Читать книгу Нежеланные в раю - Лорена Доттай - Страница 7

Человек, идущий в шапке по городу это – русский. Другие люди не ходят в шапках. Если по городу идет бабка, а на голове у нее большой вязаный котел, то это точно русская бабка, то есть, русская немка откуда-нибудь из-под Омска. Если вы видите лиц азиатской национальности, то вполне возможно, что это «русские немцы из Казахстана». Если вы видите людей, у которых в руках пакеты с надписью Extra, Aldi или Penny, то эти люди наверняка или русские переселенцы или немецкие бомжи, и недавно закупились, бредут обратно домой, в то время как остальным в голову не приходило ходить пешком закупаться. «Выкиньте вы свои пакеты, – сказали на языковых курсах, когда и на курсы стали ходить с пакетами, – ведь вас по пакетам узнают, что вы русские…» И по шапке нас узнавали. Я хотела выбросить свою неказистую шапчонку, но когда у меня начались головные боли, мне пришлось расстаться с этой идеей.

В это утро «эти отморозки», как называла их Ist, решили лишить меня шапки. Я уже издали видела знакомую кучку и стала заранее обходить остановку, мне даже удалось благополучно ее пройти, я стала внутренне расслабляться, как вдруг услышала позади себя топот… Двое неслись прямо на меня. Да, они меня догоняли, а остальные смотрели на зрелище. Я стояла в это время, повернувшись к ним, готовая ко всему. Я устала бояться, сколько можно ходить с трясущимся желудком! Мне хотелось, наконец, развязки.

Тактики у меня никакой не было, я не знала, что лучше: смотреть им в глаза, пока они приближаются или наоборот опустить их, чтоб они не видели моей растерянности. Я решила опустить их, и пусть на меня обрушится. Что обрушится, я не знала: боль, смерть? Мне было все равно, я почувствовала равнодушие и вдруг поняла: мой желудок больше не трясся, он не был сжавшимся комком, как я его всегда ощущала. Равнодушие – вот было лучшее лекарство для моего желудка. Только секунды, какие-то секунды все это длилось, когда они бежали на меня… И ведь ничего не случилось, один из них только приблизился ко мне, сорвал шапку и вместе с ней убежал.

«И это все, – подумала я, оставаясь стоять на месте, мои волосы рассыпались и теперь развивались на ветру, а я продолжала стоять и смотреть, как они бегут прочь, – это все, что им было нужно от меня…»

Так стояла еще какое-то время, единственная мысль была идти дальше… Но идти дальше – это поражение. Сегодня они отобрали у меня шапку (я была уверена, что на обратном пути найду свою шапчонку на дороге или может быть, никогда не найду, потому что она будет лежать и гнить в мусорном бачке, который стоял тут же на остановке), сегодня шапку, а завтра еще что-нибудь… «А ты как люза несчастная, люза, слов других больше нет… Так и будут гнобить тебя… Да, тебе почти двадцать три, а ты все не можешь за себя постоять…»

Я откинула волосы со лба и пошла на них, а толпа стояла чуть поодаль и ждала, что будет дальше. Я, в общем-то, тоже не знала, что будет дальше, и те двое не знали. Они остановились, не понимая, почему я на них иду. Я приближалась к ним медленно и спокойно, потому что это так и должно было закончиться, что когда-нибудь мне набьют морду.

Тот, который держал мою шапку, как-то смешно дернул рукой, шапка вывалилась у него из рук, а отходить от нее он не собирался. Теперь все ждали, что я сделаю, когда дойду до него, чтоб получить свою шапку обратно. Я буду вынуждена наклониться перед ним, ведь шапка лежит у самых ног. «Что это, подлый трюк или простое стечение обстоятельств?» – думала я, медленно приближаясь. Я подумала, может быть, он даст мне коленкой в лицо, когда я нагнусь за шапкой, если он до этого уже догадался. Он мог бы схватить меня и за волосы, если он до этого догадался, и тогда б я была у него в руках. Варианты стремительно пролетали у меня в голове, я догадалась…

Когда осталось метра полтора до него, я, наконец, подняла голову, пристально взглянула ему в глаза и в тот же миг подпрыгнула…

Прыгая в его сторону, я сорвала с него бейсболку, а когда я почувствовала под ногами землю, бейсболка валялась уже за забором соседнего дома. Недолго ей довелось лететь – я размахнулась неудачно, все произошло молниеносно и для меня, – акробатика пригодилась мне первый раз в жизни.

Ошеломленные, они смотрели на меня и не двигались. Я подняла свою шапку, отряхнула ее и медленно пошла своей дорогой, и ни разу не обернулась, мне было вообще наплевать, что они там собираются делать. А топать мне было еще дай Боже.

Через пять минут я только вышла из города, следующие четверть часа я шла по дороге вдоль спального района, застроенного одними частными домами – это было унылое место в любое время года, затем мне нужно было пересечь трассу и войти в лес.

С переходом дорог у меня всегда были большие проблемы, это меня ожидало и сейчас. Все было замечательно, пока я шла вдоль домов: я шла, свободно размахивая руками, в одной руке – шапка, в другой – ничего, ветер трепал волосы во все стороны, то в одну, то в другую, несся с голых полей за домами, а я размахивала руками, не замечая ни ветра, ни шапки в руке и глотала тихие слезы, – никто меня больше не трогал.

Когда пришло время переходить трассу, на меня нашел панический страх: я могла переходить дорогу только тогда, когда вблизи не было ни одной машины, а они постоянно выныривали то с одной, то с другой стороны. Светофоров не было, перехода тоже. Когда машины не было, я не переходила, потому что она могла вынырнуть. Неожиданно. Я ждала, чтоб она сначала появилась, и тогда можно было б оценить обстановку. Я не любила неожиданностей. И вот машина, наконец, появлялась, а я стояла и думала, переходить мне дорогу или нет: с какой скоростью она, собственно, двигается, сколько времени ей понадобится, чтоб до меня доехать, едет ли она все время с одинаковой скоростью или нет, и кто, собственно, сидит там, за рулем? Старая бабулька, которая так едет, что я десять раз успею перебежать дорогу туда и обратно… Или какой-нибудь мачо на мерсе, который пронесется так, что у меня волосы встанут дыбом от ветра. Пока я так размышляла, выходило почти всегда, что я оказывалась на проезжей части в последнюю минуту, я делала два-три маленьких шага вперед, а потом те же самые шаги назад и снова ожидание.

Как я облегченно вздохнула, войдя в лес. Здесь никто не ездил, не визжали тормоза, никто не видел моего лица, здесь неподалеку стояла наша школа, которая, впрочем, была когда-то монастырем. От монастыря остались только стены: внутри все было теперь современным. Остались только акустика громадного здания и витражи в актовом зале. Солнце просвечивало сквозь них и окрашивало стены в голубой, зеленоватый и мягкий розовый цвет.

Мне казалось, что я в лесу одна, что могу сесть спокойно на пень и «подумать». Так называлось состояние тупого оцепенения, когда больше не знаешь, куда идешь и для чего. Сидя на этом пне, мне на мгновение показалось, что я потеряла нить… Нить мысли, нить событий… Чего-то еще… Я вдруг забыла, для чего я в этом лесу, на этом пне, я не могла вспомнить даже, в каком я городе, как он назывался… Я вздрогнула, когда у меня за спиной послышался хруст веток, и обернулась. Это был Маркус, Натальин друг, он всегда провожал Наталью до школы, а потом шел по своим делам. Это был один из неспецифических немцев, который жил с нами на Гёте.

– Доброе утро, – сказал Маркус по-русски, почти без акцента, проходя мимо меня, сидящей на пне.

– Хай, – ответила я и чуть слезами не залилась.

Хорошо, что он сразу ушел. Для меня это утро было совсем недоброе. Я подумала было пойти обратно домой, но для этого пришлось бы проделать снова путь с машинами, со спецшколой, а у меня не было больше сил.

Кроме того, по опыту я знала: лучше побыстрей оказаться в классе, завертеться в событиях дня, вытеснить ими утро, хотя бы до ночи, нежели сидеть в пустой комнате и давиться слезами. И потому я встала с пня, отряхнула свою пальтушку и побежала сломя голову через лес, чтоб успеть к звонку.

Кто не успевал, те стояли перед закрытой школой десять минут, потом дежурный учитель читал нотацию, если он хотел это делать, а потом открывал школу и запускал опоздавших. Поэтому лучше всего было опаздывать на пятнадцать или двадцать минут, чем на пять, когда школа снова стояла открытой. Я успела и прибежала даже раньше, чем надо. Эта пробежка меня протрясла, и никто ничего не заметил на моем лице. Может быть, только Маркус.