Читать книгу Искусство: язык Бога. От античности до авангарда - Лилия Ратнер - Страница 8

Отец Александр Мень говорил, что все религии задавали Богу вопрос и только в христианстве был получен ответ. Поэтому христианство – это не религия, это просто ответ Бога людям: Он Сам спустился на землю и жил среди нас, и умер за нас. Этот факт невероятен, ни в одной религии не было ничего подобного. И люди Средневековья жили этим, ощущали Его присутствие. Христиане поняли, что Бог должен быть изображаем не так, как это делали античные греки. Потому что не тело главное для нас, христиан, а дух, а язык духа нужно было еще изобрести.

Художника Средневековья интересует не столько телесное совершенство, сколько внутренний нравственный мир героя. Это искусство заряжено великой энергией преображения человеческой плоти и всего космоса – и поэтому было возможно создавать гигантские художественные ансамбли, решать новые пластические задачи, находить оригинальные формы в живописи, архитектуре и скульптуре. Человек ощущал силу и величие Бога, красоту и грандиозность Вселенной, а себя видел песчинкой, подвластной различным силам – Божественным и дьявольским, и искал свой путь из мира дольнего в мир горний.

Это со всей очевидностью проявилось в иконописи. Язык иконы – это и есть уникальный язык духа, способный поведать о неизреченном, явить невидимое. Безусловно, этот язык создан с Божьей помощью и по Божьей воле.

* * *

Мне представляется, что есть несколько уровней постижения иконы. Первый – это знакомство с сюжетом: важно научиться узнавать Благовещение, Рождество, Преображение и т. д. Большинство, включая православных, этим ограничиваются. Второй уровень – это «как», то есть умение понимать язык иконы. Это уже требует некой подготовки, нужно знать многое, чтобы понять, как это написано. Третий уровень – что лично тебе говорит эта икона. И четвертый, самый высший уровень – это когда ты уже ни о чем не думаешь, ничего не видишь, даже эту икону, она исчезает перед тобой, а ты уже стоишь перед Богом. Это требует духовных усилий, навыка, и это не каждому дается.

Древнейшее из дошедших до нас иконописных изображений Христа – энкаустическая икона середины VI века из монастыря святой Екатерины на Синае. Синайского Пантократора (т. е. Вседержителя) иногда называют первым портретом Христа, потому что это, конечно, уже икона, но и портретные черты в ней очевидны.

А вот древнерусская икона XII века «Спас Нерукотворный» (из Новгорода) уже совсем другая. Голова Христа окружена крещатым нимбом (обязательная деталь иконографии Спасителя), лицо суровое, глаза не смотрят на нас, но при этом мы чувствуем себя в поле зрения Христа. На лбу – такая как бы челка, несколько волосков. Многие иконописцы и искусствоведы полагают, что это не челка, а следы крови от тернового венца. На Туринской плащанице[14], к которой восходит иконография «Нерукотворного образа», видно, что лицо Христа было залито кровью из-за тернового венца с острыми колючками, которые впивались Ему в голову. Эти кровавые потоки со временем трансформировались в иконографии в такие коротенькие волоски, как будто иконописцы забыли, что это такое было. Волосы Спасителя пронизаны золотыми полосочками. Это так называемый ассист[15] – отблески Фаворского света. Как написано в Евангелии[16], когда Христос преобразился на горе Фавор, от Него исходило яркое сияние, и апостолы могли видеть этот свет своими глазами, созерцать «нетварный» свет «тварными очами». На этом основана целая система мистической молитвенной практики, которая называется исихазм[17]. И эти «золотые полосочки» в волосах Спасителя – напоминание о том нетварном Свете.

А вот «Спас» из Звенигородского чина – икона, написанная на рубеже XIV–XV веков. Как считает большинство исследователей, автором этой иконы мог быть Андрей Рублев[18]. В любом случае тот, кто ее написал, – гений. На иконе много утрат, но лик не мог не сохраниться, настолько он свят. Здесь черты лица некрупные, глаза небольшие, но вместе с тем они полны такой любви, такого проникновения в вашу душу, что просто невозможно от этой иконы отойти.

Когда я еще училась, я часто ходила в Третьяковку и всегда заходила в зал икон, где просто долго стояла перед этим Спасом. Я еще не думала о Боге, но уйти из Третьяковки без того, чтобы не посмотреть на Него, было невозможно. Однажды я попробовала сделать наоборот: я сначала пришла к этому Спасу, а потом пошла по залам. Но после Него смотреть уже ни на что не хотелось!

Один протестантский епископ, с которым я дружу, все время высказывал упреки, что мы, православные, поклоняемся «идолам», «доскам». Однажды я повела его в Третьяковку. И вот мы подходим к Спасу Звенигородскому. Он остановился и долго стоял, а потом сказал: «Я все понял, меня пробило». Он духовно очень одаренный человек, ему достаточно было один раз постоять перед этой иконой – и больше он не говорил о том, что православные «поклоняются идолам».

* * *

В древнерусской иконографии есть иконы, которые по своему содержанию глубже любого богословского трактата. Древние мастера стремились найти язык, способный передать эту невыразимость, приблизить человека к тайне, которая есть Сам Бог. Такова «Троица» Рублева, самая известная из русских икон. Однажды отец Павел Флоренский сказал: «Если есть „Троица“ Рублева, значит, есть Бог».

На иконе изображены три Ангела, и мы прозреваем, что это Предвечный Совет Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа. В центре Ангел в одеянии Иисуса Христа. Тут придется сделать отступление о цвете одежд на иконах: Иисус Христос и Богородица всегда изображаются в красно-синих одеждах, только у Нее синее нижнее одеяние, а плат поверх – вишневый, красный, а у Спасителя наоборот – хитон красный, а плащ – гиматий – синий. Почему? Во-первых, у Христа это означает две природы – земную и небесную, человеческую и Божественную: красная – это человеческая, синяя – небесная. А у Нее – обратное: эти два цвета означают материнство и девство. Материнство – это Ее красное верхнее покрывало. А синий – это Ее девство, которое Она сохранила, став Матерью Спасителя. Они как бы зеркальны друг другу: Она – земная женщина, которая сказала Богу «да», и таким образом через Нее Господь мог принять человеческое тело. И это подчеркивается цветом одежд.

Еще в одеждах этих же цветов может изображаться только одно существо – архангел Михаил. Мы не знаем почему, но помним, что имя «Михаил» переводится с древнееврейского «Кто как Бог».

Но вернемся к «Троице». Слева от нас – Бог Отец, справа – Дух Святой. Над каждым из Ангелов есть свой символ. Слева – здание: это, по сюжету, палаты Авраама, но символически еще это и домостроительство Церкви, которое принадлежит, конечно, Богу Отцу. Над центральной фигурой зеленое дерево – это дуб Мамврийский, под которым происходила встреча Авраама и ангелов, но символически – это вечнозеленое дерево жизни, указывающее на вечную жизнь во Христе. И над правой фигурой гора – это Святой Дух, который возносится ввысь.

Как же многозначен язык этой иконы! Две боковые фигуры посажены так, что их колени образуют чашу. И есть чаша, которая стоит на столе, – в ней голова тельца, которого Авраам велел заколоть и приготовить для странников. Но эта малая чаша оказывается на фоне большой, светлой. В чаше помещен жертвенный Агнец, то есть Христос, который принес Себя во спасение людей и претворил Свое Тело в хлеб и Кровь Свою в вино. На переднем плане, на боковой стороне стола – небольшой прямоугольник, его иногда принимают за одно из отверстий, с помощью которых переносили стол. На самом деле это мощевик, который превращает обычный стол в престол. В любой церкви в каждом престоле есть такое углубление, куда кладутся мощи святого, без этого на престоле нельзя служить. Здесь мощевик пуст, потому что Жертва еще не принесена.

* * *

У нас было три великих иконописца, имена которых мы знаем и которыми можем гордиться: Феофан Грек, Андрей Рублев и Дионисий.

Одна из потрясающих икон Дионисия – икона Божией Матери Смоленская Одигитрия, написанная в 1482 году. Смоленская икона почиталась на Руси с древнейших времен, считается, что она принесена на Русь из Византии в XI веке. А мою любимую икону Божией Матери – Донскую – написал, как считается, Феофан Грек.

Она полна любви, ласки, радости, в ней нет скорби, как, например, в знаменитой Владимирской. На Владимирской Младенец и Мать нежно обнимают друг друга, но Богородица при этом трагична, ее глаза устремлены на зрителя с вопрошанием и скорбью. Донская Феофана Грека – очень нежная, юная Мать прекрасна, у нее легкий румянец, Она и Младенец ласково прикасаются друг к другу. Здесь важны все детали: вот кайма на Ее платье и на рукаве – это символ Ее страданий. Бахрома, которая свисает, – это как будто Ее слезы. На голове и на плечах у Нее звезды – это символ Ее непорочности: непорочно зачала, непорочно родила и непорочно умерла. Когда на нее долго смотришь, то видишь, какой здесь необыкновенный силуэт: напоминает силуэт сердца, только перевернутого. И еще кажется, если долго смотреть, что золоченая рубашечка Младенца начинает пульсировать, потому что светлая ее часть впереди, а темная сзади, как будто пульсирующее сердце.

Феофан Грек прибыл на Русь из Византии в то время, когда здесь было полное разорение: из-за набегов Орды и княжеских усобиц страна лежала в руинах. А к этому моменту Феофан был уже известным иконописцем и мог выбирать, куда ехать: в Италию, например, или в какие-то другие страны – везде бы такого художника приняли с радостью. Но Феофан почему-то выбрал именно нашу землю; может быть, ему Бог сказал: «Иди туда и неси любовь». И он понял, что Русь нуждается в особой нежности и любви, поэтому все его иконы светятся любовью, они просто источают ласку.

Донская икона – выносная, двусторонняя, обычно она во время крестного хода обносилась вокруг храма. На обороте изображено «Успение Божией Матери» – тоже удивительный образ. Вот на ложе – Богородица, с двух сторон апостолы, которые все Ее очень любили. А за ними стоит Христос в золотом облачении, в сиянии славы. Он спустился с Неба и держит в руках запеленутого младенца. Этот младенец – душа Богоматери. И мы понимаем, что смерти нет. Она родилась в новую жизнь. Оказывается, это потрясающее свидетельство возможно выразить языком изобразительного искусства, не прибегая ни к каким текстам! Фигуру Христа продолжает горящая свеча, которая стоит перед ложем Богоматери. Это вертикаль, устремление в Небо, и над головой Спасителя – красный шестикрылый серафим, а у свечи – красное пламя. И эту вертикаль пересекает горизонталь Ее тела, в основе всей композиции – крест. А вокруг Христа темно-синий, почти черный овал. Это мандорла (от греческого слова «мин-даль») – сияние Божественной славы. Вы вполне законно можете спросить: если это сияние, то почему оно не яркое, белое или золотое, а почти черное? Почему? Это гениальная догадка художника: сияние Христа было настолько ослепительным, что человек, увидевший нетварный свет, погружался в темноту. Иконописец изобразил эту мглу после ослепления.

* * *

В иконописи можно увидеть одно гениальное изобретение, которое, мне кажется, люди сами не могли придумать, оно – от Бога. Речь об обратной перспективе. Что такое перспектива прямая? Это когда все параллельные линии на картине сходятся в одной точке, лежащей на линии горизонта.

Обратная перспектива устроена совершенно по-другому. Там все линии сходятся в точке, которая находится перед изображением. Там взгляд как будто с той стороны пространства, которое внутри иконы, – то есть это взгляд Бога. А кто находится в точке, где сходятся все линии? Мы, молящиеся! Эта точка – наше сердце. Поэтому любая икона невозможна без нас.

Разве можно это назвать «гениальным изобретением»? Нет, это откровение, это с неба данный нам язык. И не сюжет, не литературное содержание важно в иконе, хотя его полезно знать. Никогда не останавливайтесь на том, что вы поняли сюжет. Как и в любом произведении искусства, в иконе важен язык – не «что», а «как».

Я думаю о бесконечности языков, которыми можно говорить о Боге, потому что Бог наш необъятен. И я уверена, что когда-нибудь будут еще открыты новые языки.