубку и взглянула на печального Митьку.

– Можете войти, – кивнула она, – Алексей Гаврилович освободился.

– А, Дмитрий. – Бурукин поднял голову от каких-то бумаг. – Входи, входи. С выздоровлением. – Он, встав с кресла, пожал Митьке руку. – Ну рассказывай, что случилось.

– Запуржило нежданно, а я еще в озере был – мешки с рыбой тащил к берегу. Тут инспекция налетела – пришлось все бросить и драпать по камышам к машине, чтобы оторваться от них.

– Много было рыбы? – В глазах у Бурукина мелькнули отсветы интереса.

– Два мешка, не меньше центнера, и вся щука отборная – от килограмма и выше. Мелочь я не острожил.

– Жалко, жалко, – искренне произнес Бурукин. – Но что случилось – то случилось, переживем. Наше никуда от нас не уйдет. Я тут договорился с одним рыбхозяйством в соседней области, разрешают судака с сазаном половить, а это наваристее щуки. Так что готовься – со дня на день позвонят.

Митька заколебался – такой возможности у него не было никогда, но что-то предостерегающе токнуло у него в груди.

– Какой теперь с меня рыбак. Мало-мальски вспотел, остыл – и снова на уколы. Поберечься надо с годик, а там видно будет.

Бурукин помолчал, поняв, что Митька увиливает, прикрываясь болезнью, и съязвил:

– Целый год, Дмитрий, нас никто ждать не будет. Особенно рыба. Ты же с детства рыбачил и знаешь, что эта живность капризная: сегодня она есть, а завтра – пусто.

– Не клин же на мне сошелся, Алексей Гаврилович, – уже с неподдельной отрешенностью выговорил Митька. – В цехах есть рыбаки, и не хуже меня.

– Чудак ты, Дмитрий, хотя и не на букву «м» – мы же с тобой давно сработались, понимаем друг друга с полуслова. Все у нас налажено, надежно. А кому я могу сейчас довериться? С бухты – барахты и подзалететь можно по-крупному, если не под суд – так по партийной линии. А партия, брат, дело серьезное, там церемониться не будут – пихнут с работы по черному списку, и будешь до конца своих дней щи лаптем хлебать.

«Ишь, как забавно поет. – Митьку ничуть не задели малопонятные для него измышления, но перебивать Бурукина он не стал. – Небось про черный список давным-давно знает, а свое дело ведет. Начихать тебе, Алексей Гаврилович, и на партию и на черный список. Одного ты боишься – потерять кресло директора. Что точно – то точно».

Бурукин принял его молчание за раздумье и продолжал наседать:

– На носу, Дмитрий, лето, какая простуда. И захочешь – не заболеешь.

– Все одно, Алексей Гаврилович, на рыбалку, на любую, я пока не поеду. – Митька произнес это с твердостью в голосе, и Бурукин нахмурился, поняв, что уговаривать упертого столяра бесполезно.

– Смотри, Тулупов. – Он всегда в минуты недовольства называл своих подчиненных по фамилии. – Не пришлось бы пожалеть, да поздно будет.

– Пожалею – пожалеешь, – неожиданно скаламбурил Митька сам того не зная, и растянул губы в налетной улыбке.

– Как сказать, – не принял его шутливого тона Бурукин, – давай закончим разговор на эту тему: определились с ней – и точка. Когда на работу выйдешь?

Митька подумал:

– Как врачи решат, по самочувствию. Аванса дать не могу.

– Я вижу – ты совсем занедужил, – с ехидцей произнес Бурукин. – Может, тебе путевку в санаторий выбить? Вмиг восстановишь пошатнувшееся здоровье. Тут как раз по кооперативу важный заказ намечается.

Митька понял его иронию, но не подал вида.

– От путевки не откажусь, а с кооперативом придется повременить. По пятнадцать часов работать я теперь не смогу. Другого мастера ищите.

Бурукин был явно озадачен таким поворотом дела, но быстро согнал с лица налет растерянности.

– Ты, Дмитрий, лошадей-то не гони, слететь с обрыва не долго. Все не так просто, как ты думаешь. Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, не шибко разбежишься. – Он пытливо поглядел Митьке в глаза, ища в них хитринку или холодок робости, но ни того, ни другого не уловил и продолжил: – Кооператив, Дмитрий, мелочи. Я мыслю всю нашу фабрику взять в аренду, а в дальнейшем, возможно, и в собственность оформить ее удастся. В руководстве страны раскол пошел. Наверняка большие перемены будут во всем – московские друзья намекали. А мы этот момент и постараемся уловить. Представляешь, какие перпективы могут тогда открыться! Ты вот хотел бы заработать миллион?

Митька опешил от такого вопроса, с недоумением глядел на директора, не понимая, шутит он или всерьез пытается его прощупать. «Что это он погнал? – терялся Митька в догадках. – На новую блесну, что ли, поймать меня хочет?» В груди у него что-то задрожало, тоненько-тоненько. Эту непонятную дрожь растерянности Митька уловил еще в больнице, «обсосав свою жизнь, как сухую тарань», начиная от возврата с армейской службы до болезни. В противоречиях и утверждениях, поисках правильных, на его взгляд, вешек на будущее, и ощутил он этот эфемерный перепляс души.

– Чего молчишь? – Бурукин таил в глазах едва заметную улыбку.

– А зачем мне миллион? – заиграл простака Митька. – Машина у меня есть, квартира – тоже. И все остальное не хуже, чем у других.

– Не можешь ты, Дмитрий, вылезти из деревенских штанишек, – продолжил игру в словесные поддевки Бурукин. Ему или нравилось путать мысли простого, не обладающего высоким образованием человека, или хотелось поиздеваться над упрямым работником. – Есть вещи, Дмитрий, покруче машин и квартир. Разве тебе не хотелось бы побывать, например, на Гавайских островах или, скажем, в Бразилии?

Митька усмехнулся:

– Чего я там потерял? Чужая страна, чужие люди. Да и кто меня туда пустит?

– Голова ты садовая, Дмитрий, – гнал свое Бурукин. – При чем тут страна и люди? В райских местах побывать отрадно, человеком себя ощутить в полную силу – вот цена вопроса. И сдается мне, что скоро иные времена наступят – все эти заграничные препоны отменят.

– А я и здесь, в Сибири, райские места знаю.

– Ладно. Хватит воду толочь в ступе, – посерьезнел Бурукин. – Раз ты упрямишься и лукавишь с кооперативом – давай я тебя переведу пока в наше ремесленное училище мастером производственного обучения, а ты там, в стройцехе, вместе с выпускниками выполнишь мой заказ в счет их последней практики. Какие понадобится материалы, фурнитура и прочие комплектующие, я обеспечу. Мне этот заказ вот так нужен. – Бурукин провел ладонью себе по горлу. – И не только мне, а и там. – Он показал пальцем в потолок. – Так что ты уж постарайся, Дмитрий, а после решим, куда рулить дальше. Садись вон в приемной за столик и пиши заявление о переводе в училище с сохранением зарплаты.

Митька растерялся от такого внезапного предложения. Уж чего-чего, а перевода в более уютное местечко, свободное от всяких производственных планов и прочих обязательств, связанных с работой, да еще и с сохранением прежней зарплаты, он не ожидал. «Ловкач! – и удивился, и огорчился Митька. – Нашел все же лазейку, куда меня загнать и где засупонить – не выкрутишься». Идти на крайнее обострение отношений с директором он поостерегся и промолчал, обдумывая, во что выльется его возможный отказ.

Угадав Митькино замешательство, Бурукин добавил:

– Будешь готовить молодых столяров. Глядишь, и какой-нибудь из них выше тебя поднимется со временем.

– Выше меня вряд ли, – как-то отвлеченно, в неком недовольстве, ответил Митька. – Этому ремеслу надо учиться с малку, а скорее – родиться столяром.

Бурукин понял, что предложение его поплыло в нужную сторону, и подыграл:

– Тут я с тобой, Дмитрий, соглашусь почти полностью. – Он нажал какую-то кнопку на телефонном аппарате, и в дверях появилась Лена.

– Дай ему лист чистой бумаги, и пусть он там, у тебя, напишет заявление о переводе в наше училище старшим мастером производственного обучения.

Митька привстал с места и, притаивая голос, спросил:

– А как тут мой братец?

Бурукин кинул взгляд на Лену, еще стоявшую в распахе дверей, и помедлил с ответом, принимаясь за какие-то бумаги на столе.

– Ты знаешь… – Он притворно кашлянул. – Твой братец оказался гораздо шустрее, чем я предполагал. Освоился за какой-нибудь месяц. И не только по работе.

Лена хлопнула дверью, уходя в приемную, и Бурукин продолжил:

– Но мне не нравится его манера держаться – слишком уж независимо, даже упрямо. А для личного шофера это вряд ли приемлемо.

Митька усмехнулся:

– Он такой. Бывало, в детстве, захочет что-нибудь, никакими словами не отговоришь, хоть кол на голове теши, в деда пошел.

– В деда или в бабку, – съязвил Бурукин, – мне безразлично. Ты представлял его мне тихоней, этаким ягненком, а он больше на бугая смахивает.

– Это точно – здоровьем его бог не обидел, – согласился Митька. – А что касается упрямства – так обломается в городе, хитрее станет.

– Посмотрим, посмотрим. – Бурукин потянулся к телефону, давая понять, что разговор окончен, и Митька юркнул за дверь, прикидывая на ходу, что его ждет в связи с переводом на новую работу.

3

Машу с племянником Володька заметил издали и посигналил, подруливая к ним.

Она схватила сынишку за руку и обернулась.

– Здравствуй, Маша! – крикнул Володька, приоткрыв дверцу.

Маша остановилась, вглядываясь в сумрак салона, но не узнавала его.

Рядом с ней, бычась, щурил глаза ушастый мальчуган.

«Вылитый Митя, – отметил Володька, поднимаясь с сиденья, – так же исподлобья смотрит».

– Володя! – Радость мелькнула в глазах Маши и тут же потухла. – Что-то случилось?!

– Да нет, успокойся. Решил вот проведать племянника. – Он достал из кармана шоколадку и протянул малышу. – Угощайся и давай знакомиться. Я твой родной дядя Володя, а как зовут тебя?

Малыш ничуть не смутился, глядел смело.

– Ди-има, – ответил он нараспев.

– Значит, Дмитрий Дмитриевич! – Что-то горячее прокатилось у Володьки по сердцу, но он справился с волнением и продолжил: – Хорошо! А я тебе целую сетку апельсинов привез, сейчас достану. – Он потянулся в салон.

– Давно из армии? – спросила Маша, окидывая взглядом машину.

– Третий месяц дотягиваю.

– Здесь, в городе?

– Здесь, шоферю вот. Вожу директора второй мебельной фабрики, на которой Митя работает.

В лице у Маши что-то дрогнуло, но она не отвернулась.

– Как ты меня нашел?

– Через паспортный стол.

– Что-нибудь с ним?

Володька погасил невольную улыбку, поняв, о ком она спрашивает, и ответил:

– Ничего страшного. Простудился на рыбалке и переболел воспалением легких. Теперь здоров. Со своей только не ладит, хочет разбегаться.

Маша никак не среагировала на это известие.

– Ну, коль приехал, заходи в гости, – без тени волнения в голосе пригласила она, – чего же мы на дороге стоим.

– Давай, помогу. – Володька взял у нее сумку. – Я ждал тебя с полчаса. Соседи сказали, что ты должна вот-вот с работы прийти, вот и ждал.

– Пока в магазин зашла да в садик за Димой.

– Не тяжело одной-то? – сочувственно, без тени наигранности, спросил Володька.

– Куда деваться. Не до своих удобств – ребенка воспитывать надо. В работе и заботах время идет незаметно.

– Ты же, сказывали, замуж выходила?

– Выходила, да всего год и пожила.

– Чего так?

– Какое-то отрепье пьянку в подъезде затеяло, Костя и заругался. Началась драка, и кто-то из той пьяни ударил его ножом в спину. Пока вызывали скорую, пока она ехала – он и умер. – Маша замолчала, медленно, будто отсчитывая ступеньки, стала подниматься по лестнице.

«Знал ведь все это из деревенских новостей, – корил себя Володька, – а не удержал язык за зубами – задел ее за живое».

– Да ты не хмурься, – даже не глядя на него, тихо заметила Маша. – Спросил, ну и ладно. Хуже было бы для меня, если бы умолчал. А раз спрашиваешь, значит – интерес есть, сочуствие. Все лучше безразличия. Но что было, Володя, то прошло. Видно, судьба у меня такая – одной поднимать сына.

Володьку тронула ее откровенность, и он, волнуясь, произнес:

– Одну тебя я теперь не оставлю. Чем смогу – всегда помогу. И этого огольца. – Он с теплотой взглянул на племянника. – Держать в поле зрения буду.

– Спасибо, Володя, на добром слове, но любые заботы ему отца не заменят. Ты уж не обижайся.

– Да какая обида? Все верно. – Он хотел сказать ей про метания брата, но решил повременить. Торопиться в таких делах, да еще и не в своих личных, неблагодарное дело.