Читать книгу Романтизм и реализм, или Лелия и Леля - Лейла Хугаева - Страница 2

Эта книга о том, что смерть романтизма не есть смерть идеала или духа. Умер романтизм, а не Бог, как думал Ницше, страстный романтик.

Сверхчеловек Ницше только продолжает традицию античных Гераклов и Одиссеев, человекобогов, романтических героев, всесилие которых напрямую связывало их с божественным Олимпом. В этом смысле рыцарская романтика Средневековья также стала продолжением этой античной одиссеи, воспевающей дух человека как всесилие и совершенство всепобеждающего Эго. Бертран Рассел так и определил романтику в своей «Истории западной философии»: как бунт всепобеждающего эго, противопоставившего свое всесилие всему миру, как метафизику эго, отказывающуюся от полезного в пользу прекрасного.

Мужчины и женщины предстают в мифологии этой романтической сказки одинаково совершенными, но в абсолютно разных областях: это не товарищи, а противоположные друг другу существа, одинаково прекрасные каждый в своей сфере. Мужчина – герой-борец, женщина – красавица-нежность. Смысл их жизни состоит в том, чтобы доказать свое совершенство друг другу, «реализовать свое эго» друг в друге. Тогда возникает волшебное единство двух совершенных половинок, превращающихся в единое божество романтической любви, всесилие которой превосходит силу уже самих олимпов.

Вся романтическая литература, от Гомера до Шекспира, воспевает это волшебное всесилие романтической любви. Данте прямо поселил Беатричи в раю и пешком отправился с этого света на тот свет в поисках своей любимой. Принцесса Клевская, леди Ровена, Джульетта – все героини одинаково совершенны в своей душевной чистоте, в благородстве и великодушии, в нежности и в преданности. Также слепит великолепие рыцарских образов, богоподобных героев и сверхчеловеков своими бойцовскими и благородными свойствами. Оттуда же происходит и средневековая этика нарекать «величествами» людей, которых романтическое сознание обожествляло и возносило до олимпийских высот.

Однако, жизнь показала, что превращать в метафизику дух отдельных людей – смешно и неправильно. Нет людей с «величествами», героика сверхчеловеков не более чем плод больного воображения. «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанческий» Мигеля де Сервантеса раз и навсегда положил конец рыцарской романтике:

«Обаяние её сверхъестественно, <…>, ибо в ней воплощены все невероятные знаки красоты, коими наделяют поэты своих возлюбленных: её волосы – золото, чело – Елисейские поля, брови – радуги небесные, очи её – два солнца, ланиты – розы, уста – кораллы, жемчуг – зубы её, алебастр – её шея, мрамор – перси, слоновая кость – её руки, белизна её кожи – снег…»

Письмо Дон Кихота Дульсинее Тобосской:

«Всемогущая и бесстрастная сеньора!

Тот, кого ранило острие разлуки и чья изъязвлена душа, желает тебе, сладчайшая Дульсинея Тобосская, здоровья, коего он сам лишился. Если красота твоя пренебрегает мною, если твои добродетели суть мои супостаты, если твое презрение усугубляет мою кручину, то хотя я и много претерпел, однако сей муки мне уже не вынести: она мало того что сильна, а еще и весьма долговременна. Добрый мой оруженосец Санчо подробно опишет тебе, о неблагодарная красавица, возлюбленная врагиня моя, то состояние, в какое ты меня привела. Если ты рассудишь за благо прийти мне на помощь – я твой, если нет – поступай, как тебе заблагорассудится: я же, покончив счеты с жизнью, тем самым утолю и твою жестокость и свою страсть.

Твой до гроба Рыцарь Печального Образа».

С другой стороны, роман Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» нанес сокрушительный удар по женской романтике, разоблачив ее как порождение больной фантазии, которая приводит в реальной жизни к самым губительным последствиям.

Романтика была смертельно ранена, и с каждым новым сатирическим произведением все больше приближалась к своей окончательно погибели. «Дон Жуан» Мольера, «Кларисса Гарлоу» Ричардсона, «Жюстина» Сада, «Демон» Лермонтова… К ужасу грядущих поколений гомерический хохот, которым сопровождалась гибель романтики, привел к разрушению не только ее смешной стороны обожествления человека, но также и к гибели добродетели, идеала, самого духа, наконец. Порок стали превозносить как «реализм природы», как «удовольствие» и «борьбу за выживание», которые движут миром. Нигилизм и имморализм стали нормой. Байрон замечательно выразил эту мысль об утрате идеала здорового духа вместе с нездоровой метафизикой романтиков:

Но насмешка литераторов оказалась не единственным оружием, которым стали целенаправленно уничтожать идеалы духа, и ставить на место этики добродетели релятивизм приспособления к окружающей среде. Фундаментальные открытия биологии распространяют на человека, доказывая, что никакого духа у человека нет, что человек качественно не имеет отличий с животным миром, что разумом он пользуется в тех же целях и также как животное, просто количественно его разум больше развит. И у животных и у человека разум только орудие обслуживания тела, нужд организма, но у человека этот способ приспособления к среде развит лучше, а у животного другие способы. Философия подлила масла в огонь, доказывая абсурдность рационализма, и противопоставила ему эмпиризм. Вскоре «унижение разума» в философиях антиинтеллектуализма достигло такой степени, что одно только упоминание духа или законов природы уже исключало теорию из разряда «научных». Об этом блестяще написали Жюльен Бенда в «Предательстве интеллектуалов» и Альбер Камю в «Бунтующем человеке».

Однако, смерть романтической метафизики всесильного эго – не есть смерть метафизики вообще. Смерть всесилия эго – не есть смерть духа человека, происходящего от энергии интеллекта. Смерть бога внутри – не есть смерть бога на небесах, как думал Ницше. Небеса не могут быть «пустыми», как называли их вслед за Ницше Сартр и Бовуар, пока жив интеллект человека, которым он видит письмена законов природы, законов бога на этих небесах.

Когда Конт ругал метафизику как камень преткновения на пути науки, он был прав. Романтика была таким громадным айсбергом на пути у корабля науки. Но когда они в пылу ненависти к романтике уничтожили вместе с ней и метафизику интеллекта, поставив на место рационализма эмпиризм, они выплеснули ребенка вместе с водой. Отказавшись признавать законы природы, они вместе с Юмом отказались признавать и возможность познания вообще. Человеческий разум уже не был ключом к тайнам вселенной, как у Ньютона или Эйнштейна, он стал только орудием приспособления к среде, как у животных.

Но что же есть энергия духа, если не романтика античных и средневековых богочеловеков? Энергия духа имеет естественное происхождение: она есть результат способности человека познавать законы природы и контролировать эти законы. В этом качественное отличие человека от животного. Животное не способно даже к членораздельной речи, не говоря уже о логическом, абстрактном и научном мышлении. Специфика человеческого мышления в том, что это ключ, который бог дал людям к законам вселенной, которые он установил. Законам природных энергий, открытие которых сосредотачивает в руках человека громадную мощь этих энергий. Такова природа энергии интеллекта – Духа, его действительно особой мощи, происходящей из контроля природных энергий. Никому кроме человека не доступно мышление, ни у кого кроме человека нет доступа к энергиям природы.

С этих позиций энергия духа у мужчин и женщин совершенно тождественна. Биологическая противоположность на человеческом уровне нивелируется, превращая всех людей в одинаковых носителей особой энергии интеллекта, энергии духа. Этика, добродетель этого духа – есть законы этой особой психической энергии, которые также непреложны как любые другие законы природы. Этот закон в общности человеческого духа, проявляющийся в совести, сочувствии, потребности справедливости и искренности. Эти идеалы, как закономерности духовной энергии, никак не связаны с романтикой всепобеждающего эго, и были выброшены попутно, со всем прочим хламов распадавшейся внутренней метафизики.

Поэтому сила духа не в том, чтобы доказать свое совершенство в мужчине или в женщине и воспарить в союзе волшебной половой любви. Сила духа в том, чтобы выйти к своим источникам, в пространство интеллекта; чтобы учиться и познавать законы природных энергий, и в первую очередь своей собственной. Это позволит осуществить естественное и реальное соединение людей, не в романтической любви двух величеств, а в единении общечеловеческого поля знания, совести и сочувствия. То, что Фромм и Маслоу называют дружеской и братской любовью, и утверждают что именно такая любовь в основе здоровых эротических отношений.

Стать частью пространства интеллекта и общего Я человечества – вот что значит обрести силу духа, стать взрослым, состояться как личность и как член общества и коллектива. Именно здесь происходит инициация человека во взрослую жизнь, в жизнь общества, его становление как самостоятельного носителя энергии интеллекта, как части общего интеллектуального контроля человечества.

Но вместо этого таким переходом критической границы между юношеством и зрелостью считается брак, романтическое соединение незрелых духовно людей, которое празднуется самым торжественным ритуалом современного общества – свадьбой. Этот ритуал за меняет ритуалы инициации подростков во взрослую жизнь у дикарей. Прекрасно, когда людям хорошо вместе, но не этот союз делает их людьми и определяет смысл дальнейшей жизни. Так думают только романтики. В этом же смысле говорили о реформе или отмене института брака Жорж Санд, Бертран Рассел и многие др

На самом деле, эротическая любовь не имеет никакого фундаментального значения для становления человека как личности и для развития энергии интеллекта, то есть его духа. В этом правы Фромм и Маслоу, когда говорят, что для самоактуалов эротическая любовь никогда не занимает центрального места в жизни, именно в силу того, что базируется на «дружеской», «братской» любви к духовному человечеству вообще.

Я попробовала рассказать в этой книге, как у меня сформировалось представление о новом идеале, как о духе психической энергии человечества. Как проходила теоретическая и опытная эволюция этого становления. Как я сначала обнаружила у себя «величество» внутренней метафизики романтиков, а потом предприняла серию экспериментов по его уничтожению. Как от всепобеждающего эго, от бога внутри, я обратилась к богу законов природы в небесах, к общему я духовного человечества. И как это стало возможно только в результате той беспощадной войны, которую я объявила своему эго: не приспосабливаясь к окружению, и идя против всех условностей в поисках истины, не жалея себя и не переставая работать с книгами и анализом опыта.

В результате, появилась теория психической энергии, которая и обобщает этот новый идеал духовной энергии человечества. Новый – потому что он пришел на смену романтической метафизике эго. Идеал – потому что это тоже метафизика, тоже противопоставление духа телу, но только уже не с позиций внутренней инфляции раздутого эго, а с позиций законов природы и той силы, которую духу человека сообщает мышление, способное познавать и контролировать эти законы.