Читать книгу Буквы. Деньги. 2 пера. Том 1 - Лиза Глум, Александра Семенова - Страница 12

Меня зовут Джессика Боккл, я работаю в хосписе для умирающих стариков.

Хоспис стоит в лесу, в отдалённом светлом месте. Высокие ели и сосны прячут его от посторонних глаз. Хотя и глаз-то этих посторонних – раз, два и обчёлся. Мало охотников смотреть, как люди готовятся к переходу в тот мир.

История, которую я хочу рассказать, все изменила. Случилось это ранним осенним утром. К дверям хосписа подъехала чёрная блестящая машина.

Если бы вы видели, как она выходила. Как королева. Светлые лакированные туфли на небольшом каблуке, брючный костюм персикового цвета. Безупречная прическа. Ухоженные руки, на пальцах – обручальное кольцо и перстень. На вид ей было не больше пятидесяти, на самом деле семьдесят пять.

Всю жизнь Грета Вудкис была моделью. Сначала снималась для глянцевых журналов, обладая потрясающей внешностью, которая прослеживалась даже сейчас, через маску времени и морщин, и тонкой фигурой – она была востребована во всех ведущих глянцевых изданиях.

Позже, когда она постарела, ее стали приглашать как амбассадора в мире моды и красоты. Реклама часов, элитной мебели и дорогих аксессуаров – через все это прозрачной нитью сквозило имя Греты Вудкис.

Я подружилась с ней. Раньше я всегда очень холодно относилась к нашим гостям. И, как правило, гостили они недолго, уходя на тот свет не прощаясь. Старость беспощадна. Она забирает людей тихо и внезапно. Я закрывалась от их уходов, слишком тяжело.

Но с Гретой все вышло иначе. С первого дня ее аура, утончённость и величие тянули меня к ней. Я проводила у неё почти все своё свободное время, больше и больше погружаясь в трагедию одной человеческой жизни

.

С самого рождения красивая девочка Грета мечтала стать моделью. Проделав нелёгкий, полный, коварства, унижений и несправедливости путь, она стала ведущей моделью агентства с мировым именем.

Когда пришло время подумать о замужестве, она выбрала тихого скромного мужчину на пять лет старше себя. Поль был французом, воспитанным, интеллигентным искусствоведом. По меркам Греты, ничего не добившимся в жизни слабаком. Зато он не мешал ей строить карьеру. Смотрел на жену восхищенно, будто не веря, что такая женщина обратила на него внимание. Ловил каждое слово, одобрял любой ее выбор. Оправдывал каждый поступок.

– О, конечно, у меня были любовники, – вспоминала Грета, когда мы сидели с ней на лавочке в парке.

– Первые люди города, известные артисты, музыканты. Они задаривали меня украшениями и заваливали цветами. И все это я с гордым видом несла домой. Поль ни разу не спросил – откуда. Улыбался своей грустной мудрой улыбкой и покорно ставил цветы в вазу.

Когда я забеременела Луизой, я хотела прервать беременность. И только тут Поль, пожалуй, впервые за время нашего брака проявил твердость. Обещал, что с малышкой не будет хлопот, он возьмёт всё на себя, уйдёт с работы, а я после родов смогу продолжить карьеру.

Луиза родилась слабенькой, всю беременность я держал строгую диету. Очень боялась за фигуру. Пила синтетические витамины и, конечно, это отразилось на ребёнке. Но Поль ее выходил, сидел у кроватки с орущей Луизой день и ночь, читал сказки, пел колыбельные. Через месяц после родов я уехала на съемки.

Когда родилась Вивьен, я оставила новорожденную малышку няне, которую к тому времени нашёл Поль, и улетела на три месяца в Китай. Был очень выгодный контракт. Первое слово Вивьен было «папа». Мамой она называла няню. Зато моя карьера шла в гору.

Когда девочки подросли, я настояла на том, чтобы отправить их в Лондон в закрытую частную школу. Им тогда было семь и девять лет. Домой они приезжали только на каникулы, да и то график моих съёмок был настолько плотен, что я могла улететь в день их приезда и вернуться только тогда, когда они уже уезжали обратно в школу.

Грета закуривает сигарету, длинную, коричневого цвета, и по парку плывёт запах ментола и табака. Нашим гостям нельзя курить, но для Греты хозяин хосписа сделал исключение. Ей невозможно отказать.

– Когда девочки закончили школу, у нас дома оказались две взрослые женщины со своими взглядами на жизнь и опытом, приобретённым где угодно, только не дома. Мне было тяжело с ними. Они были мне чужими. Ничего не взяли от меня.

Внешностью дочери пошли в отца, заурядные серые мышки. Амбиций и стремлений никаких. Луиза поступила на филолога, Вивьен на учителя. Скучно. Я бывала дома всё реже и реже, упиваясь своей славой, известностью и любовью поклонников. Однажды прилетев из турне на сутки раньше, я застала Поля в постели с женщиной.

Я испытала чувство облегчения и брезгливости одновременно. Тихий, покладистый Поль тяготил меня. Немым упреком вставая между мной и моей карьерой. Он изменил мне с соседкой, Мари Рене – одинокой старой девой. Все, что её интересовало – это цветущий в палисаднике розарий и, как выяснилось, мой муж.

Я с легкостью отпустила Поля жить к ней, со временем мы даже стали приятельствовать. Я не испытывала ревности, возможно, потому что никогда не чувствовала к Полю любви.

Дочери вышли замуж, родили Николя и Анатоля, я увидела внуков впервые, когда мальчикам было четыре и пять лет. Старший Николя, мне понравился. Чувствовалась наша порода. Гордый, независимый, настоящий боец. Кстати, это он привёз меня сюда.

Анатоль пошёл в мать и деда. Такой же безвольный и слабохарактерный. Ни с ним, ни с дочерьми я практически не общалась, в очередной раз окунувшись в роман с известным владельцем журнала. Мы завтракали в Ницце, а ужинали в Италии, внося в жизнь друг друга вечный праздник страстных ночей, шампанского и самолюбования.

Тем не менее, с годами мне стало требоваться нечто большее, чем моя карьера и сменяющиеся любовники. Я пригласила Николя побыть у меня на каникулах, в съемках был перерыв, я отходила от очередной пластической операции и рада была увидеть внука.

Звать себя бабушкой я ему категорически запретила. Он звал меня Душечка или Грета. Мы прекрасно провели время, я удивилась, насколько он начитанный и образованный. Какие у него приятные манеры. А внешность! Я решила, что ему самое место на обложке модного журнала.

Связавшись со своим агентом, я устроила для Николя первую фотосессию. Мальчик произвёл фурор, его захотели именитые журналы и подиумы, мне же оставалось лишь сдержанно улыбаться, не скрывая гордость за внука.

Когда Николя исполнилось девятнадцать и его карьера фотомодели была на пике славы, ко мне в дом неожиданно приехала Вивьен. Я давно не видела дочь, её жизнь мало интересовала меня, но вернувшись со съёмок и встретив её, поджидающую меня на пороге, я даже обрадовалась. Пусть посмотрит, какая у неё мать. Вивьен смотрела на меня с нескрываемой яростью.

– Во что ты его втянула? Такой жизни ты хотела для моего сына? Кто просил тебя вмешиваться! Ненавижу тебя! – дочь размазывая по лицу злые слёзы, упрекая меня во всем. Оказалось, что Николя – альфонс, живет за счёт богатых дамочек да к тому же, подсел на наркотики.

Тогда мне стало понятно его постоянное внимание ко мне, звонки и неожиданные приезды в гости. В конце встреч он всегда просил подкинуть деньжат. Поводы были очень веские. Учеба, новое портфолио или подарок возлюбленной. Денег я не жалела, благо у меня их было в избытке.

Окинув взглядом младшую дочь с чёрными подтёками под глазами, я брезгливо сказала:

– Какой тушью ты пользуешься? Судя по всему, она полное дерьмо.

Вивьен осеклась и секунду молча смотрела на меня. Потом прошипела:

– Ты чудовище, ненавижу тебя.

Дочь быстрым шагом направилась в сторону соседского особняка, к отцу. Тем лучше. Я плохо подхожу на роль жилетки для соплей.

Было ли мне жалко Николя? Скорее всего, нет. Каждый сам выбирает, как испоганить свою жизнь, кто я такая, чтобы запрещать взрослому мальчику жить так, как он хочет.

Я слушала Грету и поражалась. В её словах не было ни капли сожаления, лишь сухая констатация факта с оттенком лёгкой неуловимой горечи.

Грета, вернувшись с обеда, уютно устроилась на балконе с неизменной длинной сигаретой во рту. Налив себе бокал белого игристого вина, она улыбнулась мне и продолжила:

– Я узнала, что больна, год назад. Врачи давали пару месяцев, от силы полгода. Прошло уже в два раза больше, но кто-то там наверху не прибирает меня. Видимо, и ему я не нужна.

Тогда, сидя в кабинете доктора и слушая, как он объясняет мне неминуемость моей смерти, я впервые испугалась. И задумалась. Никогда жизнь не любишь так сильно, как тогда, когда тебя её лишают. Или включают таймер.

Почему мы не замечаем, как пахнет утро, когда их в нашей жизни несчитанное количество? Я осознала, что в лучшем случае проснусь ещё сто шестьдесят два раза. И задохнулась. От мысли о том, как я провела свою жизнь.

Мы не верим, что она закончится. Лишь дети, будучи смелее взрослых, активно интересуются смертью, первые лет семь. А потом понимают, что во взрослом мире об этом говорить не принято. И начинают играть по нашим правилам. Мы живем так, будто мы бессмертны. Будто все ещё можно переписать набело.

А потом мы умираем. И оказывается, что даже не начинали жить. Я приехала сюда, потому что в моей жизни никого не осталось. Единственный человек, который все ещё любит меня – я сама. Я оставила все, что у меня было, дочерям и Полю, хотя никакие деньги в мире не искупят мою вину за то, что я лишила дочерей матери, а мужа – жены.

Я приехала сюда, потому что как человек я давно умерла, а возможно, даже и не рождалась. Я жила всю жизнь только для себя, и на пороге смерти рядом со мной пустота. Я словно однолетний цветок, который умрет после цветения, не оставив после себя ничего, что могло бы помочь вспомнить о нем.

Она не плакала, эта потрясающая женщина. Она била себя своим же кнутом, молча терпя боль, которую заслужила. Я вышла из комнаты, когда сумерки опустились на верхушки елей.

Всю ночь я плакала. Мне искренне было жаль Грету, я оплакивала ее жизнь и задумывалась о том, как мало времени нам даётся. Кто-то может просто не успеть разобраться, не научиться играть по правилам.

Грета умерла утром. С макияжем и безупречной причёской, она так и сидела в плетёном кресле на балконе своей комнаты. На столике стоял бокал недопитого игристого вина и истлевшая в пепельнице сигарета.

Забирать ее тело никто не стал. Родственники просто не отреагировали на сообщение о ее смерти. Звезда подиумов и журналов, успешная и красивая женщина, была похоронена за счёт хосписа, в котором провела последние недели своей жизни.

На кладбище было пусто. Лишь одинокий поседевший старик стоял над надгробием. С фотографии на него смотрела молодая красивая женщина. Женщина, которая вывернула наизнанку его душу, выжгла все живое, что было в нем. Когда-то он не верил, что такая женщина может принадлежать ему. Она и не принадлежала.

Всю жизнь она принадлежала лишь самой себе.