Читать книгу Нежеланные в раю - Лорена Доттай - Страница 3

Был резкий звук. Во сне или наяву?

Я тогда часто себе задавала вопрос: это во сне или наяву? Мне казалось, как я заснула в самолете из Москвы на Дюссельдорф, так я до сих пор и спала. Все казалось каким-то нереальным, нелогичным, иногда просто перековерканным. Наверное, в какой-то из моментов наш самолет занырнул в параллельный мир, а обратно так и не вынырнул, и вот мы приземлились в параллельном Дюссельдорфе, а потом нас увезли в параллельный лагерь в глуши, и в округе ни одного города, а я все спала. Сон или оцепенение, —как это лучше назвать? А потом нас как-то привезли из леса в ратушу, чтоб усечь имена, и так у меня возникло параллельное имя. Но мне было все равно, во мне было равнодушие. Мне сказали, что с таким параллельным именем будет легче в жизни. А мне было параллельно, хоть и совсем без имени. «Кто был никем, тот стал ничем», сказал Ромочка. Это он, наверное, патриотические песни включал, – для переосмысления русской действительности в капиталистической стране.

«Вы живете теперь в капиталистической стране», – сказал нам как-то наш учитель. «Спасибо, Herr Wolny, мы уже поняли», – ответили мы. А я продолжала спать, во сне и наяву.

«Продолжать лежать или все-таки встать, ведь что-то же случилось?» – подумала я. – А!.. Случается в таком количестве, что не стоит и шевелиться ради этого. И, все-таки, продолжать лежать в кровати или встать?.. Или, может быть, было бы полезнее залезть под нее»…

На что же он был похож, этот звук… На стеклянный дождь… На самом деле это было не так красиво, это звучало остро и опасно, потому было б полезнее забраться под кровать… Но самого страха не было, а только оцепенение, ведь я же спала. А Ist никогда не спала, у неё была почти всегда бессонница, и она все интенсивно переживала, и время от времени впадала в истерики, а я – никогда.

«А я так выбрасываю все и мне легче», – говорила она. И так она выбрасывала все: и стеклянный дождь, и бредятину Frau Dinges, и иголки, и свое «испорченое» имя. И пока она истерила время от времени, я делала вид, что не сплю… Я просто очень быстро училась, быстро усваивала правила.

Наверное, прошла целая вечность, пока я думала, вставать или не вставать. Наверное, я бы и дальше лежала так и размышляла, допустим, о том, что слышать я стала тоже по—другому, не так, как раньше… И был стук в дверь, в дверь моей комнаты, и это могла быть только Ist. Я знала, что она мне скажет, и все, что я потом буду делать, делать только для нее. Какое-то странное знание развертывающихся в будущее событий жило во мне. Интересно, если б я осталась в России, была б у меня такая же ночь или все совсем по-другому?..

– Войди, – сказала я, – у меня открыто…

Она стояла босая, закутавшись в свое одеяло. Ей было или холодно, или ее трясло.

– Ты слышала? – зашептала она довольно громко. – Ведь он опять здесь!

Её голос напоминал звук, который производит предмет, принудительно сочетаемый с теркой. Что-то сухое и хрипящее, даже и голос ей отказывал в тот момент.

– Я думала, мне приснилось, – ответила я, не двигаясь. – Иногда сидишь на уроке и слышится звонок, а на самом деле никакого звонка. Проходит мгновение и вдруг – настоящий звонок, словно ты перед этим слышишь то, что должна услышать. Звонок в будущем времени… В будущем времени, как глаголы.

– Он там стоит, – прохрипела она, – он там правда стоит, пойдем, ты посмотришь, – попросила она жалобно.

– Да верю я, что мне смотреть?.. И, Ольга, зачем нам высовываться, чтоб он проломил кому-нибудь из нас башку камнем? – спросила я, тем не менее садясь в кровати. Я же знала, что пойду смотреть.

Он расколотил окно в подъезде, все потому, что мы его не пустили, а если б мы появились в окне, он мог бы запустить в нас чем-нибудь… Не в нас, а в стекло, конечно… Я поднялась, и мы, не включая света, пошли в комнату Ist. Не доходя до окна, не сговариваясь, мы встали на колени и поползли к подоконнику. Внизу стояла черная высокая фигура.

– Мне надо выпить, – прошептала Ist.

– У нас в холодильнике ничего нет… Только остатки шнапса,

полстакана, – проговорила я, внимательно разглядывая фигуру.

– Я не могу шнапс, – прошептала Ist, прижимаясь лбом к стеклу, – он воняет малиной, он сильно сладкий…

– Он что, накурился? Он как-то странно там стоит, посмотри, – проговорила я.

Черная фигура, стоящая внизу под окнами, прижимала правую руку левой рукой.

– Ложись спать, – сказала я, вставая с колен, – он так долго не простоит, он пойдет сейчас руку себе перевязывать…

Я встала и пошла к себе, и сразу провалилась в сон, едва прилегла.

– Я не могу уснуть, мне страшно, – услышала я шепот. Сквозь сон. Я открыла с трудом глаза, испуганное лицо Ist нависло надо мной. – Он бросает камни в окно, – зашептала она дальше, – он знает, что я ненавижу, когда по стеклу стучат.

– Откуда ж ему знать? – спросила я, не шевельнувшись, и снова закрывая глаза.

– Я ему рассказала, – зашептала Ist.

– Не стоит такие личные вещи рассказывать посторонним людям, – отвечала я, дальше оставаясь в неподвижном состоянии, но открыв глаза. Только для того, чтоб посмотреть на будильник.

– Он мог бы стать не посторонним, – зашептала она, – мне больно, когда кто-то режет себя стеклом.

Какие тайны открываются в половине третьего ночи. Я помолчала.

– Садись, – сказала я, наконец.

Ist cела рядом, на кровать, завернутая в одеяло. Она не могла терпеть звуки разбитого стекла, которые каждый раз напоминали ей эпизод из детства.

Однажды летом, когда их семья обедала в полном составе, порывом сквозняка захлопнуло форточку. Рама в форточке была старая и слабая, стекло вывалилось, и пока оно падало Ist в тарелку с супом, оно разбивалось «на тысячи осколков»… А Ist сидела за столом и смотрела, задрав голову, как осколки сыпались на нее. И они падали медленно, как в замедленной съемке, и никакого звука тогда не издавали, как ей показалось. Ей казалось тогда, что она оглохла на какое-то время, но, видимо, эти звуки засели ей где-то под коркой… По счастливой случайности ни один осколок даже и не оцарапал ее, но старшая сестра, которая сидела дальше, пострадала. Один осколок воткнулся ей в щеку, и девочку пришлось отвозить зашивать. Вот с тех пор Ist не любила звуки разбитого стекла.

– Я так чувствую, что он уже ушел, – сказала она, помолчав некоторое время.

– Как это можно чувствовать? – спросила я, улыбнувшись, – это можно узнать.

Я встала и поплелась в ее комнату проверить, ушел ли он, наконец. Он ушел. Не будет же он с кровоточащей рукой стоять всю ночь под окном. Завтра придет управдом и будет чертыхаться, как всегда, вставляя стекло в подъезде.

Я вернулась через пару минут, Ist лежала в моей постели и так крепко спала, что не чувствовала кота, – Вася лежал у нее в головах и громко урчал, – ей ничто не мешало; и не почувствовала, как я вытаскиваю из-под нее свое одеяло, – она не проснулась. Мне пришлось прихватить с собой будильник, и я уснула в ее кровати, с кем-то вдвоем я никогда не могла спать.