Читать книгу Иметь и не потерять - Лев Трутнев - Страница 9

В ее жизненных понятиях русская печь всегда олицетворяла что-то важное, радостное, теплое, согревающее не только тело, но и душу, и Дарья при любом удобном случае влезала на нее отдыхать, погружаясь в неторопливые раздумья… «Уж теперь-то твоя душенька довольна, – прислушиваясь к своему внутреннему «я», с потаенной радостью, тешила себя Дарья. – Сыны, слава богу, пошли по жизни почти так, как хотелось бы. Володька – инженер, работает в городе на военном заводе. Хотя и не без тревог обошлось его ученье, какая-то городская молодица долгое время трясла ему душу, манила уехать в чужие края. Колебался Володька, переживал. Едва институт не бросил. Спасибо, Надя Кузина сумела перетянуть его к себе. – Дарья вспомнила, как два года назад они весело играли свадьбу – здесь, в деревне, в широком дворе Кузиных, как отрадно было ей видеть и счастливого Володьку, и разрумянившуюся Надю – краса красой… – И все у них – душа в душу. – Чувствуя, как радостно бьется сердце, лелеяла себя Дарья. – Хотя и без деток еще. Да за этим дело не станет. Надя сама врач, институт медицинский окончила – работает в большой больнице. Вот только живут они пока на съемной квартире. Но и это поправится. – Иван метит в складчину купить им жилье. Деньги у него и у Митьки мало-помалу натекают – Иван вместе с Дровенюком организовали ферму, Паша Демин и сват Андрей у них в пайщиках. Вначале им сильно вредил районный начальник за то, что Иван его раньше на браконьерстве ловил – мстил, выходит. Но нашелся чин и повыше браконьера, и поумнее – спихнул негодника с поста. И пошло у Ивана дело, потянулась веревочка к радости за поднятое хозяйство. Какие-то прибытки обозначились. Лишь бы еще что-нибудь снова не придумали наверху. А то работают мужики, работают, тянут нервы и жилы не меньше, чем после войны в колхозе, а поднимутся в рост – опять какие-нибудь изменения начнутся – перевернут все вверх тормашками или вовсе налогами задавят. Да и потерпит ли их удачные дела начальство – завистники среди тех всегда будут? Еще и отобрать могут ферму… Вот теперь решили наверху совхозные земли и все бывшее имущество по паям разделить. К единоличности тянут. А ведь это уже было? Зачем же тогда столько лет гнули народ в дугу? – Дарья почувствовала слабую боль в груди и повернулась на спину, прислушиваясь к той боли. Давление под грудью вроде стихло. Она улыбнулась, перекинувшись мыслями к своим радостям: внучку вспомнила. – Родила Нюра себе на свет, нам на утешенье. Дашей назвали. Наверняка Иван постарался. Всего четвертый годик ей пошел, а лопочет – только слушай. Вот заберет меня Господь к себе, а на земле так и будет жить Дарья Тулупова – и долго, и счастливо, в отличие от меня… – Снова ощутимо толкнулось сердце, но Дарья, подумав про валерьяновые капли, хранившиеся на всякий случай у нее в шкафу, не стала слезать с печки – уж больно отрадные мысли текли, ласкали душу. – Ну, а Митька и подавно козырем ходит – второго сына ему подарила Маша. Васильком окрестили – по прадеду, в корень рода, видно, Митька прицелился. Хвастается, что вторым человеком после директора стал на фабрике. Фабрику-то купил Бурукин. Неясно только за какие шиши: фабрика – не машина, за нее небось ой-ей какие деньги надо выложить?! И снова тут не понять мне ничего: в стародавние времена, что ли, опять вернулись – ведь были уже и фабрики, и заводы в чьих-то руках? К чему тогда семьдесят лет народу голову морочили? Не вразумлю… – Дарья постаралась отмахнуть неразрешимые мысли, возвращаясь думой к своему сокровенному, к сыновьям. – А может, и правда без Митьки фабрика – не фабрика. Директор – он что: общими делами заправляет, и все, а заповедную мебель на заказ надо руками делать. А они у Митьки по столярничеству – золотые. Он, хотя и говорит, что сам теперь инструменты в руки не берет – другие мастера под его доглядом трудятся. Но я-то сына знаю: жди – удержится Митька, если увидит что-нибудь не по нраву. Да и то ладно. Лишь бы войны не было. – Дарья вдруг вспомнила себя, маленькую, худую, сидящую за столом над тетрадкой, едва-едва освещаемой тусклой коптилкой. Увидела образно, и как бы вновь ощутила жуткое, не проходящее беспокойство: о еде, одежде, тепле, потаенную тревогу за ушедшего воевать отца… И сразу же перед ее мысленным взором нарисовался листок бумаги, исписанный химическим карандашом, сжигающие душу слова: «…убит в бою». Она увидела распластанную на кровати мать, содрогающуюся от рыданий, а рядом себя на мокрой от слез подушке. В глазах у Дарьи даже потемнело от этих воспоминаний. Она попыталась погасить их, но не тут-то было. Они цепко держали ее в прошлом: тяжело, надрывно… – А потом я окончила семь классов – и в доярки. Без паспорта куда двинешься? Не больно тогда можно было из колхоза вырваться. Даже на учебу начальство не пускало – работай, и все. Разве что вербовали на разные стройки. Да как мать родную, раздавленную жизнью, оставить? – Дарья сразу увидела ее: исхудавшую, согбенную не по годам, тревожно-молчаливую, и крепко зажмурилась, оборвав налетные мысли. Но они снова потянули ее в давние годы. – А коров доили руками. Не было еще тогда доильных аппаратов, а на мне их двенадцать. Рученьки свои до онемения надсаживала. А за что – дома ни поесть, ни одеть, хотя война и закончилась пять лет назад. Вот и болят они теперь к непогоде. Только после смерти Вождя слабину дали. Жизнь более-менее сносная пошла. Колхоз стал совхозом. Деньги начали платить. Тут и Степушка мне встретился. – Дарья осветилась в улыбке. – Мне было восемнадцать, а ему – девятнадцать. Полгода всего и миловались. Забрали его в армию. А я еще три года ходила в доярках, дни считала, когда мой сердечный вернется, и дождалась. – Дарье вдруг до того больно стало жаль саму себя, что слезы застлали ей глаза. – А сколько пережито? Промерить ли? Сосчитать? И все в хлопотах и заботах, в сердечных тревогах, с редкой радостью. И так всю жизнь. А к чему она – такая жизнь? Одно утешение – дети. Ради них и жилось, и трудилось, и душа была в отраде. А теперь вот внуки – славные, с крепким корнем. Подрастут, а там, дай бог, и до правнуков додержит меня Господь за то, что я всю жизнь гнула горб без продыха, почти одна тянула детей до взрослых лет. А, доживу до правнуков, полюбуюсь, какая у них светлая жизнь будет, без забот и угробиловки, в достатке, тепле, довольствии. Придет же такое время… – За окном давно стемнело. С вечера полетел пушистый снег, прикрыл слегка землю. Подморозило. – Вот и первый зазимок, – с грустью отметила Дарья, почти не сопротивляясь наплывному сну. – А сколько их пережито – не счесть. Сколько еще отпущено? Одному Господу известно. – Завтра бы надо в избушке прибраться, – пронеслось в ее затухающем сознании. – Крути не крути, а жить дальше надо. Тужить – не тужить, а жить. Ишь, как складно получилось», – мелькнула сладкая мысль, а усталое сердце отстукивало последние минуты ее земной жизни.