Читать книгу Халф Мун - Лина Павич - Страница 7

Признаться, я не очень-то, а точнее – совсем, не надеялась на завтрашнюю встречу с этой милой девушкой. Она выглядела слишком занятой для траты своего драгоценного времени на детские развлечения. Но я дала себе слово обязательно сводить дочь в зоопарк, как это было обещано ей накануне. Каково же было моё изумление, когда на следующее утро ровно в десять к нашему дому подкатил знакомый нам огненно-красный «Мини Купер»! Мы как раз завтракали, когда Эмма, весёлая и бодрая, освежающим ветерком влетела в наш дом.

– Как, вы не готовы? Кофе? Выпью с удовольствием! Неслась к вам и не успела позавтракать! – скороговоркой произнесла она.

Том всё ещё корпел над заданием и не смог составить нам компанию, к сожалению.

– Ничего, я обязательно присоединюсь к вам в следующую субботу, – пообещал он, заметив огорчение на наших с дочкой лицах. – Только сдам проект – и сразу отправимся есть самое вкусное в мире мороженое!

Так мы снова выбрались в Калгари и устроили маленький воскресный девичник. И знаете, это был замечательный день: всем нам, независимо от возраста и погодных условий, было неподдельно интересно и весело. После стихийного потопа полыхнуло раскалённое солнце, которое жарило сильнее прежнего, глубокие озёра на дорогах исчезали на глазах, и люди, вынужденные проводить изменчивый уик-энд в черте города, спасались прохладительными напитками и мороженым. Для нас же это был настоящий праздник, и мы с Эммой резвились не хуже Флори: обошли всех животных, сделали сотню потешных снимков, затем отправились на поиски парка развлечений, чтобы покататься на колесе обозрения и объесться сладостями – как оказалось, мы втроём были неравнодушны к шоколадным десертам. И ещё: мы не могли наговориться. Пока дочь, получив в подарок от Эммы внушительный набор цветных карандашей и альбом для рисования, исполняла дружеский долг у проволочного вольера с жирафом, мы с новой знакомой вели себя как парочка попугаев-неразлучников. Сколько она знала! Обладая даром повествования, она давала развёрнутый ответ на любой из моих вопросов, предоставив мне анализировать и расширять кругозор. Одна тема плавно перетекала в другую: это напоминало встречу лучших друзей, которые не виделись много лет и вот, по воле случая, получили то, чего были лишены так долго.

С той памятной прогулки завязалась наша дружба. Я поддерживала связь с несколькими старыми приятельницами, знакомыми со школьной скамьи, но ни с одной меня не сплачивали доверительные отношения. Я отдалялась от них, чувствуя необратимые перемены в себе и не находя больше общих интересов с подругами детства. Детское стремление к совершенству переросло во взрослый максимализм: я излишне требовательна – как к себе, так и к окружающим. С ранних лет я привыкла растворяться в дорогих мне людях. И в каждом случае, отдаваясь целиком дружеским или романтическим грёзам, прогорала. Страдала, болела и снова доверяла. Мне страстно хотелось почувствовать отдачу и по отношению к себе, но я не упорствовала, понимая, что часто искреннее участие расценивается как поиск обратной выгоды. На сей раз передо мной был другой – мой человек. Как истинный фанат своего дела, Эмма вертелась круглые сутки, мы могли не встречаться неделями, но созванивались ежедневно, и ближе у нас не было никого. Не существовало на свете преграды, способной встать между нами – неидеальные наши стороны сильнее скрепляли этот прочный, более чем родственный союз. В то же время мы никогда не любезничали и не льстили друг дружке. Лишь единожды я в шутку поинтересовалась, почему она, при неисчисляемом количестве интереснейших знакомств, для крепкой дружбы выбрала заурядную, ничем не примечательную домохозяйку. И подруга, отсмеявшись, вдруг стала серьёзной и пояснила:

– У меня и вправду миллион знакомых, и многие из них – замечательные ребята, мне несложно найти общий язык и добиться обоюдного расположения, это идёт от профессии. Но сердце выбирает искренних. Слишком много игры вокруг меня каждый день – я это отчётливо вижу. И мне чуточку жаль тех, кто пытается мне понравиться. Пусть это будет чёрствый, жестокий человек, лишь бы не кривлялся, скрывая истинное лицо под маской напускного дружелюбия. Кроме того, я немного устала от деловых связей, у вас же я морально расслаблена. Вы тот семейный уют из детства, которого мне не хватает, ваш дом я покидаю с сожалением, как малышкой покидала дом бабушки с дедушкой. А ты не с большим энтузиазмом рвёшься на сближение, между прочим! Это скорее ты позволила мне подружиться с тобой!

И Эмма, и её муж не знали праздников и выходных. Питер был старше жены на четырнадцать лет, он возглавлял масштабный деревоперерабатывающий холдинг, кроме того являлся соучредителем двух громких печатных изданий страны, поэтому я боязливо оттягивала встречу с преуспевающим коммерсантом. Но и он, несмотря на солидное положение в обществе, подобно супруге, оказался вежливым и внимательным человеком. К слову, мне удалось повидаться с ним лишь единожды, за ужином, и это за целый год знакомства с лучшей подругой! Бо́льшую часть времени Питер проводил в Эдмонтоне, где пара также имела в своём распоряжении пустующую квартиру, тогда как его законная половина предпочла осесть и зарабатывать в Калгари.

Эмма не просто была помешана на своём деле, она упивалась им. Источник неуёмной энергии, взрыв оптимизма и копилка новых идей, она максимально соответствовала занимаемой должности. Начав восхождение по карьерной лестнице внештатным корреспондентом, за рекордно короткие сроки она абсолютно заслуженно добралась до кресла главного редактора излюбленного молодёжью глянца Voice Magazine, но и на достигнутом не прекратила толкаться за кулисами, выискивая новые дарования, или совершать длительные путешествия в поисках эксклюзивного материала для своего излюбленного детища. Оставалось лишь догадываться, как в хорошенькую головку хрупкой девушки могли забираться порой сумасшедшие, но совершенно беспроигрышные идеи. Питер нежно любил жену и гордился ей, хоть видеться в собственной квартире им удавалось не чаще двух раз в месяц. Детьми, правда, супруги не обзавелись, но учитывая тот образ жизни, который сами для себя избрали эти двое, никому в голову не приходило сочувствовать, тем более досаждать им советами. Жизнь щедро одаривала обоих: их благосостояние крепло, ребята были вполне довольны сложившимися обстоятельствами и, судя по всему, безмерно счастливы друг с другом. Ну а я от души радовалась, услышав в телефонной трубке бойкую речь названной сестры, и в мыслях рисовала, как однажды в особняк по соседству вселится очаровательная пара с двумя чудесными карапузами, которые будут шумно возиться на зелёном газоне, поливая друг дружку из шланга или мастеря домик для огромного лабрадора.

Шли месяц за месяцем, и я не заметила, как с появлением Эммы в моей жизни начала меняться сама. Куда подевалась та скучная безликая старуха, которая всецело захватила власть над моими мыслями и поступками? Всё чаще и чаще, сама того не замечая, я обращалась в задорную смешливую хулиганку из прошлого, приковывающую заинтересованные взгляды. Что-то я брала от подруги, что-то она искала и находила во мне. Как человек абсолютного такта, Эмма никогда не бывала навязчива, но отличалась удивительной способностью появиться тогда, когда это крайне необходимо. Обладая развитым чувством юмора, мы часами могли хохотать над ерундой, всё больше раззадоривая друг дружку и начисто позабыв о насущных проблемах. И тогда у меня вновь появлялась надежда, что дремлющая, настоящая Кристин когда-нибудь обязательно проснётся и займёт своё законное место в моей душе.

Особенными рождаются, и таким незачем старательно подчёркивать томную обречённость незаурядной натуры. С каждым Эмма была открыта и дружелюбна, и для каждого она оставалась загадкой. Я знала о ней всё – и ровным счётом ничего. Я признавала: эта девушка фантастически красива, я не отыскала бы ни одного изъяна в тщательно продуманном образе, и вместе с тем я затрудняюсь припомнить особенности её черт. Мы с ней примерно одного роста и комплекции, но я привыкла считать Эмму высокой – не знаю, быть может, стройная осанка и изящная обувь на каблуке вводили меня в заблуждение. Глаза? Серые. Нет, скорее серо-зелёные, красивой миндалевидной формы, но не такие большие или выразительные, чтобы заострить на них внимание при встрече. Нос тонкий, ровный, ничем не примечательный. Губы, пожалуй, выделялись больше остального – девушка пользовалась хорошей косметикой, но и без алой помады они выглядели яркими и сочными, с чётким контуром. Цвету лица тоже можно было позавидовать. Причёски она меняла и тщательно следила за состоянием модной стрижки, но чаще закалывала элегантный узел на затылке. Слегка завивающиеся пряди доходили до плеч и также были неопределённого цвета: что-то среднее между тёмно-русым и каштановым, всегда аккуратно вымыты и уложены. Однажды Эмма призналась, что в далёком прошлом любила экспериментировать со своими волосами, успела побывать и платиновой блондинкой, а перед поступлением в колледж и вовсе сбежала из дома и остриглась наголо. Правда, некоторое время после этого отчаянного шага не отваживалась появиться на занятиях. Трудный период ознаменовался и единственной на её теле татуировкой с изображением плачущего полумесяца: неброский рисунок на смуглом предплечье девушки я разглядела во время совместного похода в бассейн. Она никогда не упоминала о нём и шумно отмахнулась от моего удивлённого замечания. В чём-то мы были схожи с подругой, но откровенно говоря, к впечатляющим переменам в своей внешности мне прибегать не доводилось, а пресловутый пирсинг давно утратил свою уникальность. И теперь, имея перед глазами эталон вкуса и добродетели, нелегко было представить себе строптивого подростка, по-своему идущему к самоутверждению.

Она не была похожа ни на одну из моих приятельниц, как и на знакомых женщин вообще. Она была идеальна. С ней всегда становилось веселее, интереснее, выход из любой спорной ситуации находился сам собой, а главное – я, без тени сомнения, во всём могла положиться на родного человека. Единственным минусом являлось то, что после встреч с практичной, заряженной энергией девушкой вместе с почтительным восторгом и привязанностью к ней росло моё недовольство собственной персоной.

– Ну отчего ты намертво заперлась в четырёх стенах? Не уже, а всего – тебе всего тридцать пять! Неужели пироги и сериалы – это всё, что тебя по-настоящему интересует? Ни за что не поверю: у тебя же Национальная библиотека в голове и язык острее бритвы! – в азарте наступала она спустя год после нашей первой встречи.

– Меня интересует моя семья, а пироги идут приложением, – который раз попыталась отделаться я, но тут же возмутилась: – И сериалы я не смотрю, между прочим! Я просто стремлюсь делать то, что у меня хорошо получается. А что, по-твоему, все должны прыгать с парашютом?

– Твоя проблема в том, что в каждом споре ты опираешься на субъективное мнение как на аксиому и на этом ставишь жирную точку! И вдаёшься в крайности. А мир не состоит из двух полюсов – самое интересное происходит как раз между ними! Почему бы тебе не испробовать себя в журналистике?

– Это шутка? Следуя твоему режиму, я умру на второй рабочий день.

– Это многопрофильная профессия: написание очерков не требует суеты.

– Но требует сил и сноровки, которых у меня нет!

– Крис, выходи на работу, в школу вернись! Ты же образованный человек и привлекательная девушка, какого чёрта ты горбатишься у стиралки? Это тоже хорошо, но пусть этим занимаются те, кто не способен на большее!

Я добросовестно задумалась над её словами: в сентябре Флори приступила к занятиям, и собственно говоря, я вроде стала свободнее. И всё равно каким-то чудовищным образом совершенно не находила времени на что-то ещё, помимо домашней рутины, быстро выбивалась из сил и мечтала об одном – поскорее добраться до постели. Еда по-прежнему занимала первое место в скудном перечне моих удовольствий. Покончив с учительской деятельностью, я отвыкла от общества и не видела потребности, да и смысла, что-либо менять. И желание повседневно находиться в эпицентре обсуждений и домыслов во мне по-прежнему не просыпалось.

– Ты же знаешь: Флори без конца болела, из-за этого пришлось оставить место в школе, – вяло попыталась оправдаться я. – А сейчас… Сейчас я просто не хочу туда возвращаться! Я обожаю литературу, но совершенно беспомощна в попытках привить ученикам тягу к чтению. Вернее, ладить с ребятами у меня выходило неплохо, но при этом зачастую я имела свою точку зрения относительно изучаемого материала, и она категорически не совпадала с той, которую я обязана была внедрять им в головы. Эм… Я терпеть не могу работу в школе! Понимаешь? Факультативы – ещё куда ни шло, на них ты не связан по рукам и ногам. Да и как педагог я полный ноль, в отличие от Лоры, и устаю от этой проклятой службы похуже портового грузчика! Мне необходима возможность уйти в себя, поразмыслить, а шум и возня совершенно лишают меня самообладания. Да, я люблю рисовать и, по настроению, пощёлкать фотокамерой, но и в этом я дилетант и посредственность! Выходит, столько лет в колледже и университете потрачены впустую, и я ничему толком не научилась. Уж лучше я буду полезной у себя дома. На уроках я каждую минуту смотрела на часы и, чуть не плача, понимала, что за учительским столом я протираю штаны, не развиваюсь, не иду вперёд. Не желаю общаться с коллегами, ничего не даю детям и ничего не беру взамен!

– Выходит, в пирамидах из специй и форм для выпекания ты развиваешься больше?

– Во всяком случае, дома я делаю что-то нужное и приятное для родных людей! Ты же не станешь оспаривать то, что я не самая плохая хозяйка?

– Разумеется, не стану. Но тогда зачем ты стала учителем? Ещё не поздно состояться как кондитер, если на то пошло. И кстати, совершенно не соглашусь с тобой относительно посредственности: я видела некоторые из твоих работ – у тебя хорошая рука и нестандартное видение. Это же твоя проба офорта?

– Мать так хотела. А я слепо доверяла, да и расстраивать боялась – жалела очень. И безоговорочно принимала её точку зрения за свою собственную. Полжизни прилежно шла следом, добиваясь благосклонности, пока не поняла, что этим сама же себя и погубила. А маме я не нужна никакая – будь я министром финансов или продавцом хот-догов. Теперь при любом удобном случае Лора не забывает торжественно напомнить мне, какое я дерьмо… Прости, что я не состоялась как личность, – невесело усмехнулась я. – Знаешь, она все мои школьные конспекты и награды выкинула, чтобы никто не увидел, что я была способной ученицей – иного объяснения у меня просто нет. Брат нашёл медаль DofE на чердаке, в коробке с виниловыми пластинками, и не поверил, что она моя. Её только мне и удалось отвоевать… – Вскочив со стула, я заходила по кухне. – Лора постоянно твердила: «Нечего собирать ненужный хлам в доме!» А сама при этом выбрасывала исключительно наши с отцом личные вещи, как будто и напоминания о нас двоих видеть не желала. Сначала я ревела – отнимала и перепрятывала, так она всем нашим родственникам жаловалась, что это я задира и грубиянка, и от меня одни ссоры в доме! Папа, правда, всегда занимал мою сторону, но рано ушёл… – Помолчав, я захлопнула окошко и подытожила: – Что касается детских увлечений – ни одно из них не дотянуло и до совершеннолетия, так что я ни за что не осмелюсь засветить своё «творчество» перед кем бы то ни было. Офорт? В школе я обучала детей литературоведению, а рисование – это так, блажь, детское баловство. Куда мне податься с обрывками знаний? Да и Том был бы против моего частого отсутствия дома. Мы оба действуем исключительно в интересах нашей семьи.

Вздохнув, я отвернулась к плите.

Всё это время Эмма сочувственно глядела на меня и как будто попутно о чём-то размышляла. Такие разговоры не были редкостью – моя подруга уважала меня, и процесс моего превращения «в столетнюю бабулю, поселившуюся на кухне», задевал её за живое. Она не хотела, да и не могла понять одного: я целенаправленно шла к погружению в тягучую желеобразную субстанцию, именуемую равнодушием. В нём я нашла спасение, и единственная нить, паутинка, связывающая меня с чуждым миром стремлений и переживаний – это моя дочь.

Отсутствие желаний делает человека неуязвимым. Вы лишены награды в виде наивысшей степени удовлетворения от достижения заветной цели, просто за её неимением, но получаете нечто значительно большее: свободу от мерзких и болезненных проявлений, принижающих всё человеческое – зависти, алчности, злорадства… Я сделала свой осознанный выбор, и легче было бы вернуть застывшей лаве её первоначальное состояние, нежели сдвинуть меня с места.