Читать книгу Нежеланные в раю - Лорена Доттай - Страница 5

Вот уже два года прошло c тех пор, как Жанин за собой заметила, что временами речь отказывается ей служить, и чем больше она молчала, тем больше думала и тем реже у неё возникало желание говорить. Она могла еще говорить в нашей среде, но только когда была взволнована. Тогда она выдавала такие сгустки мыслей, что было трудно уследить за их ходом, за их связью между собой; связи проваливались где-то в ее голове и часто не были ею высказаны, как будто она торопилась сказать свое, как будто бы времени было слишком мало, как будто она боялась, что ее перебьют или… Может быть, она опасалась, что как раз в самый важный момент ее речь оставит ее, произвольно прервется, и она больше не сможет сказать ни слова. Так с ней и случилось первый раз тогда.

Когда служащий социальной службы, к которому она пришла на прием по делам своего родственника (тот не говорил по-немецки), закричал на нее и швырнул ее документы на пол. Она слабо улыбалась, в то время как чиновник орал слово «Arschloch7» на разные лады и брызгал слюной.

Она смущенно улыбалась и просила прощения, она не знала этого слова, такого слова не изучали. И вот она слабо улыбалась и извинялась, в то время как коллега этого чиновника подбежала к Жанин и теперь помогала ей собрать документы с пола. Какая-то ошибка закралась в документы родственника, потому чиновник был им недоволен, Жанин это чувствовала. Она сказала себе в тот момент, нужно найти в словаре это странное слово… И сказать родственнику… Это был первый раз, когда она перестала говорить. Говорить – теперь этому нужно было каждый раз учиться. С трудом, с заиканием. И избегать ситуаций, которые могли бы разрушить снова налаженное. Налаженное с большими усилиями.

«Каждый раз, когда вы говорите, люди слышат, что вы не отсюда – ваш акцент, потому вам было б полезно улучшить произношение, – сказали ей как-то раз, – представьте, что сейчас в России кто-то говорит с чеченским акцентом, разве это приятно слышать? – спросили ее. Но это был риторический вопрос, он не требовал ответа, и это означало, что уже не достаточно бегло говорить, нужно было хорошо выговаривать. Чтоб замаскироваться.

Стоило ей открыть рот, как все было бы раскрыто, выдано и испорчено. Все. Она из тех, кто живет на Гете, из тех, про кого пишут в газете… Она из тех, кто живет на дне.

Может быть, он мог подумать, что Жанин от него что-то хочет?

Вводит в заблуждение? Нарочно бродит с утра по переулкам?

«А разве нет? – спрашивал ее внутренний голос. – Oh Gott, oh Gott, зачем это вообще только началось?» – спрашивала она себя.

В следующие дни ее голова была занята сочинением оправдательных речей в пользу Жанин, в то время как сама Жанин сознательно в этом мало участвовала, но голова варила сама по себе. И Жанин никак не могла от нее отвязаться.

Под конец голова вынесла вердикт: Жанин не какая-нибудь birthday girl8, и посему она невиновна, она живет в свободной стране и вправе ходить по тем улицам, по каким хочет. Она вправе также молчать, когда она хочет, – подсказала Жанин своей голове, – если она живет в свободной стране. Но голова промолчала на этот раз, да и верно, все в этой ситуации было вывернуто наизнанку: человек обвинял себя сам, а ему пытались внушить его невиновность.

И все же, и все же, она перестала ходить по переулкам, чтоб не встретить его, а он тоже перестал там проходить, потому что больше ее там не встречал, а потом он стал ездить на машине в банк, как это делали все.

Колокол оповестил приближение поезда, а поезд все не шел. У шлагбаума стоял человек, спиной к Жанин, и держал на поводке молодого черного пса. Пес все время порывался то в одну, то в другую сторону. Жанин перевела взгляд с собаки на хозяина. Тот был тоже молод, он каждый день выгуливал собаку, но никак не поспевал за нею, потому что хромал на правую ногу, а сейчас Жанин видела совершенно отчетливо шрам на его выбритом затылке. Он выглядывал то в одну, то в другую сторону, ожидая появление поезда.

Хозяин собаки вдруг обернулся и сказал Жанин:

– Подойдите поближе, он не кусается.

Он подумал, что Жанин боится пса. Жанин улыбнулась и кивнула, что означало только «спасибо» и не более того. Она не стала ему объяснять, что сейчас все равно пройдет поезд и от него будет «сквозняк». Он растреплет ее волосы, а те обычно прилипают к губам, они щекочут губы. И потом, после поезда нужно приводить в порядок прическу…

– Вы боитесь собак? – спросил незнакомец.

Жанин кивнула, да, она боится. А пес так и норовил подскочить к Жанин, она притягивала его, как магнит, но он не мог до нее добраться – не позволял поводок.

– Не бойтесь, он совсем молодой, – проговорил незнакомец, – он не кусается.

Жанин улыбнулась и согласно кивнула.

– Вы были покусаны в детстве? – спросил он вдруг.

«Откуда он догадался?» – подумала Жанин и кивнула. В этот момент к шлагбауму подъехал старик со своим цветочным фургоном, и потому Жанин только кивнула, – шум от машины все равно бы съел ее и без того негромкие слова. Да, она была покусана в детстве. Маленькой черненькой ручной собачешкой. Которая выскочила неожиданно, куснула и так же мгновенно исчезла. Шок пришел позднее, как и понимание – она была покусана. Она помнила свои мысли в тот миг, но не помнила боль.

– Что они там застряли? – сказал хозяин собаки, ни к кому не обращаясь.

– Сейчас уже будет поезд, – сказал старик из своей машины.

И точно, послышался приближающийся гул. Вот он появился, празднично-красный, двухэтажный и умчался в Хаген. Шлагбаум стал медленно подниматься, бренча цепью, прикрепленной внизу, сначала тронулась с места цветочная машина, потом Жанин прошла по рельсам, а незнакомец никуда не торопился, он присел перед скачущим от избытка энергии псом и сказал ему, то есть даже объяснил, как это делает учитель, терпеливо и убедительно, – нерадивому ученику:

– Эта юная дама боится собак.

Как будто пес был совсем не собака, а, может быть, даже и человек. Но Жанин больше не боялась собак. То есть, не так, как людей.

Я тоже боялась не собак, а людей. В это время я уже отряхивала свою шапку, отправляясь на прогулку в поля, а Ist, пересев на вокзале в другой автобус, уже подъезжала к самой школе.