Читать книгу Иметь и не потерять - Лев Трутнев - Страница 8

1

За озером тлела заря, прижатая тучами к самому горизонту, и, глядя на ее узкую, почти вишневую полосу, Иван решил, что к утру разгуляется ветер и холодновато будет ехать в город на бортовой машине. Он взглянул под навес, где, накрытая старым плащом, висела остывшая туша нетели, и почувствовал усталость. «Накрутились сегодня – четыре головы обработали с Пашей, нанюхались крови, насмотрелись на заволоку в глазах скотины, пощекотали душу, – Иван пригладил волосы заскорузлой рукой и присел на чурбак. – Если б Степашке не в школу, не лишний расход на его сборы, не стал бы так рано резать нетель, до первого бы снега выгуливалась, а там и вес другой, и качество мяса выше. Но покупок много, а денег, кроме как на житье, не имеем. – Он откинул назад голову и поглядел на небо. Оно было высоким и глубоко просветленным. Плотные и темные тучки сбились только у горизонта. – У каждого свои заморочки, – подумал он о тех, у кого резали скотину. – У нас – школа, Андрей Кузин дочь в институт снаряжает – тоже бычка забил, Паша машину ждет – деньги могут в любой момент понадобиться, только вот Дуся Храмцова ни с того ни с сего теленка не додержала до осени. Одна живет, и не в бедности, какая нужда? Хотя, кто знает, чужая душа – потемки…» – Иван припомнил, как они, обделав с помощью Андрея его бычка, заторопились к Дусе – день клонился к вечеру, а возни с забоем немало.

– …У нее вроде телок поздний, совсем еще не выгулялся, чего торопится, – не то спросил, не то осудил Храмцову Паша.

– Я откуда знаю. – Иван щурился, глядя на темный лес за деревней, на низкое седое небо.

– Не видел, что ли? – Паша усмехнулся с ехидцей.

– Не видел, – понял Иван намек.

– Мог бы и зайти, елкин кот, по случаю, попроведать, такая баба, и без мужика.

– Чего ж ты не зайдешь, коль жалость проклюнулась?

– Я чего, пришей кобыле хвост? Ты с ней, елкин кот, с детства по лопухам бегал, тебе сам бог велит приласкаться.

– Отласкал свое, пора и честь знать.

– Ласкал ты, а шпокнул Храмцов.

– Ну и язык у тебя. – Иван покрутил головой. – Удивляюсь, как до сих пор тебе никто не поддал как следует.

Паша рассмеялся.

– А некому. Ты, знаю, не тронешь по закадычной дружбе, а остальным я и сам смогу накостылять.

– Ну-ну, геройствуй. – Иван окинул взглядом худощавую фигуру друга. – Сколько я за тебя носов разбил по молодости лет, припомнишь?

– Так ты бугай. Тебе это ничего не стоит, а мне без риска не обойтись.

– Так не рискуй, утихомирься.

– Не могу, елкин кот, таким родился – таким и умру. А ты вот, хотя и на медведя двинешь без страха, а к Дуське заскочить боишься – горишь втихаря без дыма.

Иван ухватил Пашу за шиворот, пригнул немного.

– Горю, не горю, а от семьи не бегаю, не болтаюсь тряпкой на заборе, как мой средний братец.

Паша дернулся, вырываясь.

– Ну, Митька-то – оторва, с детства, пока не пошел в школу, тряс на глазах у девчонок своим штырьком и после сыпал дробь перед ними.

Иван рассмеялся.

– Было дело, выпендривался и получал от матери нахлобучку…

Они подходили к большому рубленому дому, обнесенному широким палисадником и дощатым забором.

– Живет, как принцесса в тереме, – кивнул на дом Паша.

– Тебе-то что? Тянет баба по жизни свою струнку, и добро.

– А толку? Ни мужа, ни детей…

Калитка вдруг распахнулась, и навстречу им вышла Дуся. Легкая куртка плотно облегала ее ладную фигуру.

– А я заждалась. – Дуся улыбнулась. Белые и ровные ее зубы так и заблестели между полноватых, четко очерченных, губ. – Думала, уж не придете.

– Чего бы мы не пришли, коль договорились? – сдвигая на затылок фуражку, стрельнул глазами Паша. – Веди, где твой бугай?

Дуся опалила взглядом Ивана, резво развернулась и пошла в ограду.

– Я все приготовила. Бычка почистила, – кинула она на ходу, – здесь он. – Она открыла воротца на задворки, двинулась мимо бани.

Запахло цветами, березовым листом и помидорами.

Бычок был поменьше и похилее, чем у Кузиных. Он стоял в трехжердевом пригончике и тоскливо мычал, словно чувствовал свою кончину.

Дуся ухватила его за уши и потянула.

Мужики и одуматься не успели, как телок уже стоял возле них.

– Держите, я сейчас тазик принесу для крови. – Дуся одернула куртку, сползшую почти на грудь. – Люблю жареную кровь с осердием и луком.

– Ты, елкин кот, не только осердие, но и телка за два присеста слопаешь, – принимая у нее бычка, съязвил Паша.

Дуся хохотнула.

– А что? Я одинокая, мне силы много надо.

«В девушках была хотя и бойкой, но жалостливая, – подумал Иван. – А сейчас откуда что взялось. За четыре года совместной жизни Храмцов все в ней перевернул, не туда пошагала баба. – Он поглядел в печальные глаза теленка и заметил, как мелко дрожит у него на боках кожа. – Вот тебе и скотина безропотная – чувствует смерть…»

Дуся принесла тазик. Кровь ударила пенным фонтаном, обрызгала Дусе руки, но она, не дрогнув, твердо держала тазик, стараясь не уронить ни одной капли…

Налетная грусть тронула сердце. Иван поднялся с чурбака, потрогал тушу нетели. Мясо покрылось тонкой пленкой, но еще издавало запах крови. «К утру совсем подвянет, – утвердился он, – товарный вид будет, что надо…»

Поднявшись на крыльцо, Иван распахнул двери в прихожую. Нюра хлопотала у газовой плиты, готовя на большой чугунной сковороде осердие вперемежку с требухой. Острый запах жареного мяса и лука защекотал ноздри, и сразу засосало под ложечкой.

– Ну что у тебя? – спросил Иван, открывая двери в избу.

– Мой руки – и за стол.

– За Пашей с Андреем послала?

– Степашка убежал, сейчас явятся.

«Молодец, баба, – склоняясь под рукомойником, подумал про жену Иван, – везде успевает. В доме всегда порядок, и ребятишки обихожены, накормлены, напоены, Жалеет она их, хотя и не родная. – Вода приятно освежала, снимая накопившуюся за день усталость. Иван плескался и плескался. – Своего хочет. А как тут разуметь? Заимеет своего – и сразу к ребятам душа подостынет. Мне надрыв в сердце: и этих будет жалко, и того…»

В прихожей затопали. Дверь открыл Андрей Кузин:

– Можно?

– Заходи, – кивнул Иван. – А где Паша?

– Да с Нюрой болтает. – Андрей поставил на стол две бутылки водки.

Иван нахмурился:

– К чему это?

– Так, взбодриться с устатку надо. Одну я вытащил из заначки, другую – Дуся дала. – Андрей подмигнул. – Уж больно понравилось ей, как ты бычка обработал.

– Завтра же ехать, – никак не среагировал Иван на хитрое мигание.

– Так что тут на троих? Мы же не малахольные.

Дверь широко распахнулась, и Паша пропустил вперед Нюру со сковородой, потер рука об руку.

– Ну и умеет Нюра жарить! Пальчики оближешь, елкин кот! – Он покосился на бутылки с водкой и как-то степенно, важничая, вытянул из кармана пиджака свою поллитровку, встряхнул ее и, прежде чем поставить на стол, поглядел на свет.

– Чего это распузырились? – недовольно проговорила Нюра. – Какие из вас продавцы будут завтра.

– За дорогу отоспимся, – отговорился Паша с веселинкой в голосе.

Иван взял одну бутылку, прошел в куток и поставил ее куда-то вниз, за кострюли.

– Погреемся, когда приедем.

– Делить тут чего-то, – проворчал недовольно Паша.

– Давайте за стол, а то жаркое остывает и есть охота – под грудью сосет…

В окна, освещенные яркой люстрой, гляделись серые сумерки, сплавляя в единую стенку плотные кусты смородины в палисаднике, и не привычная для преддверия осени тишина обволакивала дом.

Пили и ели неторопливо, степенно.

– Совсем, елкин кот, стало туго со скотиной. – Паша утер губы рукой, готовясь выпить очередную порцию водки. – Подняли все луга на дыбы, расковыряли техникой, а толку, считай, никакого. Приходится по клочкам сено косить. Пока насобираешь на омет, напереживаешься, натешишься с вилами, и отпадает всякая охота пускать лишнюю голову в зиму.

– Тебе позволь – так размахнешься на целое стадо. – Иван глядел озорновато, жмурился. Крупное его лицо с резкими чертами, обветренное и загорелое, едва заметно розовело. Кустистые брови слегка вздрагивали, когда Иван смеялся.

– А что, елкин кот, если б дозволили держать скота неограниченно и техникой помогали в страду, и держал бы. Кому от этого худо? – Паша потянул кусок жаркого. – Мы бы не по одной туше, а по две-три повезли продавать, горожанам в радость, а то мясо там только на рынке бывает, и то в очередь да по выходным.

– И не только бы базаром ограничились, – поддержал его немногословный Андрей, – а и сдавали бы еще в государство по закупочным ценам.

– Дело говорят, – вмешалась вдруг Нюра. – Раз тяжело сейчас с продуктами в городе – можно было бы и что-то разрешить.

– Во, Нюра! Во, голова! – Паша привстал. – А ну, давай выпей с нами! – Он потянул ее за стол.

Нюра отмахнулась:

– Какой я питок. Одну стопку приму, и голова потом болит.

– Поболит – пройдет, не каждый день. – Андрей ухватил полупустую бутылку со стола и плеснул водки в свободный стакан. – Пей! Чтоб нам завтра толком распродаться.

Нюра кинула взгляд на Ивана – явно ожидая его разрешения.

Иван глядел добродушно, улыбался.

– Ты за телушкой все лето ходила, – произнес он, – вот и выпей для успокоения души.

Нюра с нерешительностью поднесла стакан к губам.

– Вот это по-нашему! – заметив, как она неторопливо пьет, – выкрикнул Паша. – Золото, а не баба! Что пожарить, что испить. И соображаловка работает.

– Ну-ну, ты не шибко-то петушись, – усмехнулся Иван, – а то накостыляю.

– А я че, елкин кот, я не че, что есть – то есть. Про наши заковыки в хозяйстве она правильно мыслит.

Иван, на правах хозяина снова долил всем водки.

– Про кооперативы все долдонят по телевизору, – продолжил он начатый разговор, – да пока у нас эти возможности откроются – не один год пройдет, а там неизвестно, как жизнь повернется. Мне лично эта затея про частные лавочки, ларьки-пузырьки не ложится на душу, сомнительно как-то.

– А что, елкин кот. – Паша подмигнул Нюре. – Возьмем вот втроем и организуем кооперативную ферму. Ты выездных лошадей будешь разводить на продажу, я – удойных коров на молоко, а Андрюха на технике нам помогать будет, и пойдет дело.

– Мастак ты, Паша, языком дела решать. – Иван усмехнулся. – Прежде чем лошадей и коров разводить, надо их иметь в личном хозяйстве, и хотя бы по две-три головы. А где они у меня и у тебя? Где деньги, чтобы купить их? Да к тому же пока нам еще запрещено держать в собственности лошадей. Вот и сотрясай воздух.

– Куда ни кинь – везде клин, – потянул свое Кузин, – видно, до этих кооперативов не каждый может подняться, а только те, кто ручки сумел погреть за чужой счет.

– Вот-вот, – поддержал его Иван. – На песке дом не построишь – фундамент нужен.

– С молоком понятно, а вот кто выездных лошадей покупать будет? – перебила вдруг мужа Нюра. В ее глазах блестели искорки неподдельного интереса.

Паша хихикнул, поднял стакан с долитой водкой.

– Найдутся, Нюра, такие, найдутся. Раз появились частные кооперативы – значит, появятся и богатые. А кому из них не захочется покрасоваться на добром коне или вовсе поучаствовать в скачках на ипподроме?

Иван тоже потянулся за стаканом.

– Не наша это сейчас тема, мужики. – Он неодобрительно поглядел на Нюру. – Давайте вот вздрогнем и спустимся с крыши на землю. Как и что будет – увидим, а пока с накатанной дорожки сворачивать не стоит.

– Но и головотяпству потакать не резон, – гнул свое Паша. – В прошлом году пшеница вызрела рано, ее можно было смело косить напрямую. Все местное начальство про то знало, но никто не решился правильно поступить. Свалили хлеб в валки, а подобрать по разным причинам не успели. Ты знаешь, сколько пшеницы осталось лежать под снегом?

– И никому ничего не было, – вставил свое Андрей. – А мужики советовали управляющему плюнуть на райкомовскую разнарядку и косить напрямую.

– Как снег выпал, многие хотели подобрать проросшие валки для корма своей скотине, – снова встряла Нюра, – так не разрешили, а весной сожгли все и запахали.

– Списали. – Андрей махнул рукой. – Не свое. У меня в урмане родственники живут, у них леса да болота. Сеют на клочках. Вся площадь, как у нас одно поле за деревней. Комбайны через тайгу на тракторных волокушах тянут в уборочную. А им разнарядка пришла на строительство механизированного зернотока. Председатель колхоза взмолился: «У меня, – говорит, – обрабатывать на том току нечего. Мой колхоз скотоводческий». – «Строй, – приказывают, – и все тут!» И строят, деньги гробят, а зачем? – Он примолк и хватил из стакана.

Паша, почувствовав поддержку, раздухарился:

– Нас заставляют скот разводить, а земля в округе для выращивания хлеба самая подходящая. Наши бы гурты скотины в урманы, на дикие травы, которых там море, а их план по зерну – сюда. Загвоздка у нас в руководстве! Позалезут командовать разные парторги-секретари и глядят, как бы что-нибудь в свой карман положить да не прогневать начальство. Их беспокоит только одно – подольше усидеть в кресле и перескочить на новую ступеньку – выше, а там трава не расти. По буковке и по указке дела делать проще простого – никто никогда не накажет, не обвинит ни в чем – мол, выполнял, распоряжение, и все тут.

– Ты бы не очень тут разбрасывался словами. – Иван нахмурился. – Времена хотя и спокойные более-менее, а все же не к чему чесать языком лишнее, лезть в политику, в которой мы ни бум-бум. Искать свою правоту легко, ничего толком не зная, а сверху оно всегда виднее.

– Брось ты, Иван, – не поддержал хозяина Андрей, – я вот этими руками хлеб добываю. – Он поднял над столом большие ручищи. – Делаю не для похвалы, как могу, и все селяне работают на совесть, а как жили двадцать лет назад – так и живем – из навоза не вылезаем. А хотелось бы к иному подвинуться.

– Успокойся, – остановил обычно немногословного Андрея Иван, – чего ты разошелся, как самовар с углями.

– Бывало, в детстве идешь вечерком из леса, – потянул разговор в ту же сторону Паша, – перепелки по всей округе токуют, птички всякие на каждой ветке качаются. А теперь? Как начали сорняки травить химией, так и всю живность поотравили. Редко сейчас услышишь того же перепела, да и птичек совсем мало. Пример с той же Лушкиной гривой. Сколько мы с Иваном бьемся, а воз и ныне там. Работаешь, елкин кот, как на барщине, а отдохнуть по душе негде. В городе всякие там театры, филармонии, а у нас жалкий клубишко остался, да и он, думаю, скоро совсем исчахнет.

Андрей, скуластый и узколобый, но с приятным лицом, явно захмелевший, покачал головой:

– Птички райские, Паша, это все хорошо, правильно, а я, как только ходить научился, стал цеплять железки разные на проволоку и пахать завалинки. Можно сказать, с детства прирос к трактору, он мне теперь как брат родной.

– Вот-вот, – не отступал от своего настроя Паша, – они нас с детства заклеймили на кабалу, а сами ручки белые потирают…

В прихожей брякнул запор, кто-то вошел, стал тереть обувь о коврик.

Мужики притихли.

Дверь распахнулась – у порога стоял Демьян Крутов, сторож конефермы, маленький сухой старик по прозвищу Дык.

– Сюда можно? – оглядывая компанию, спросил он.

– Заходи, коль переступил порог, – пригласил Иван.

Крутов снял шапку, утер нос быстрым движением руки и прикрыл глаза.

– Я к тебе, Ваня. Свет потух на ферме, кони забеспокоились, кабы чего не случилось.

– А в чем дело? – Иван повернулся к сторожу.

– Не знаю, враз потух, и все. Кругом горит, а у меня потух.

– Ковырялся, поди, опять в пробках или «козла» грел.

– Да нет. Зашумели кони, я и вышел поглядеть, отчего, хлопнул дверью – свет и потух. Потом сколь ни хлопал – не загорается.

Паша засмеялся.

– Хлопнуть бы тебя, дед, по одному месту.

– Дык, я че, я ниче. – Крутов стоял в какой-то детской покорности, часто моргал.

«Вот для него и мы начальство», – промелькнула у Ивана мысль, как бы искоркой, отметнувшейся от костра, недавнего разговора.

– Ко мне-то ты зачем пришел? – подавил в себе налетную жалость Иван. – Я же не электрик. К нему надо.

– Дык, электрик коней не успокоит.

– Не успокоит, но он свет наладит, – сдержал улыбку Иван, – а в темноте и я с лошадями не справлюсь.

– Дык, щас, – старик проворно нахлобучил шапку, – побегу, упрежу Серегу.

– Да не гоношись ты, Демьян Петрович, а то упадешь где-нибудь по дороге, – остановил его Иван, – я сам зайду к Сереге. Ты лучше иди назад, на ферму, поглядывай там.

– Эх, дед, хорошую ты компанию расстроил, – Паша полез из-за стола. – Такие разговоры начались, а ты тут ни к селу, ни к городу.

– Дык, я че. – Крутов заморгал чаще. – Я про лошадей пришел сказать. Свет потух.

– В том и дело, что потух.

– Ни днем, ни ночью покоя нет, – недовольно произнесла Нюра, – и поесть не дадут, завтра еще рано вставать, а сколько там теперь придется провозиться – неизвестно.

– Ладно, успокойся! – прикрикнул на нее Иван и стал одеваться. – А вы сидите, – предложил он друзьям, – доедайте и допивайте.

– Нет уж, – отмахнулся Андрей, – без тебя не будем.

– Наелись и, можно сказать, напились, – добавил и Паша.

2

Ивану показалось, что он едва успел прикорнуть, а Нюра уже будила его, толкая в плечо. Сквозь тюлевые занавески он заметил желтые пятачки подфарников у ограды и понял, что подошла машина. Тело было вялым и непослушным. Вчерашняя усталость и недосыпание сказывались. Иван одевался, как во сне, почти не воспринимая Нюриных слов, вздыхал и кряхтел.

– …Свет еще этот потух на ферме не вовремя, – сочувственно говорила Нюра, помогая ему разобраться в одежде, – пришел-то оттуда почти под утро…

Паша и Андрей помогли погрузить в кузов тушу нетели, закрыли все мясо затянутым наглухо пологом, под которым осталось немного пространства для тех, кто должен был ехать в кузове. Здесь же, на спичках, разыграли еще одно место в кабине, и, как всегда, повезло Паше. С нескрываемой радостью он юркнул к Дусе под бок, уже сидевшей там, и захлопнул дверцу, сделав друзьям прощальный жест кистью руки.

Иван махнул через борт следом за Андреем, прилег рядом на подстеленные матрасы. Машина тронулась, слегка покачиваясь на неровностях дороги.

Слышался и легкий гул двигателя, и слабое постукивание бортовых замков в петлях, и легкий храп Андрея, как-то быстро уснувшего.

Иван тоже попытался заснуть, прикрыл глаза, но сон не шел, отпугиваемый не то этими звуками, не то внутренней тревогой, всегда щекочущей Ивана в тех случаях, когда ему предстояло сделать что-то важное, мало знакомое, плохо предсказуемое или сулящее радость. В предстоящей торговле мясом ничего радостного не предвиделось, и, погуляв мыслями о том о сем, Иван стал думать о братьях. «Володьку бы тоже надо поддержать на первой поре, а то учиться пойдет – не больно разбежится на стипендию. Да и у Митьки теперь негусто будет с питанием. В магазинах почти ничего нет. Все в очередь на разбор, и то не каждый день, – прикидывал он. – Бычок у матери хорош, налитой, забьем по первому снегу – вот и подмога. Я со своей семьей от подворья возьму что надо. Переживем зиму, а там как бог даст…» Иван стал погружаться в странные грезы, унесшие его в давнее время.

Вот он на лавке, у окна, смотрит на улицу. Над деревней синее-синее небо. И дома, и надворные постройки соседей плавают по широкому разливу, начинающемуся сразу за палисадником. И дальше, в поле, по слабым отблескам заката угадывается вода…

По улице едет повозка, от нее катится по воде длинная зыбь, на которой причудливо ломаются лучи низкого солнца. Почтальоншу, сидевшую на облучке, Иван узнает сразу, а вот человека рядом с ней не разглядеть…

Повозка останавливается как раз напротив их дома. Иван плотнее прилегает к прохладному стеклу, вглядываясь в незнакомца, который слез с передка прямо в воду. Скорее интуитивно, чем сознательно он заключает, что это отец, и цепенеет не то от непонятного страха, не то от накатной радости и не может ни крикнуть, ни двинуться с места. Пока он приходит в себя от неожиданности, раздается стук в дверь, и сразу широко распахивается изба. Белой птицей вылетает из комнаты мать, барахтается в объятиях отца. Иван издает какой-то хриплый звук и съезжает с лавки на пол. Отец подхватывает его на руки, щекочет ухо непонятными словами.

«Мама!» – кричит на полатях пятилетний Митька, не поняв налетного шума, и отец, большой и высокий, пытается достать его. Но Митька подается в угол, кричит еще сильнее.

«Это же папка твой, – произносит мать дрожащим голосом. – Не бойся».

И Митька, сразу замолкнув, с любопытством глядит из-под шторки. Тут же отец ловко сгребает его в охапку, тискает в руках, бормоча что-то, и Митька закатывается в смехе: «Ой, больно! Ой, чикатно!» – «Давай-ка мой рюкзак, – кивает отец матери, – там гостинцы…»

А уезжал он тогда по вербовке на целый год строить какую-то железную дорогу.

Резкий толчок разбудил Ивана. Из-под полога он увидел высокие здания и понял, что машина идет уже по городской улице.

– Ну и залег ты, – поняв, что Иван проснулся, произнес Андрей. – Всю дорогу бормотал что-то, вскрикивал, как младенец.

– Да и ты храпел так, что полог трепыхался…

Над городом поднималось солнце. Оно четко оттеняло орнаменты балконов и стеновых панелей в домах и, соскальзывая широким световым разводом на асфальт, освещало нешумные еще улицы с редкими прохожими и легковыми машинами, подбиралось к блеклым деревьям и газонам с тусклыми клумбами. На реке протяжно и часто гудело какое-то судно, вероятно, приветствуя близкую пристань после далекого плавания…

На въезде в рынок их остановил милиционер. Он проверил путевку у шофера, перегнулся через борт.

– Говядина?

– Да, – сонно ответил Иван.

– Покажите.

Поднялся Андрей с неохотой, долго развязывал затянувшиеся в дороге узлы.

Сержант осмотрел мясо и остановил взгляд на туше Дусиного бычка.

– Это чье?

– Хозяйка в кабине.

– По какой цене будете продавать?

– Цена известная, – ответил Иван, – городом установлена.

– Может, она оптом дешевле продаст?

– Спросите, но вряд ли. Телятина и так нарасхват пойдет.

Милиционер не ответил, долго изучал документы на продажу, но не нашел, к чему придраться.

– Трогай! – махнул он жезлом.

Шофер подкатил к контрольной лаборатории.

Из вагончика вышла длинная и худая блондинка с густо подкрашенными глазами. Она стала вяло отрезать куски мяса для проб.

«Ишь что делает, – заметил Иван про себя, – к вечеру у нее не один килограмм мяса наберется для себя. Для пробы нужна фитюлька, а она куски режет».

Когда очередь дошла до мяса Дусиного бычка, в глазах у контролерши мелькнула живинка, как ни пыталась она сохранять равнодушие. Иван уловил ее интерес. «Сейчас ломаться будет, тянуть кота за хвост». И точно: минут пять, побыв в вагончике, блондинка вышла, хмурясь.

– Кто хозяин этого мяса? – указала она ножом.

– Я, – ответила Дуся с тревогой в голосе.

– Не нравятся мне ваши анализы. Придется ждать результатов из санэпидстанции, туда сейчас направим пробу.

– Что там может не нравиться? – Дуся заволновалась. – Кормила, как себя, обихаживала.

– Ничего не знаю. Нужен повторный контроль.

– И долго это?

Блондинка передернула острыми плечами:

– Не от меня зависит. Как там управятся.

– Мне же со своими назад ехать, кто ждать будет?

– Меня ваши отношения не касаются. Не мешайте работать! – заметив знакомого сельчанам сержанта, и вторую подъезжавшую машину, повысила голос контролерша.

Иван подошел к ней, нагнулся к самому уху:

– Не волнуйтесь, – прошептал он, – начнем торговать и сообразим что-нибудь.

Блондинка покосилась на него.

– Где ваше мясо?

Иван показал.

Она вынула печать из нагрудного кармана халата и без слов проштамповала все туши.

В «весовой» тоже мариновала их довольно долго не в меру широкая тетка.

– Вон у вас сколько весов, – ерепенился Паша, – чего тянешь время!

– Ишь какой быстрый! Те весы метролог забраковал.

– Давай, тетка, давай! – сзади подпирали мужики с других машин. И как она ни крутилась, а выдала весы и гири камышинцам.

Иван и Андрей стали за один прилавок, а Паша с Дусей – за другой, по соседству. Они не успели надеть белые халаты, как у прилавков выстроилась очередь. «На такую толпу и по три килограмма не хватит». – Иван кивнул рубщику, рябому, с землистым лицом, и тот принялся пластать широким топором туши. Иван поглядывал на него. Он знал, что рубщики – люди ушлые: чуть отвернешься – тут же свалит кусок мяса за чурку. Недаром у каждого рубщика на рабочем месте стоит тумбочка или шкафчик. Один знакомый показал Ивану такой шкафчик. Он был почти весь забит кусками мяса. «За смену», – сказал рубщик. «И куда столько?» – поинтересовался Иван. Тот усмехнулся: «Семье на пропитание, родне, и тут продаю».

Кроме того, что рубщик успевал иногда прихватить у отвлекшихся продавцов ломоть-другой, было обычным правилом дать ему на варево какой не жалко кусок, иначе он так нарубит, что смотреться мясо не будет, и продавать его придется дешевле.

Иван, оглядываясь на своих деревенских, заметил, как шустрый рубщик свалил за чурку кусок мяса от Дусиного бычка. Он обошел стойки с подвешанными на крючках тушами, взял рубщика за плечо.

– Подними и положи, – сказал Иван спокойно.

Рубщик поглядел на него со злом.

– Твое какое дело?

– Сказал, положи!

Дуся услышала их говор, оглянулась.

– Смотреть надо, – кивнул ей Иван, – видишь, какой кусок этот жук решил запрятать.

– Ах ты, гад бесстыжий! – возмутилась Дуся. – Я же дала ему одной мякоти на варево!

Подскочил Паша.

– Тряхни его, Вань, чтоб кости застучали.

Рубщик зыркал по сторонам, в их секции оказалось еще два его приятеля.

Иван сжал его плечо посильнее.

– Тебе сказано – положи назад!

– Чего орешь?! – Сбоку него стал длинноволосый развязный парень. – Больше всех надо?

Иван не ответил ему, гнул рубщика вниз.

Тот, поняв силу, поднял мясо и кинул на чурку, к ровному ряду нарубленых пластов.

– Не боишься инвалидом уехать? – пригрозил тот, что остановился сбоку.

Иван обернулся, как бы нечаянно, толкнул парня плечом так сильно, что тот отлетел к стойкам.

Появился Андрей.

– Что тут за шум? – пробасил он.

– Да вот. – Паша кивнул на рубщика. – Мясом решил поживиться.

– Этот, что ли? – Андрей кивнул на парня.

– Этот вообще не отсюда! – крикнула Дуся.

– А ну, вали из секции! – прикрикнул Андрей. – Посторонним тут делать нечего.

Парень сплюнул себе под ноги.

– Мы вас еще прихватим!

– Я тебя сейчас так прихвачу, что поползешь на карачках.

– Дай ему по шее! – зашумели в очереди.

– В милицию их, чтоб неповадно было!..

Мало-помалу волнение улеглось, и торговля продолжилась.

Приходила худая контролерша. Иван за полцены взвесил ей килограмм мяса, и та осталась довольной.

Торговал Иван не спеша, навешивал порции точно, стараясь, чтобы во всех навесках и костей и мякоти было примерно одинаково. Деньги он тоже считал неторопливо и спокойно и несколько замешкался с продажей.

* * *

Первой закончила торговать Дуся, за ней – Паша, потом Андрей.

– Тебе помочь? – спросил Паша у Ивана.

– Да ладно, сам доторгую, немного осталось.

– Тогда мы пошли по магазинам, поглядеть надо, что есть из заказанного.

Андрей хотел подождать Ивана, послонялся немного по рынку, но подошло условленное время навестить дочь в общежитии, где она стала проживать, поступая в институт, и ушел.

Закончив торговать, Иван отдал весы с гирями весовщику и вышел из крытого павильона. Яркий солнечный свет на миг задержал его. Он прищурился, глубоко вдохнул прохладный воздух и прямо с крыльца оглядел торговые ларьки, раставленные вокруг широкой площади. «Обойду все по порядку, – решил он, – посмотрю, что есть по списку, написанному Нюрой…»

Кооперативные бутики появились с год назад, и в них можно было приобрести то, чего в магазинах не бывало. Иван купил главное: одежду и обувь ребятишкам. Остались деньги и для домашних нужд. Он двинулся к другому ряду киосков, но заметил у последнего бутика, недалеко от входа в рынок, мужика с собакой и приостановился. «Продает, что ли? – подумал он, приглядываясь к собаке. – Похоже, чистопородная борзая – экстерьер отменный…» О борзой Иван подумывал давно. Охотовед в районе не раз предлагал ему заключить договор на добычу пушнины.

«План мы не выполняем, – говорил он, – а ты, Иван Степанович, завзятый охотник, с детства все премудрости промысла знаешь. В наших угодьях красной лисицы развелось порядочно, да и горностаи есть, хори, тебе и карты в руки…»

Иван отказывался, зная, что добывать пушного зверя капканами ему некогда – кони и домашнее хозяйство все время отнимают, а урывками дела не сделаешь – пустой номер. Другое дело – с борзой. Лисиц по степи немало, и выездного жеребца под седлом проминать надо – лови зверя да сдавай на пушнину.

Неведомая сила потянула Ивана к мужику с собакой. «Потолкую, – загорелся он отрадой, – может, щенки есть, а то и на эту сторгуемся, коль недорого просит… А как же покупки для дома? – сразу зазудели предостерегающие мысли. – Нюра тебя вместе с собакой турнет со двора. Подумай, прикинь, кто да что…» – осаживал Иван сам себя, но продолжал двигаться к столь необычному продавцу.

Мужчина стоял понуро. Лицо у него было худое, блеклое, с заметным шрамом на подбородке. По возрасту он был гораздо старше Ивана.

Иван кивнул, здороваясь.

– Продаете? – притаивая голос, поинтересовался он.

Мужчина поднял печальные глаза. Цепко оглядел Ивана и не ответил.

– Ясно, – понял его неприязнь Иван: «Продает собаку, видимо, по большой нужде – от души отрывает и, наверное, надеется втайне, что никто его собаку не купит». – А сколько вы за нее хотите? – ничуть не обидевшись на столь холодный прием, все оглядывал Иван собаку.

– А вы, простите, охотник? – Мужчина сощурился. – Для двора я ее не продам.

Иван как раз собирался заглянуть в охотничий магазин и захватил с собой членский билет охотобщества. Увидев его, мужчина вовсе сник. Даже чуточку побледнел.

– Меньше чем за две сотни не отдам. Обстоятельства, а собаке цены нет.

У Ивана сердце екнуло: «Это ж треть моей выручки! Дома слез не оберешься, упреков, а то и того хуже – дыр-то в хозяйстве немало. – Он колебался, обкатывая разумные предостережения. – Дыры эти вечные. Всегда чего-нибудь да нехватает, – в разрыв тянули ему душу трезвый расчет и острое желание, – переживем, а такой случай вряд ли повторится…»

– Документы на нее есть? – катил Иван дальше свои намерения. – Без них вся ваша похвала может оказаться туфтой.

Мужчина поморщился, отмахиваясь:

– Из деревни, видно, чего на вас обижаться. – Он достал паспорт на собаку и протянул Ивану. – Вот документ со всеми нужными отметками, в нем и мой адрес есть, зайдете, если будут вопросы.

Доставая деньги, Иван хотел спросить, какая надобность толкает мужика на продажу доброй собаки, но решил, что излишний разговор только сильнее ранит его. «Раз продает – значит, надо, терпел, наверно, до последнего, по лицу видно, что отрывает собаку от сердца».

– Прости, Летка, и прощай! – почти шепотом произнес хозяин собаки, передавая Ивану поводок.

У Ивана даже мурашки по спине побежали от его голоса, а собака понурилась, заскулила, и будто слезы у нее на глазах блеснули.

Жалость тиснула Ивану сердце. Он опустил голову в раздумьи. «Может, отказаться от покупки, вернуть собаку, чтоб не надрывал мужик душу?.. А резонно ли? Я-то ее не обижу, в обиходе будет, а если кто другой купит? Прохвосты в охоте всякие бывают… Нет уж, что сложилось – то сложилось – заворачивать не будем!» Он распрямился, намериваясь пожать руку столь необычному продавцу, но тот уже скрылся за углом бутика.

Иван слегка потянул поводок, и собака покорно двинулась за ним. «Конуру к зиме утеплю ей, и будет жить не хуже, чем в городе, – прикидывал он, направляясь за ограду рынка, – под навесом да в затишье, в теплой конуре не будет мерзнуть. – Про неприятное объяснение с женой Иван старался не думать. – Не все же мне вкалывать без продыха. Надо и душу услаждать чем-то. Как буду разминать жеребца, так и ее с собой прихватывать стану. Лисицы в приозерном займище таятся, да и зайцы по лесопосадкам бьют тропы. Гоняй да лови. Собака-то в самой поре…»

За воротами ему преградили путь трое знакомых рубщиков с рынка.

– Что, деревня, рассчитаемся! – подступая к нему, выкрикнул тот, которого Иван давил к полу. – Теперь козыри у нас! – И нырок рукой в карман пиджака.

Иван вмиг уловил это движение и насторожился. «За ножом или свинчаткой полез, – мелькнула тревожная мысль. – Хотя вряд ли посмеет из-за пустяка пускать кровь – наши-то все его знают. Да и этих двоих видели. А вот свинчатками отходить могут…» И тут раздался густой рык. Собака натянула поводок, поднимаясь на дыбы, оскалила зубы.

Рубщик отпрянул в сторону, к тем, что стали заходить сбоку.

– Собакой прикрываешься? – прогнусавил он, покривившись.

– Я тебя и без собаки в баранку сверну, – старался быть спокойным Иван, придерживая так неожиданно вставшую за него собаку. – Попробуй сунься! И дружки твои мне не помеха – любого на карачки поставлю. И запомни, поймаю еще раз на воровстве – мало не покажется. Так что крути, не крути, козыри-то снова не у вас.

– Отпусти собаку, тогда и посмотрим, у кого целее зубы. – Рубщик вновь сделал шаг к Ивану, и борзая зарычала сильнее.

– Сейчас, разбежался! – усмехнулся Иван. – Посуньтесь-ка в сторону, а то у моей собаки компостер не сравнишь с кондукторским – враз мошонку отхватит. – Поглядывая на всякий случай через плечо, он неторопливо прошагал мимо ерепенистых рубщиков и вышел на улицу. «Умница! – порадовался Иван собаке. – Отпугнула говнюков, а то пришлось бы с ними бодаться. Они, хотя и хлипкие, по сравнению со мной, но втроем. И в карманах у них неизвестно что могло быть…»

По улице сновали прохожие, с любопытством поглядывали на Ивана с борзой. А он шел неторопливо, с затаенной гордостью. До старого городского квартала, где жили бывшие их деревенские – Пестовы, идти было не так далеко, да и спешить надобности не было, потому Иван и рисовался, шагая вразвалку. «Наши наверняка еще не собрались, – прикидывал он. – Дусю канатом не утянешь, пока она все тряпки не перещупает. А Паша у нее в добровольных помощниках. Любит торговаться, тянуть кота за хвост. Да и Андрей завязнет у дочери…»

Пестовы давно перебрались в город, но в пристанище своим деревенским не отказывали, привечали. Да и земляки их не обижали – каждый норовил какой-нибудь гостинец подкинуть. Гришка Пестов, хозяин дома, пробивной и ловкий мужик, устроился в какую-то артель и нащупал жилку, как поговаривали в деревне. Вначале дом купил на земле, большой, рубленый из добротного сосняка, на фундаменте; потом легковую машину новенькую, самой последней марки; дачу на берегу реки; шикарную обстановку в комнаты… Таскали, сказывали, его следаки куда надо, да не зацепили. «Пестовы – они испокон веку на хитростях да на обмане жизнь строили, – говорила как-то Ивану мать, – никогда шибко не работали, а жили лучше всех. Да не та это дорожка по жизни, сынок. Рано или поздно за все с таких людей спросится…»

Иван открыл калитку и ввел собаку. В углу ограды было тенисто от кустов сирени и раскидистого клена. Он и определил туда Летку, привязав к одному из кустов. «На всякий случай. Раз она признала во мне нового хозяина, то не сбежит, а вот тех, кто придет, незнакомых, напугать может…»

В доме, в обширной кухне, сидел их шофер и пил чай.

– Управился? – Он взглянул на Ивана.

– Как видишь. А где хозяева?

– Ушли куда-то по случаю воскресенья. Одна бабка Клавдея дома. Садись попей на дорожку чаю.

– Вообще-то, я проголодался, чего тут у тебя есть?

Шофер был из центральной усадьбы совхоза, мало знакомый Ивану, но пододвинул посудину с разложенной на ней едой на край стола.

– Яйца вот, сало, огурцы малосольные бери…

Иван помыл руки и пролез за стол.

– А я забыл свою сумку, – произнес он виновато, – заторопился. Жена приготовила все с вечера, а я намотался с забоем и проспал нужное время, дрых, как убитый.

– Не бери в голову. Выручил хоть хорошо?

Иван затаил хитринку в сощуренных глазах.

– Лучше не бывает.

– Туго в городе с мясом, – понял его шофер по-своему. – Я весь центр обошел, хотел колбасы какой-нибудь купить – мои домашние ее любят, и ничего. Говорят, иногда, выбрасывают понемногу, но очереди – не пробьешься. Да и где – город большой!

Хлопнула калитка. Мимо окошка промелькнули люди.

– Наши идут, – с заметной радостью заметил шофер – ему-то важно было открутить баранку пораньше.

Иван даже не обернулся, попивая чай.

Первым в кухню влетел Паша.

– Что за собака в ограде?! Ты, елкин кот, привел? – обратился он к Ивану.

– Ну я, а что? – спокойно ответил тот.

– И где захомутал? Я в кино только таких видел, елкин кот! Здоровая, что телок, а пуза почти нет.

– Не в пузе, Паш, дело. – Иван усмехнулся. – Борзая это, будем с тобой лис и зайцев гонять. Сечешь?

– Какая собака? – Шофер полез из-за стола, потянулся к окошку. – А не говорил ничего.

Вошли Андрей и Дуся.

– Я же сказала, что, кроме Ивана, некому учудить. Где только подобрал такую.

– Вряд ли подобрал, – буркнул Андрей, – купил небось?

– Чего? – Дуся распахнула глазищи. – Да я за нее и рубля не дам.

Иван оглянулся, увидел в руках у Дуси объемистую сумку.

– А ты наверняка весь город обегала, но колбасы купила?

– Представь себе, купила!

– Везучая. Ливерной запаслась?

– Хотя бы и ливерной.

– Отрежь немного.

– Тебе, что ли? Или собаке хочешь дать?

– Сам перебьюсь, собаке.

– Собаке не дам!

Иван отвернулся.

– Ну и жадная ты.

– Какая есть. Не твоя забота.

– Сколько ты за нее выложил? – перебил их разговор Паша.

«Сказать или нет? – подумал Иван. – Все равно не утаишь. Нюра еще заскандалит, вся деревня будет знать». Он назвал сумму.

– Сколько, сколько, елкин кот?! – Паша будто задохнулся.

– Сколько слышал.

– Не гони дурака!

– Не веришь – не надо.

– Это полкоровы!

– Ненормальный. – Дуся покачала головой. – Нюра тебя изувечит.

– Изувечит, так лечиться к тебе приду.

– Больно нужен.

– Вот это фокус-покус, елкин кот! – Паша хихикнул. – Такой фарс даже сам Тулупов не позволял, хотя и был, сказывали, шутником-забавником.

– А ну его. – Андрей махнул рукой. – Мой батя вон в один полуголодный год самокат купил, а мы его с гостинцами ждали.

– Да на. – Дуся вдруг открыла сумку и кинула на стол небольшой довесок ливерной колбасы. – Корми свою дохлятину…

* * *

Проводив взглядом машину, Иван свернул в переулок и задами двинулся к дому. Он волновался, даже слабость какая-то появилась. «Чего это я? Покричит, покричит – и оттает. Характер у Нюры отходчивый. Иначе бы я и не жил с нею…» Иван привязал собаку под навесом и поднялся на крыльцо. В прихожей пахнуло солеными грибами, вениками из полыни и огуречной свежестью. Напрягаясь и притаивая дыхание, он торкнулся в дом.

Нюра была в кухне, обернулась, глаза ее блеснули в радости.

– Все купил? – сразу же спросила она, поглядывая на сумку.

– Ребятам все. – Иван прикидывал, как бы лучше начать разговор о собаке, улыбался смущенно. – Остальные твои заказы не выполнил – денег в обрез осталось, только на крайний случай.

– Вытащили?! – Лицо у Нюры посерело.

– Да нет. – Иван положил руки ей на плечи. – Купил я, Нюра, собаку породистую за две сотни.

– Какую еще собаку?! – Нюра резко сбросила с плеч его руки.

– Борзую, ловчую, значит.

Спина у Нюры задрожала, и она сунулась на лавку, за стол.

– Ходи, корми, а он деньги на ветер…

Иван не переносил женских слез. Он потоптался немного, слушая обидные возгласы жены, и тихо вышел на улицу. «Остынет пусть пока, а собаку к Паше уведу, чтоб лишний раз на глаза не попадалась…»

– Что, елкин кот, поналадила Нюра из дома за такой фокус? – встретил его Паша у ограды. – Нос хотя не разбила?

– Хотелось бы посмотреть, какой у тебя будет нос, как Лиза узнает, что ты полдня провертелся возле Дуси Храмцовой. Вроде бы помогал ей, а сам небось сладкие речи точил.

– Во, елкин кот, заревновал уже, а я даже и не думал ее обхаживать.

Иван усмехнулся.

– Ладно-ладно, не погоняй лошадей, коль не на облучке. Скажи лучше сразу: возьмешь собаку на время или будешь пустышку языком гнать?

Паша глянул на магазин через улицу, почесал небритую щеку.

– Пусть живет. Только кормить ее будешь сам.

– Да уж ясно, тебе не доверю.

– Доверяй, елкин кот, не доверяй – не буду.

– Так, где определить?

– За баней вяжи.

– Там у тебя всегда тень и сыро.

– Какая сырость? Месяц не было ни дождинки. Соломы подкинь, если сомневаешься…

Не нравилось Ивану отведенное для собаки место, но делать было нечего, махнул рукой и согласился.

3

По окоему проклюнулась красная полоска, и небо высветилось до самого горизонта. Предутренний сумрак рассеялся, и видно было все вокруг. Погасли фонари на уличных столбах, и лишь у леса еще светились огнями скотные базы.

Иван глядел на яркую полосу у горизонта, на огоньки баз, вдыхал прохладный воздух и теребил ухо в раздумье. «Ну и характер, – думал он о Нюре, – неделю без горячего завтрака на работу хожу и сплю на раскладушке. Без нее обид и насмешек хватает. Нина, та мягче была, вспыхнет и тут же остынет, а эта закусила удила. Не знаю, как и подступиться. И все из-за собаки. Сегодня обещали премию дать, может, отойдет, как деньги увидит». Услышав сзади шаги, Иван оглянулся.

– Еле догнал, – выкрикнул Юра Рогов, пристраиваясь сбоку, – вижу, ты маячишь по дороге, и попер, а сапоги тяжелые, как гири!

Иван шел размашисто, с напором, покосился на помощника, но ничего не сказал.

– Ты видел, как полы провалились в шестом стойле? – приноравливаясь к шагам Ивана, спросил Юра.

– Видел и Дровенюку показывал. Обещал плотников подрядить. – Иван сдвинул шапку к затылку, открыв лоб. – Чего ты хочешь – «калымщики» строили. Им наши заботы до лампочки. Баню вон общественную сделали так, что стены качаются, если нечаянно задом толкнешься, когда моешься. Крышу в овчарне ремонтировали год назад, а уже дырявая.

– Начальство-то совхозное куда смотрело? – не унимался Юра.

– Видно, не туда, куда надо.

– Понятно.

– Эти, Юра, наши деревенские косяки – мелочи. А вот, сдается мне, что скоро все закачается, как те стены, и главная наша крыша рухнет, вот тут и прикидывай, куда станем по жизни грести.

– Нам-то здесь чего беспокоиться? Дальше конюшни все равно не угребем. А наверху и без нас разберутся.

– Боюсь, что и конюшни не останется…

Они подходили к базам. Иван по привычке поискал взглядом Дусю Храмцову у дома доярок, но ее среди них не было, и он неожиданно спросил у Юры:

– С ветеринаршей-то у тебя дружба ладится?

Тот поежился от нежданного вопроса.

– Пока трудно сказать. Общаемся.

– Держи вожжи в натяг – она для тебя самая подходящая пара. И по работе, коль ты собираешься в ветеринарный институт, и по характеру. Да и внешне она на высоте.

– Ладно, дядя Ваня, – замялся Юра, – чего гадать. Время покажет.

– И то верно. – Иван распахнул ворота в конюшню. – Ты левый или правый ряд убирать будешь? – Он глянул через плечо на помощника.

– Да все равно, какая разница…

Лошади, как по команде, повернули головы в их сторону, зафыркали, запрядали ушами.

– Потерпите, потерпите, – заговорил Иван, – сейчас накормим и напоим. – Он включил рубильник, запуская подпольные транспортеры, и, взяв лопату, стал спихивать навоз в движущийся желоб. «Сегодня бы промять жеребцов надо, – прикинул он. – Может, и собаку прихватить в степь, поглядеть, как она себя поведет? – У Ивана заныла душа: с самого приезда из города он не был в привычных, как собственный двор, местах, не дышал полной грудью в седле, пуская коня в намет, не тешил взгляд степным разворотом. – Полынком теперь потягивает на высоких гривах, увядающими травами, а в небе журавли криками щекочат…» – Все гнал он отрадные мысли, пока Юра, закончив убираться, не крикнул:

– Поехали за кормами!..

* * *

Пересчитав премиальные деньги, Нюра осталась довольной и заметно повеселела.

– Где эта твоя золотая собака? – кинула она острый взгляд на Ивана. – Хотя бы показал.

– А не тронишь? – по-детски щурясь, спросил он, уловив в ее голосе примирительную нотку.

– Да уж ладно, веди, пока ребятишки где-то заигрались, только в другой раз знай крайность.

Иван и обедать не стал, пошел за собакой, а назад торопился так, что поводок натягивал.

Нюра встретила его на крыльце, увидела собаку, и лицо ее опять потускнело.

– На такую дохлятину столько денег истратил!

– Не худая она, Нюра, поджарая, – успокаивал жену Иван, – это у нее стать такая…

4

Давно промыли степь холодные дожди и продули хлесткие ветры. Ждала она мягкого снега. Ивану этот степной простор, раскинувшийся от редких лесных отъемов до самого горизонта, далеко виделся, а в приподнятом настроении он особенно остро чувствовал его и понимал. Борзая, окрепшая за осень, трусила невдалеке. «Сейчас бурьяны пойдут с кустарником, – прикидывал Иван, – зайцы в это время любят в них прятаться. Покричу, погикаю, глядишь и какой-нибудь русачок, притаившийся недалеко от края, и не выдержит шума, выскочит. Летка его и достанет»… Он взял правее, чтобы в случае появления зверя отрезать ему путь в ближние леса, и, едва лошадь миновала жесткие будылья лебеды, как прямо у нее из-под ног выскочил заяц, метнулся вправо, влево и замер столбиком. Он не сразу понял опасность и сиганул метра на два лишь тогда, когда борзая заметила его и пружинисто замахала следом. Иван и поорать не успел, пережить азарт, как придушенный зайчишка заколотил лапами по жухлой траве. «Вот это чешет! Тут только успевай!» – восторгался он собакой.

– Молодец! – заговорил он с борзой, как с человеком. – Держись так! Посмотрим, что из тебя дальше будет. Этот русачок под носом выскочил. Его и любая дворняга бы догнала…

Иван держал коня в легкой рыси, чтобы не проскочить с лету мимо хитро затаившегося зверя, и покрикивал…

Лисицу он заметил уже вдалеке, отметнувшуюся в голое поле дальше ста метров, и заорал, показывая рукой:

– Летка, взять, взять! – Иван видел теперь только лису, длинную, хвостатую, а все остальное слилось для него в один цвет. – Ату, ату! – орал он, как мальчишка, и наяривал коня каблуками. – В камыши целит, шельма, там ее ищи-свищи! – И сразу же в поле его зрения попала собака. Она шла, широко распластавшись, будто не касаясь земли, и расстояние между ней и лисицей заметно сокращалось. Иван увидел, как лисица завиляла, забросала хвостом из стороны в сторону, чтобы сбить борзую с бегового ритма, но собака не обращала внимания на ее выкрутасы, заходила от камышей, отрезая лисице дорогу на спасение. «Ну, умница, ну молодец! – задыхался Иван от восторга и бившего в лицо воздуха. – Не оплошала, поняла хитрость…»

– Дави ее, дави! – кричал он и заметил, что борзая поравнялась с лисой, толкает ее грудью. – Хватай ее за шкирку, Летка! Хватай! – Конь вдруг споткнулся обо что-то и резко сбавил бег. Иван едва удержался в седле, а когда укрепился и успокоил скакуна, с лисой все было покончено. «Вот это гон! Вот это азарт! Это тебе не пимы, зипуны, уточки-малюточки в тихих камышах. Разрыв-трава по сердцу, да и только…»

Домой Иван вернулся с двумя зайцами и лисой. Нюра не знала, куда его посадить, чем накормить, прикидывала:

– Если каждый раз так – и деньги вернем скоро, и лишка появится.

Иван еще не пришел в себя от детски восторженного настроения и молчал. «Эх, Нюра, Нюра! Все-то тебе деньги заслоняют, а как же быть с душой?»

5

Вернувшись с работы, Иван решил переложить поленницу сухих дров в новый сарай, чтобы не путать их со вновь заготовленными, и зимой использовать на растопку. Он едва набросал звенящие от сухости поленья в ручную тележку, как увидел у ограды управляющего, подъехавшего верхом к самым воротам.

– Иван, – крикнул Дровенюк, – зайди-ка в контору! Я сейчас туда еду.

– А что за спешка такая? Случилось что-нибудь? – не очень-то обрадовался Иван приглашению.

– Придешь – узнаешь. – Хлестанув журебца поводком уздечки, управляющий резво поскакал в переулок…

«Зачем позвал? – прикидывал Иван, размашисто шагая вдоль улицы. – Никаких «грехов» за мной вроде пока нет. Разве что из-за охоты? Так у меня все по закону. Договор я на той неделе оформил у охотоведа…»

– Вот, Иван Степанович, – бросая на стол какие-то бумаги, сразу перешел на официальный тон Дровенюк, едва тот перешагнул порог конторы, – говорил я тебе, чтобы не лез против начальства – отказ по базе отдыха пришел. Я навел кое-какие справки, и мне намекнули, что подножку нам по этому делу Ковтун подставил, пользуясь связями в городе.

– Какой еще Ковтун? – Иван взял документы, стал рассматривать.

– А тот, которому ты помотал нервы весной, забрав после охоты в озере ружье.

– Даже так? – Иван усмехнулся. – Костью, значит, у него в горле застряла наша Лушкина грива. – А не подавится ли он ею?

– Наивный ты человек, Иван, хотя и не в молодняках ходишь, понюхал жизни, – не поддержал его усмешки Дровенюк. – Такие, как Петро Ковтун, из любого аркана вывернутся. Поговаривают, что скоро колхозам и совхозам отмашка будет – иное организуется. И в райцентре перетряска грядет. Новые начальники обозначатся. Так этот «пельмень» вроде бы метит в главный кабинет попасть.

– Что за пельмень? – не понял управляющего Иван.

Дровенюк несколько смутился.

– Да так. – Он махнул толстоватой рукой. – В детстве отец заставлял мать пельмени делать больше обычных и называл их ковтунами. Позже я узнал у него, что ковтун по-украински – это большой пельмень.

Иван, вспомнив грузного, с одутловатым лицом браконьера, заулыбался: «Точно – большой пельмень».

– Зря веселишься. – Дровенюк свел брови. – Сядет вот он на район и будет с нас веревки вить.

– Сядет, ляжет, – не разделил его опасений Иван, – на воде вилами писано, чего раньше времени «штаны мочить». Мы ведь, Петр Иванович, тоже не пальцем деланы, что-нибудь придумаем, в случае чего – будет день, как говорится, будет и пища.

– Напридумывали уже, – управляющий ткнул пальцем вверх, – делать ничего не хочется при такой обстановке.

– Без совхоза-то как? – решил уклониться от зыбкой темы Иван, возвращая отказные бумаги на стол.

– А кто знает? – Дровенюк все хмурился. – Все пока висит в воздухе. Там чудят – мы чудим. – Он наклонил голову вбок, словно впервые разглядывал Ивана. – Ты, говорят, собаку какую-то купил за полкоровы?

«Раздули уже, – мелькнула у Ивана грустная мысль, – донесли».

– Не совсем за полкоровы, но купил.

– И что же это за собака такая?

– Борзая. Я уже с нею трех лисиц затравил и четырех зайцев, – не удержался от похвальбы Иван.

– Да ну? – Управляющий явно был удивлен. – Глядишь, и всех зверей передавишь, кто будет наши хлеба от грызунов спасать, – съязвил он.

– Всех не перетравить, – не принял его поддевки Иван. – Самые хитрые и верткие останутся, а нам больше и не надо.

– А с волком твоя борзая справится? – уже серьезно заинтересовался Дровенюк.

– Не знаю. Где они, волки-то?

– Обычных нет, а двуногих сколько угодно.

– На них иные волкодавы нужны, – понял его намек Иван, – но это уже не по моей части.

– Ты вот что, – перешел на деловой разговор Дровенюк, – чтобы там ни вытворяли, чтобы ни случилось, держи наших породистых лошадей в догляде. Чем угодно поступись, а держи. Даже если меня не будет.

– Куда ты от нас денешься, Петр Иванович. – В эти минуты Иван прощал управляющему все: и преклонение перед начальством, и нелицеприятные перегибы в отношениях с сельчанами, и личные трения…

– Мало ли что, – неопределенно произнес Дровенюк и отмахнулся, давая понять, что разговор окончен.

6

Зверя Иван прозевал. Увидел на пахоте совсем недалеко от леса и встревожился: за лисой увязалась собака. «Не отрезать, уйдет в чащобу и Летку за собой уманит! А там сухолом!» – Он погнал коня наперерез, но по вспаханному полю тот бежал тяжело, с опаской.

– Летка, назад, нельзя! – дико орал он, надрывая грудь от напряжения. – Нельзя! Нельзя! – Но собака не отставала. Она или не слышала крика хозяина, или горела такой злобой на зверя, что не могла остановиться. Миг, два, и лисица с собакой скрылись за какими-то деревьями.

Ветер перехватывал Ивану дыхание, забивал до боли легкие. Но он все кричал и кричал и через пару минут тоже был у черных, когда-то опаленных огнем, деревьев. Спрыгнув с коня, Иван подождал немного и вновь стал звать собаку. Тихо качались ветки близких кустов, пестро и неуютно выглядел лес. Неслышно было ни сорок, ни синиц, обычных в это время.

– Летка! Летка! Ко мне! – звал Иван, торопливо устремляясь в лес. – Летка! – Он не чувствовал, как ветки царапают ему лицо и руки, и бежал, бежал по лесу как мог. – Летка! Летка!..

Минут десять Иван метался по чащобе, а когда окончательно надорвал голос и устал до изнеможения, стал пролезать в самые густые и подозрительные места, зорче приглядываться к ним.

Лес тянулся километра на два, и он чуть не весь его обшарил. Собаку Иван увидел случайно, в том месте, мимо которого уже проходил. Она лежала у старого, упавшего невесть когда дерева и не двигалась. Еще не веря в беду, Иван кинулся к ней, ухватил за грудь и похолодел – руки его увязли в слипшейся от крови шерсти. «Мертвая! – жгучей иглой кольнула его в сердце мгновенная догадка. – На острый сушняк напоролась, и все… Вот тебе и «пимы-зипуны», навар. Эх…» Он опустился на колени, задыхаясь от давящего перехвата в груди. Перед мысленным взором Ивана почему-то мелькнуло лицо прежнего хозяина Летки. Его тоскливые глаза. Иван до боли сжал челюсти и почувствовал, как что-то теплое и сырое медленно покатилось по обветренной щеке.