Читать книгу Романтизм и реализм, или Лелия и Леля - Лейла Хугаева - Страница 3

1. Романы плаща и шпаги

Любовь это то, о чем все говорят, но чего никто не видел.

Ларошфуко

Достаточно вспомнить таких авторов как Данте, Петрарка, Боттичелли, г-жа Лафайет, Руссо, Шекспир, Эмилия и Шарлотта Бронте, Вальтер Скотт, Шиллер, Гете, Дюма, Шатобриан, Гюго, – всех этих поэтов «плаща и шпаги», как мы погружаемся в мир идиллической любви, тяжелых испытаний на пути к ней и глубоких душевных мук, которые она несет. Но, так или иначе, любовь видится смыслом жизни и целью всех подвигов. Любовь – это к божественному идеалу, который сокрыт в избранных мужчинах и женщинах. Счастье взаимной любви настолько велико, что это высочайший божественный дар, в жертву которому приносится жизнь человека; печаль неразделенной любви настолько глубока, что неминуемо ведет к гибели. Погибает Беатриче Данте, Лаура Петрарки, гибнет принцесса Клевская г-жи Лафайет, погибают Ромео и Джульетта, Офелия и Гамлет Шекспира, Юлия Руссо, погибают Эстер Гобсек и герцогиня де Ланже Бальзака, погибают Гуинплен и танцовщица Эсмеральда, рыбак Жильят Гюго, Вертер Гете, погибают герои Шиллера, граф де Бюсси и Констанция Дюма. Бывает конечно и счастливая развязка, но ее значительно меньше, великая любовь двух богоподобных людей, как правило заканчивается трагически. Это конечно не может быть случайностью. Закрадывается подозрение, что авторам просто нечего сказать о такой любви по существу, что реальность, которая оказывается очень далека от их идеала, опошляет эту любовь. Поэтому смерть одного из героев дает возвышенный негативный образ любви, как невыносимых мук, которые претерпевает покинутый любовник на пути к своему божественному счастью. А в чем состояло это счастье нам уже не удастся узнать. Не потому ли Ларошфуко сформулировал одну из своих знаменитых максим: Любовь это то, о чем все говорят, но чего никто не видел.

Это наследники Гомера и рыцарских романов-сказок, Тристана и Изольды, которые тоже погибают, не в силах перенести разлуку.

В чем специфика сюжетных линий этих любовных повестей?

– Прежде всего, утверждается что существует некий метафизический идеал, который воплощается в душах живых людей, делая их богоподобными, а любовь с ними райским блаженством

– Далее, смыслом жизни видится половая любовь, как способ найти этот метафизический идеал и завладеть им, как способ обрести божественное счастье на земле

– Это исключительная любовь двух избранных существ, составляющих в союзе таинственное целое, соединение божественной идеи любви

– И конечно, эта философия предполагает поиски такого идеала в своей собственной душе, культ идеального человека, который должен отдать все силы на воспитание в себе такого идеала. Только в этом случае есть шанс заслужить любовь такого же богоподобного существа.

– Неудача в любви карается смертью, поскольку весь смысл жизнь составляет поиск и овладение идеала.

Очевидно, что это трагическая философия, так как найти идеал в себе, в других, завладеть этим идеалом и не расставаться с ним задача настолько сложная и прямо скажем невыполнимая, что герои любовных повестей вынуждены погибать на пути к своему божественному блаженству и подобно Данте отправляться на поиски любимой в другой, волшебный мир.

2. Вольтер, Дидро и Сад

Реформация и Возрождение принесли большое разочарование. Идеалы, в которые свято верили и на которых держался пафос рыцарских романов, оказались глубоко скомпрометированными. Церковь погрязла в пороке, еще худшими язвами оказался поражен высший свет, воплощение христианских добродетелей и идеалов. Отвратительный разврат, в котором Возрождение нашло погрязшей аристократию, вызвал глубокое разочарование. Маркиз де Сад в полной мере детище и следствие этого умственного и нравственного разложения феодальной аристократии. Постепенно сентиментальную восторженность сменили скепсис и цинизм. Аристократки больше не представлялись прекрасными леди Ровенами и принцессами Клевскими, а знатные дворяне Айвенго и графами де Бюсси.

Христианский идеал был растоптан, Сократ и Платон осмеяны новыми материалистами. Порочность церкви больше ни у кого не вызывала сомнений, поиски идеалов стали считать забавой детских умов. Эмпиризм и материализм все больше вытесняли рационализм и метафизику. Интеллект «утопили» в биологии, провозгласив его служанкой животных инстинктов.

Вольтер и Дидро предшественники Дарвина. Вольтер утверждает что «мир каков он есть» содержит столько же добра сколько и зла, и злобно вышучивает идеализм Лейбница в Кандиде: наш мир лучший из миров. Вольтер утверждает, что человек только количественно отличается от животного – эту же мысль разовьет в Происхождении человека Дарвин. Дидро живописует духовное разложение монахов и противопоставляет божественному духу биологизм материалиста. Его повесть Племянник Рамо показывает все логические следствия для понимания интеллекта и морали, которые следуют из такой посылки. Это начало имморализма и нигилизма, которое вскоре принесет концлагеря Гитлера и Сталина. Но пока эта мыль кажется дерзкой и по настоящему «научной», а порождаемый ею нигилизм новой романтикой, романтикой «всепобеждающего эго», как назовет ее Бертран Рассел.

Нет больше романтической идиллии Данте, ее место занял романтический нигилизм: отрицание всякого идеала, вытесненного культом эго и животных инстинктов.

Вскоре, Вольтеру и Дидро наследует маркиз де Сад. Семья Сада знала Вольтера, и тот привык с детства им восхищаться. Но конечно Вольтер никогда не смог бы предположить во что этот развращенный аристократ разовьет его скептицизм.

Сознание Сада уже сплошная гнойная масса. В книгах Сто дней Содома, Жюстина и др подобных он развивает нигилистическую философию до ее логического конца, доказывая, что если бога нет, если не интеллект родил природу, а наоборот природа породила интеллект, чтобы он служил ее животным инстинктам, то убийство и наслаждение единственные достойные цели в жизни. Надо сказать, что это не только теоретические выводы. Будучи аристократом, родственником французского короля, он не понаслышке знает о нравах, царящих при дворе. О том как золотая молодежь развлекается убийством изнасилованных женщин или подстреливает кровельщиков, чтобы посмотреть как забавно они будут падать с крыши. Такова идеология феодального общества, разделившего людей на господ и рабов. Сад прославился не своим цинизмом и преступностью, было много людей его круга, кто его в этом превосходил. Он прославился попыткой возвести цинизм и преступление в систему, теоретически оправдать их. Его книги, повествуя о самых нелепых преступлениях, каждый раз разглагольствуют о том, что сама природа этого хочет. Король запер Сада в Бастилии, а Наполеон поместил его в психушку. Но его книги не только пережили его, каждое поколение «героев нашего времени» открывает его «научный подход» заново. Последним открывателем гения Сада стал Фуко, в книге, которая принесла ему известность «История безумия». Там он оправдывает и Племянника Рамо Дидро и Сто дней Содома Сада. Книга Фуко вышла через десять лет после книги Альбера Камю «Бунтующий человек», в которой Камю доказывает, что нигилизм начало которому положил Сад, привел к неслыханной бойне гитлеровской войны. В книге «Предательство интеллектуалов» другой француз, Жюльен Бенда предсказал гитлеровскую войну на тех же основаниях, которые положил в основу своей книги Камю: отказ от рационализма и гуманизма.

Так или иначе, а маркиз де Сад тоже пишет о «любви», но он считает что настоящая любовь может быть только там, где все женщины проститутки, а мужчины убийцы и насильники. И не стоило бы конечно рассматривать бред сумасшедшего, если бы современная «культура» не пробудила вдруг такой выраженный интерес к его творчеству. Его книги стоят на полках во всех книжных магазинах, а Мишель Фуко пишет о нем как об одном из гениев своей эпохи. Страшно быть частью такой эпохи.

3. Дон Кихот, Дон Жуан и Демон

Теперь над идеалами громко смеются. Сатирический роман Сервантеса Дон Кихот имеет шумный успех. Рыцарскому роману, а вместе с ним и современным романам плаща и шпаги, приходит конец. Сервантес рассказывает о крестьянине, который начитался рыцарских романов и сошел с ума. Он садится на старую клячу, одевает на голову таз за неимением рыцарских доспехов, и клянется прославлять в веках божественную красоту Дульсинеи, посвящая ей все свои будущие славные подвиги. Столкновение этого бреда с реальностью и составит богатство комедии Сервантеса.

Мольер пишет другую комедию, пьесу Дон Жуан, в которой высмеивает порочную золотую молодежь. Отныне эта молодежь не хочет иметь ничего общего с Дон Кихотом и искать любви прекрасной Дульсинеи. Идеалов больше нет, идолы извержены, и кумиром нового поколения становится цинизм в погоне за удовольствиями. Дон Жуан идет на все мыслимые преступления, совращает замужних дам, обесчещивает невинных девушек, крадет монашку, чтобы тут же ее бросить, и все только для краткого мига удовольствия. Единственная святыня которую он бережет его честь, он готов драться насмерть за свои прихоти, и мужья и отцы обманутых девиц умирают на дуэлях с ним. В конечном итоге, статуя убитого им супруга приходит за Дон Жуаном и низвергает его в ад.

Ричардсон пишет «Кларису Гарлоу», чистую девушку, которую соблазняет коварный развратник Ловелас. Подобно садистам из садовских романов он преследует Кларису именно за ее добродетель, поклявшись себе сломить и развратить ее. Но бедная девушка остается добродетельной, а надругательство ведет только к ее гибели.

Лермонтов пишет «Героя нашего времени» и «Демона». Его демон тот же Дон Жуан, у которого нет ничего святого кроме своей похоти, соблазняет чужую невесту, убивает ее жениха, гибнет невеста и разбиты горем две семьи. Его Печорин крадет невинную девушку, соблазняет и охладевает к ней; и лишь после того как она гибнет по его вине ему ненадолго становится ее жаль. Но уже летит к новой цели: он соблазняет замужнюю даму и кокетничает с молодой княжной. А когда та признается ему в любви, говорите ей в лицо что посмеялся над ней.

Пушкин пишет Дон Гуана в подражании Мольеру и Онегина в подражании Байрону. Оскар Уайльд пишет «Дориана Грея». Пруст пишет «Содом и Гоморру», а Жид «Явства земные» и «Имморалиста».

4. Бальзак и Ромен Ролан

Маркс и Энгельс считали, что романы Бальзака – жесткая критика «буржуазного общества» его периода. «Реализм» Бальзака видят в том, что он не замалчивал пороки аристократии, не идеализировал ее, а напротив безжалостно разоблачал ее ущербность и безнравственность. Романы Бальзака ведь тоже стали реакцией на потерю идеала, на отказ от метафизики, которые заменили культом «всепобеждающего эго» и животных инстинктов.

Однако, как всем известно, Бальзак был бесконечно далек от коммунизма марксистов, и даже от либеральной демократии. Он был монархистом, легитимистом, который не признавал даже конституцию и какое-либо ограничение власти короля. Он боготворил аристократию, и единственной целью своих трудов ставил возможность пробраться в ряды аристократии и стать равным среди равных в Сен-Жерменском предместье. Он даже приписал себе дворянскую частичку «де»: Оноре де Бальзак. Он тратил безумные деньги на свой туалет и на обстановку, погрязнув в долгах и превратив свою жизнь в гонки с кредиторами. Он был ненасытен в поисках герцогинь и маркиз в качестве своих любовниц. Уровень инфантильности его творчества хорошо характеризует его повесть герцогиня де Ланжи, написанная в отместку за отказ стать его любовницей одной из таких маркиз: там герой Бальзака выкрал строптивую аристократку, угрожая заклеймить ее как преступницу за кокетство, но сжалился и отпустил. Она же с этой поры страстно влюбилась в своего палача и погибла в монастыре, изнывая от тоски по нему. На самом деле прекрасная маркиза оставалась хорошей знакомой Бальзака и после этой глупейшей повести, а Бальзак до последнего не терял надежды ее соблазнить. Неслучайно повесть эту он начинает анализом Сен-Жерменского предместья, и пишет что аристократия голова нации, а рабочий люд ее тело, и что если бы аристократии хватило ума принимать в свои ряды самых талантливых представителей народа, то с ней не случилось бы то что с ней случилось в последние революции. Да, не оценили они талантов Бальзака.

В итоге «утраченные иллюзии» своего времени Бальзак воплотил в своих романах не как способ осудить или посмеяться над порочной реальностью, а как способ поэтизировать эту порочную реальность. Его негодяи, бандиты и развратники добиваются своего и прекрасно устраиваются, соблазняя чужих жен и тратя чужие деньги. Его куртизанки имеют нежное сердце, способное среди грязи торговли человеческой душой и телом, вообразить и воплотить настоящий рыцарский роман – и подобно истым героиням романов плаща и шпаги умереть в конце за свою любовь. Так погибают Коралли и Эстер Гобсек, герцогиня де Ланже. Его монастыри цитадели добродетели, и он смеется над аристократами, которым не хватает ума поэтизировать католичество, этот оплот роялизма, чтобы вернуть себе твердую почву. Зато Бальзак король больше чем сам король. Если каторжник Гюго Жан Вальжан – несчастный, осужденный за кражу хлеба, то каторжник Бальзака Вотрен – настоящей грабитель и убийца. Каторжник Вотрен подобно Феррагаусу, другому бандиту Бальзака, преступник, основавший братство, некий аналог современный итальянский мафий. Достаточно сказать, что два увесистых тома Человеческой комедии «Утраченные иллюзии» и «Блеск и нищета куртизанок», повествующие о жизни слабохарактерного поэта Люсьена Рюмбапре, заканчиваются его смертью и победой каторжника Вотрена, который заключает союз с тайной полицией Франции и становится в ее ряды как один из ее руководителей. Итак, зло не просто остается безнаказанным, оно торжествует и заключает союз с официальным правительством Франции.

Другой важный персонаж этой серии д’Артез, ученый, основавший Содружество, где все поклялись блюсти идеалы науки и добродетели. Бросается в глаза, насколько более скромные краски в палитре Бальзака для ученного Братства. Он фантазирует о сообществе талантливых людей, самых разных взглядов и сфер деятельности, готовых отдать жизнь друг за друга. Но поскольку они ни в чем между собой не согласны, и среди них есть как роялисты, так и либералы, то никакой совместной деятельности, политической или творческой у них быть не может. А поскольку это глубоко порядочные люди, аскеты, посвятившие себя работе, то их никак не может связывать разбой и бандитизм, который связывает братства Вотрена и Феррагауса. Таким образом, его попытка показать добродетельное сообщество оказалась полным нулем. Бальзак рисует Люсьена слабым, его ученые друзья отгаваривают его от журналистики и от соблазнов, но Люсьен продает свое перо, как когда то сам Бальзак, и падает в объятия роскоши и куртизанок. Какого же наше удивление когда и сам д’Артез и другой верный член Содружества ученых заканчивают наиглупейшей историей с куртуазной влюбленностью в одну из самых порочных дам высшего света, княгиню Кандильяни, позволяя себя обманывать этой развращенной «комедиантке». Вот венец научной карьеры предводителя Содружества ученых – он стал депутатом от роялистов и любовником распутной аристократки. Княгиня Кандильяни настолько испортила себе имя своей распущенностью, что уже много лет не появляется в свете. Артез, защищает порок своей новой возлюбленной тем, что называет ее «Дон Жуаном в юбке», жестко пресекая тем самым все попытки открыть ему глаза на его тупоумие. Андре Моруа пишет, что Бальзак был одержим идеей тайного сообщества и сделал попытку основать сообщество «Красные кони». Теофиль Готье согласился стать одним из таких коней, которые по зову «конюшни», должны были представить все свои силы и ресурсы в ее распоряжение. Цель организации та же, что в итальянских спрутах – могущество ее участников, влияние в правительственных и финансовых кругах. Понятно, что соединить содружество ученых с бандитской группировкой Бальзаку не удалось, а убийцей он не был, и в итоге он вынужден был отказаться от своей мечты: Содружества мужчин во Франции невозможно. Скорее всего его «конюшня» слишком часто просила денег, если учесть как глубоко Бальзак погряз в долгах.

Таким оригинальным образом, Бальзак мирит в своих книгах «утраченные иллюзии» нового времени, потерявшего идеал, и страсти рыцарских романов Тристана и Изольды. Он считает, что таким образом берет на себя роль врачевателя, что его чудесный дар способен вдохнуть новую поэзию в погрязшую в пороке феодальную аристократию.

Почему, на мой взгляд, творчество Бальзака представляет не человеческую, а литературную комедию, не имеющую ничего общего ни с реальностью, ни с поэзией? Потому что нельзя соединить рыцарский роман, основанный на метафизических идеалах с «байроническим разочарованием» в этих идеалах. Либо это романы Вальтера Скотта и Дюма, прославляющие божественную любовь идеальных любовников, либо романы Флобера и Золя, презиравших «нелепую любовь». Бальзак считает, что любовь куртизанки также божественна, а порочность знатной дамы поэтична. В итоге, Флобер говорил, что Бальзак гигант, но второго сорта, и смеялся над его Феррагаусом; кто в детстве, пишет он в Воспитании чувств, не клялся друг другу в братстве Феррагауса? Его госпожа Бовари, «нелепая любовь» которой приведет ее к грустному концу, начиталась романов Бальзака. Действительно, Бальзак был апологетом «всепобеждающего эго», продолжателем демонической линии, и в этом он преуспел. Но как гуманист, которым он хочет себя выставить, он был нулем. В этом его второсортность.

Однако своей цели Бальзак таки достиг: за четыре месяца до смерти он женился на графине Ганской, польской аристократке, заплатившей его долги ценой своего разорения. Но ей осталась слава, и слава в высших кругах была решающим фактором ее замужества и целью трудов Бальзака.

Ромен Роллан чертит совершенно другую перспективу. Он тоже «реалист», и тема «утраченных иллюзий» и «байронического разочарования» в идеалах проходит красной нитью через его творчество. Он в ужасе, столкнувшись с интеллектуальным миром Парижа, который представляется ему кругами дантова ада, где талант продается и покупается, а интеллектуальная проституция обесценивает все потуги разума и воли. Но Ромен Роллан понимает реальность совершенно иначе. Реальность не в том чтобы принять низость и порок и смириться с ними, а в том, чтобы искать другой, правильный идеал. Если христианский идеал оказался ложным, это не значит, что в людях нет величия и доброты. И чтобы не быть голословным он не выдумывает фантастических рыцарей с тазами вместо шлемов, а изучает реальных великих людей, гениев, чье творчество потрясло мир. Он пишет биографии Бетховена, Толстого, Микеланджело, Ганди, изучает индийскую философию. В результате у него рождается новый «реалистический персонаж», Жан-Кристоф, который видит правду жизни, утрачивает иллюзии, разочаровывается в порочном мире, но сохраняет все благородство и всю врожденную искренность и доброту своей души.

«Гениальный музыкант Жан-Кристоф – „Бетховен современности“ – задуман как героическая фигура, в которой чисто человеческие черты важнее его гениальности. Роллан приводит слова Бетховена: „Я не знаю иных признаков превосходства, кроме доброты“. И добавляет уже от себя: „Если у человека нет величия души, он не может быть великим человеком, он не может быть даже великим художником…“ Критический реализм почти не знал положительного героя, и появление его в реалистическом романе было событием не только во французской, но и в общеевропейской литературе. В „Ярмарке на площади“ Роллан бросает бальзаковскую фразу: „Глаза его невольно раскрывались на великую комедию“. Как и юные герои Бальзака, полный иллюзий прибыл он в Париж. Но на этом сходство заканчивается. Растиньяки, Рюбампре, Валентены, потрясенные увиденным втягивались в круговорот окружавшего их зла, не сопротивлялись ему, а принимали его и сами становились неразборчивыми в средствах эгоистами. Кристоф устоял против всех соблазнов Парижа, предпочел бедность и безвестность. Вскоре он замкнется в гордом одиночестве, всецело отдавшись творчеству» А. Пузиков Портреты французских писателей

Половая любовь уже далеко не в центре повествования, как это свойственно романтической литературе, романам плаща и шпаги. Любовь к женщинам случается, но не является смыслом жизни композитора. Она может быть иллюзией, может быть настоящим чувством, но это чувство всегда подчинено его общей добродетели: если любовь к женщине – это подлость в отношении к другу, он отказывается от любви, как бы больно ему не было. Он не говорит подобно Руссо, что любовь является смыслом жизни и самой невинностью, очищающей любой грех. Не говорит подобно Хитклифу из Грозового перевала, что готов опуститься в ад лишь соединиться с любимой. Любовь к справедливости, любовь к истине, к творчеству, к другу прежде всего. И его верный друг Оливье показывает ему другой настоящий Париж, где талантливые одиночки, запершись подобно ему в уединении, творят свои шедевры.

«Оливье, подобно Вергилию… вывел Кристофа за руку на вершину горы, где пребывала в спокойном безмолвии горсточка избранников – подлинно свободных французов»

Когда-то близкая подруга Бальзака, г-жа Карро, горько сожалея, попрекала его тем, что он растрачивает свой талант на заказные романы и повести, чтобы выручить денег и оплатить свои громадные расходы. Бальзак отвечал ей, что он имеет права «на шелка» поскольку трудится как проклятый, но никогда не продастся, не станет писать того, что он не думает, чтобы угодить публике и сильным мира сего. Но книги его свидетельствуют как раз об обратном, он как никто другой сумел утвердить порок в котором погрязла аристократия в образе «неизбежного реализма», примешав к нему львиную долю старой рыцарской поэзии. Серия романов Роллана Жан-Кристоф, Очарованная душа, Жизнь великих людей имеет прямо противоположное значение. Роллан бескомпромиссен в осуждении порока, и если этим пороком заражены высшие слои общества тем хуже для них. И он не ищет донкихотских идеалов старой рыцарской романтики, но обращается к биография живых гениев человечества. Он доказывает, что духовный гений и духовная добродетель есть природа человека, а вовсе не выдумка романтиков.

5. Сартр и Камю

Когда-то Мопассан и Гюго писали о варварской военщине пруссаков, принесших горе бессмысленной войны на французскую землю. Сартр и Камю писали о другом, гораздо более страшном вторжении пруссаков под предводительством Гитлера. Они были очень дружны тогда, в годы Сопротивления.

Сартра и Альбера Камю считают двумя представителями философии экзистенциализма, которые разошлись во мнении на коммунизм и насилие. Сартр остался марксистом и как все марксисты признавал необходимость насилия, а Камю напротив, не считал марксистский коммунизм обществом свободы и гуманизма и жестко выступил против насилия. Верно, что Сартр был марксистом, а Камю им не был. Но не в этом суть их конфликта. Сартр остался экзистенциалистом, а Камю перестал им быть.

Экзистенциализм Сартра резюмировал весь нравственный декаденс нового времени, начиная от низвержения рыцарских идеалов в Дон Кихоте и заканчивая «утратой иллюзий» в отношении любовной романтики в книгах Байрона, Флобера, Пруста и др. Его «Бог умер» вместе с Богом Ницше. Он нигилист, который оказался «по ту сторону добра и зла», у которого нет никаких критериев добродетели и порока кроме «всепобеждающего эго», вольного самостоятельно и произвольно «творить свой жизненный проект». Его идеал умер, а нового он искать не стал. Суть его философии в отрицании истины вообще. Твори свой проект, а там хорош он или плох, судьей самому себе можешь быть только ты сам.

Альбер Камю возмутился иррационализмом и нигилизмом философии Сартра, отрицавшей разум и все положительные ценности. Его страстная апология гуманизма и рационализма в книге «Бунтующий человек» положила конец их дружбе. Они больше не были единомышленниками, ибо Камю доказывал в своей книге, что все ужасы войны, которые им пришлось пережить стали результатом этого самого нигилизма. И он отказался от «всепобеждающего Эго» Сартра, оказавшегося «по ту сторону добра и зла». Он признал общие для всего человечества позитивные ценности справедливости, истины и доброты, происходящие из природы человека. Он отказывается от индивида, утверждающего свои собственные ценности в пользу человечества, выражающего в общих, объективных ценностях свою общую человеческую природу. Так он ставит точку в своем круизе по романтическому океану сартровского экзистенциализма. Неслучайно Сартр был в детстве страстным поклонником романов плаща и шпаги: он остался романтиком до конца своих дней.