Читать книгу Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар - Страница 5

Дружба Жака Арно и Жюльена де Клене началась в коллеже. В двенадцать лет Жюльен остался сиротой, и его опекун, которому поручили управлять изрядным состоянием подопечного, постарался поскорее избавиться от мальчика, отдав его в коллеж Сент-Барб. Привыкнув к строгому режиму интернатской жизни, Жюльен никогда не приходил в комнату для свиданий, ибо его, в отличие от других затворников, никто не посещал, и нетерпеливое чувство ожидания поездки домой раз в две недели было ему незнакомо, не говоря уж о каникулах в семейном кругу.

Каждый год, когда радостный рой школяров вылетал из стен учебного заведения на каникулы, бедный маленький миллионер, завидуя простым стипендиатам, оставался в коллеже в обществе иностранных учеников: американцев, бразильцев, египтян или румын, чьи семьи жили так далеко, что поездка домой не укладывалась в сроки непродолжительного школьного отдыха.

Итак, лишенный радостей семейного очага, не зная домашнего воспитания, Жюльен тем не менее не вырос лентяем, хотя мог бы; но он, наоборот, направил всю энергию своего юного ума на учебу; она увлекла его, и он выбился в лучшие ученики.

Он уже два года учился в коллеже Сент-Барб, когда в первый день после каникул среди толпы робких и растерянных новичков заметил толстого розовощекого увальня, выглядевшего совершенно ошарашенным и потерянным.

Из-за деревенской внешности в сочетании с выговором уроженца Турени на невзрачного новичка вскоре ополчились юнцы, составлявшие среди учеников коллежа особую группу, члены которой явно готовили себя к карьере великосветских бездельников. Они изучали язык ипподромов, с нарочитой небрежностью судили о таланте того или иного актера и бурно обсуждали последние сплетни, без знания которых никогда не попадешь в высший парижский свет.

Увальня-новичка звали Жак Арно; смирный и неуклюжий, он представлял собой удобный объект для насмешек и издевательств маленьких повес, злоязыких, словно желчные старцы. Решив сделать из него мальчика для битья, они изощрялись, донимая его своими колкими эпиграммами весьма дурного вкуса, которые, словно зараза, передаются в коллежах из поколения в поколение. Жак невозмутимо выслушивал направленные в его адрес непристойные шуточки, смысл которых, равно как и смысл сомнительных стишков, он не всегда понимал.

Не ожидавшие столкнуться с таким безразличием к их насмешкам, юные задиры, обидевшись, перешли к рукоприкладству и начали изощренно мучить новичка. К счастью, сегодня подобная травля в коллежах отошла в прошлое. Несчастный толстячок заливался горючими слезами и забивался в угол, словно пес, которого мальчишки забрасывают камнями.

Но тут кто-то отрывисто крикнул: «Довольно!» И началась драка. На юных мучителей в неистовом ритме посыпался град мастерских ударов ногами и кулаками. Вскоре уже никто не считал подбитых глаз, разбитых губ и кровоточащих носов.

– Смелей! – кричал уверенный голос. – Делай как я! Бей! Сильней! Быстрей! Чаще!

Чувствуя поддержку, Жак осмелел, повернулся лицом к своим противникам, неловко взмахнул данным ему природой оружием, а именно кулаком, и с удивлением обнаружил, что удар достиг цели. В конце концов благодаря действенной помощи своего неожиданного союзника ему удалось обратить врагов в бегство. Помощника звали Жюльен де Клене.

Среди учеников Жюльен пользовался подлинным авторитетом, ибо он был силен, но главное – храбр; его богатству завидовали, а его школьные успехи вызывали восхищение. После вмешательства Жюльена де Клене Жака Арно навсегда оставили в покое.

– Ты чего плачешь? – нарочито небрежно спросил Жюльен.

– Они сделали мне больно.

– Никогда нельзя плакать перед такими типами. Но передо мной можно. Ты ведь скучаешь здесь, точно? Ничего, пройдет. Если хочешь, будем дружить, и никто из них больше не посмеет издеваться над тобой. А когда ты сам покажешь зубы, увидишь, что все они трусы.

С этого момента Жак проникся к своему покровителю той безграничной любовью, которую могут питать только цельные первозданные натуры; со своей стороны, Жюльен тоже привязался к Жаку, потому что обычно любишь того, кому оказываешь покровительство. Впрочем, в ближайшие каникулы Жак с лихвой расплатился с другом, подарив ему радость, о которой тот на всю жизнь сохранил незабываемое воспоминание.

Впервые Жюльен на два месяца распрощался с высокими стенами коллежа и отправился на каникулы к мадам Арно, в симпатичный домик в Монлуи, что на левом берегу Луары, в самом сердце Турени. Описать его восторг совершенно невозможно, да и не нужно. Однако надо сказать, что с этого времени для него началась новая жизнь, полная неизведанных прежде впечатлений, породивших в нем безграничное стремление к свободе.

Шли годы, принесшие Жюльену много новых лавров за успехи в учебе, а Жаку несколько похвальных грамот за сочинения по французскому и латинские стихи. Наконец учеба в коллеже естественным образом завершилась, и друзья получили дипломы бакалавров: Жюльен свой диплом с оценкой «отлично» обрел играючи, а Жак получил с трудом, и с оценкой «удовлетворительно», что, впрочем, его вполне устраивало.

Когда Жюльен вышел из коллежа Сент-Барб и получил полную дееспособность в восемнадцать лет, он оказался владельцем грандиозного состояния. Глубокое презрение, питаемое им к ветреным соученикам, за которыми он имел возможность наблюдать все долгие школьные годы, предохранило его от подводных камней, о которые часто спотыкаются молодые люди, брошенные без поддержки и проводника в самую гущу парижской жизни.

Его бесконечная любовь к свободе пробудилась в нем с еще большей силой, чем прежде, и он устремился в странствия по всем пяти континентам, словно опасаясь, что за ним вновь закроются тяжелые створы ворот коллежа.

Сначала он путешествовал как человек, которого охватила острая охота к перемене мест. Но вскоре его стали интересовать не только сами путешествия, но и научная работа, и через некоторое время плодотворные результаты его исследований обеспечили ему почетное место среди содружества ученых, являющихся сегодня гордостью нашей страны.

В Гуаякиле он узнал о смерти мадам Арно и оплакивал ее как собственную мать.

Время от времени он неожиданно и ненадолго, словно метеор, появлялся во Франции. Обняв Жака, прочитав несколько лекций, составив отчеты для научных обществ и, будучи любителем хорошей музыки, посетив несколько концертов, попутно успев повидаться с симпатичными ему людьми, он вновь отправлялся в загадочные и малоизведанные уголки нашей планеты.

Образ жизни Жака достаточно описан в письме его американского дядюшки, так что мы не будем к нему возвращаться.

Когда началась история, которую мы намереваемся рассказать, возраст обоих друзей приближался к тридцати пяти годам. Жюльен де Клене, среднего роста, светловолосый, как истинный сын Галлии, сохранил стройность и энергичность двадцатилетнего юноши. Широкоплечий, узкобедрый, с тонкой талией и широкой грудью, он был прекрасным товарищем, отважным, сильным, не знающим ни усталости, ни болезней.

Поверхностный наблюдатель, возможно, счел бы правильные черты его лица излишне женственными. Благодаря безупречной форме орлиного носа, слегка пухлым губам изящного рта и светлой, аккуратно подстриженной шелковистой бородке молодого человека с первого взгляда наверняка причислили бы к разряду тех заурядных личностей, которых принято называть красавцами. Но стоило вглядеться в его глаза, блестевшие на загорелом и обветренном лице, как их испытующий взгляд, пристальный, жесткий, а порой и жестокий, сразу выдавал в нем неустрашимого исследователя, привыкшего смотреть в лицо опасности, исходящей как от людей, так и от хищников.

А Жак превратился в добродушного полного брюнета с пухлыми руками, сутулой спиной, залысинами на лбу, с постоянной улыбкой на одутловатом лице и с заметным животом, имевшим все шансы дорасти до величественного.

Теперь, когда читатель достаточно осведомлен об обоих наших героях, продолжим рассказ.

Обычно очень воздержанный, когда речь заходила о вине, Жак, воздавая честь основному блюду обеда, добросовестно поглощал выбранное другом превосходное бургундское. А в дополнение к вину Жюльен, у которого в голове уже сложился план, уговорил друга выпить несколько стаканчиков отличного ликера. Результат его невинного мошенничества не заставил себя ждать: разгоряченный, порозовевший, с блестящими глазами, Жак стал смотреть на жизнь совершенно иным взглядом, нежели обычно.

– Я подам в отставку, – говорил он, лихо закидывая ногу на ногу. – Ну конечно… как только скажешь…

В этот момент официант принес бумагу, перо и чернила.

– Я бы предпочел бумагу увеличенного формата. Думаю, так будет правильнее.

– И эта сойдет, – с улыбкой ответил Жюльен.

– А что я должен написать нашему замечательному префекту? Я не привык сочинять такие письма. Наверно, должны быть какие-то определенные формулировки. И надо ли излагать причину отставки?

– Да нет же, зачем? Вполне достаточно пары вежливых фраз и подписи в конце.

– Однако объяснение, почему я покидаю свой пост, было бы проявлением уважения к другим служащим.

– Делай как знаешь.

Демонстративно выпрямившись за столом, Жак отточенным курсивом бывшего делопроизводителя начал писать:

– Да… вот так будет хорошо… «И вследствие этого имею честь, господин префект, сообщить вам о своей отставке. Примите, господин префект, мои заверения в совершеннейшем к вам почтении».

– Эй, какого черта ты там пишешь? Что еще за заверения в почтении? Что за тарабарщина, заимствованная из «Образцового секретаря», адресованного кухаркам и прачкам?

– Мой дорогой, – серьезно ответил Жак, – в свое время мне приходилось писать большому начальству. Так вот, тогда я в конце письма не только выражал ему свое почтение, но и именовал себя его преданным слугой. А теперь я с легкостью сменил формулу. Миллионер, готовый надолго стать путешественником, больше не канцелярская крыса, черт возьми!

– О да!

– Вот так-то, друг мой. Я, словно змея, сбрасываю старую кожу и готов пуститься на любую авантюру. Сейчас я чувствую, как во мне происходят большие перемены, и думаю – да простит меня Бог! – что готов дойти даже до луны.

– Он созрел, – тихо проговорил Жюльен. – Не дадим его пылу остыть, будем ковать железо, пока горячо… Прекрасно! Едем!

– Куда мы направляемся?

– Сначала отвезем это письмо.

– А потом?

– Потом мне надо сделать кое-какие покупки, а ты поедешь со мной.

– Поехали.

Жюльен окликнул кучера в белой шляпе, который, вдохновленный обещанием изрядных чаевых, быстро покатил друзей по городу. Остановился он ровно напротив префектуры полиции.

Жак, чье пищеварение усиленно пыталось справиться с обедом, потихоньку задремал. Проснувшись, он с изумлением увидел полицейского на посту у дверей монументального здания, перед которым замер экипаж.

– У меня, кажется, помутилось зрение… – слегка встревоженно произнес он. – Куда ты нас привез? Ты все перепутал, это не моя префектура. Ты ошибся, дорогой, надо было ехать в Люксембургский дворец.

– Сейчас поедем, только уладим некоторые формальности.

– Что еще за формальности?

– С паспортами.

– Как это? Не обдумав как следует, даже не передохнув?

– Устраивайся удобно на подушках и спи, пока я буду ходить по нашим делам. Они вряд ли займут больше четверти часа. Наш друг N…, начальник бюро паспортов, с удовольствием окажет нам услугу, избавив от обычной процедуры получения бумаг. Я прекрасно помню твои особые приметы, так что легко смогу продиктовать их служащему.

Жюльен стремительно исчез; через двадцать минут он снова появился, держа в руке две сложенные официальные бумаги, и аккуратно положил их себе в бумажник.

– Это наши паспорта. Теперь займемся твоей отставкой.

Новая остановка перед Люксембургским дворцом, новое стремительное исчезновение Жюльена и столь же быстрое возвращение.

– Ну вот, дело сделано. Послание передано привратнику префектуры, и тот обещал как можно скорее вручить твое «совершеннейшее почтение» твоему бывшему начальнику. А теперь едем ко мне. Бульвар Осман, пятьдесят два, – назвал он кучеру адрес, и тот, хлестнув кнутом лошадь, тронулся с места.

– У меня дел всего на полчаса, – сказал Жюльен, когда они подъехали к его дому.

К этому времени Жак снова задремал.

– Хочешь подняться ко мне? – спросил его Жюльен.

– Право, не знаю. Мне и здесь хорошо.

– Тогда жди.

Всегда готовый к любым переменам и срочным отъездам в неведомые края, Жюльен де Клене хранил у себя в сейфе кругленькую сумму в золоте и банковских билетах.

Уложив в дорожную сумку наличность в звонкой монете и векселя Французского банка, он порылся в секретере и извлек оттуда диплом члена Географического общества. Также на всякий случай он захватил с собой несколько писем от известных исследователей, которые в случае необходимости могли бы послужить доказательством его заслуг и того уважения, которым он пользовался в научной среде. К вышеуказанным бумагам он присоединил письма от нескольких министерств, аккредитовавших его как командированного исследователя перед представителями французских властей за рубежом. Достав карту полушарий, дополненную и снабженную его собственноручными комментариями, он, немного помедлив, присоединил к ней большой конверт в четвертую долю листа, снабженный большой печатью с гербом. Открыв с явным удовольствием конверт, он извлек из него письмо, развернул и вполголоса прочел, а точнее, проговорил его наизусть:

Господам британским посланникам, консулам и начальникам флотов Ее Королевского Величества в Азии, Африке и обеих Америках

Господа,

податель сего письма, граф Жюльен де Клене, гражданин Франции, является исследователем, который с научными целями посещает разные уголки земного шара.

Просьба оказывать ему полную и всестороннюю поддержку, как если бы он был подданным Ее Величества английской королевы. Предоставив ему необходимую помощь, вы заслужите мою искреннюю признательность.

Подписано: Лорд Б…,

Государственный секретарь.

– Это письмо, – с чувством произнес Жюльен, – более ценно, чем все возможные рекомендации, вместе взятые… Ибо представители британских властей обычно трепетно относятся к подписям членов своего правительства.

Затем он позвал своего единственного слугу, и, заплатив ему жалованье за год вперед, отпустил его, велев снести вниз в карету две длинные походные шубы и два одеяла. Потом перекинул ремень походной сумки через плечо, быстро окинул взглядом свое уютное живописное пристанище парижского космополита, спустился вниз к консьержу и внес плату за квартиру также за год вперед.

– Месье уезжает? – спросил консьерж. – А как же быть с почтой месье?

– Ни о чем не беспокойтесь. Почтовое ведомство будет направлять мои письма непосредственно мне.

Жак сидел в карете и машинально гладил шелковистый мех шуб.

– Теперь, – сказал Жюльен другу, – я весь в твоем распоряжении. Осталось только сказать пару слов моему банкиру. Его банк расположен здесь недалеко, на Шоссе-д’Антен.

– Скажи, какого черта ты притащил эти шубы и одеяла? Сейчас у нас пятнадцатое сентября, и жара стоит удушающая.

– Ночи прохладные.

– Ночи, говоришь ты… но ведь мы спим… в кроватях.

– А если у тебя нет кровати?

– Ты шутишь?

– Я совершенно серьезен – как заклинатель змей. Когда путешествуешь, никогда не знаешь, где будешь спать, и будешь ли спать вообще.

– Так, значит, мы отправляемся в путешествие?

– А ты сомневался? Да мы, дружище, уже на пути в Бразилию!

– Невозможно! – подскочив, воскликнул Жак.

Затем, с удивлением осознав, что его друг говорит «мы», а значит, предполагает ехать вместе с ним, он спросил:

– Так ты едешь со мной?

– Я буду сопровождать тебя. Мы будем неразлучны ровно столько, сколько ты пожелаешь.

– Знаешь, Жюльен, ты лучший из друзей! – растрогавшись, воскликнул славный малый.

– А ты в этом сомневался? Однако довольно комплиментов. Я поднимусь к своему банкиру, и мы сразу же отправимся на прогулку по Булонскому лесу в коляске, которую я нанял на месяц, потом заедем в «Кафе Англе», где съедим превосходный ужин, и таким образом завершим наши приготовления.

– Завершим?!.. ты хочешь сказать, что мы начнем собираться? Ведь для такого дальнего путешествия потребуются горы багажа!

– Возможно, – загадочным тоном произнес Жюльен.

День завершился как и планировали. Оба друга отлично поужинали, и Жак, поддавшись на уговоры сотрапезника, продолжил раунд, начатый утром, и от души наслаждался хорошим вином, не заметив, что Жюльен предательски капнул в его последний бокал несколько капель коричневатой жидкости из крошечного флакона.

Было половина восьмого. Двухместный экипаж неспешно преодолел расстояние между «Кафе Англе» и Северным вокзалом, и Жак, с затуманенной от большой порции алкоголя головой, одуревший от головокружительной смены событий, бессознательно вцепился в рукав друга, словно автомат пересек зал ожидания, а войдя в поезд, безжизненным тюком рухнул на полку спального вагона.

* * *

Громкая фраза, прозвучавшая на совершенно непонятном гортанном языке, разбудила спящего Жака. Он открыл глаза и лениво потянулся. Увидев перед собой насмешливо улыбавшееся лицо Жюльена, он встрепенулся:

– Ах, это ты! Куда это нас занесло?

– На железную дорогу, черт возьми!

– Какой сейчас может быть час?

– Восемь часов сорок минут. Вечер.

– Как можно, мы же выехали в восемь часов! Значит, я спал всего сорок минут?

– Прибавь к ним двадцать четыре часа.

– Как это?!

– Я хочу сказать, что ты проспал без задних ног около двадцати пяти часов.

– Ты с ума сошел.

– Нет, это ты не вовремя проснулся.

– Но послушай, за это время мы должны были уехать очень далеко от Парижа.

– Подумаешь, всего-то на тысячу километров или чуть больше. Слышишь, как хлопают двери, как кричат проводники, напоминая нам по-немецки, что пора выходить?

– Так, значит, мы в Германии?

– Да, в Берлине…

– В… в… Берлине!..

– Совершенно верно. Наш первый этап пути в Бразилию пройден. Через час мы начнем второй этап, который будет в два, а может, и в несколько раз длиннее. А сейчас давай выйдем из вагона и отправимся подкрепиться. У тебя, наверное, от голода уже кишки слиплись.

Жак чувствовал себя совершенно разбитым. С плохо соображающей головой, блуждающим взглядом и помятым лицом, он не сразу нашелся что ответить, а потому машинально двинулся в привокзальный буфет вслед за Жюльеном, который везде чувствовал себя как дома. Впрочем, этому способствовала не только привычка к дальним путешествиям, но и знание языков, и в частности здешней варварской речи.

– Конечно я сплю, – тихо проговорил Жак, ущипнув себя до крови. – Из-за этого проклятого письма мне приснился кошмар. Сейчас я проснусь на улице Дюрантен, и моя экономка принесет мне чашку шоколада.

Но вместо экономки появился высоченный тевтонец с рыжими бакенбардами, в короткой форменной куртке и большом белом переднике. Он ловко расставил на столе источавшие соблазнительные ароматы тарелки и огромные кружки с пенистым мюнхенским пивом и сообщил Жюльену, что поезд на Петербург отходит через час с четвертью. Жак на лету уловил в немецкой фразе название русской столицы.

– Так, значит, кошмар продолжается, – вполголоса произнес он.

Потом, словно бросая вызов своим тревогам и дурным снам, он рассмеялся и, полагая, что наконец-то просыпается, спросил:

– Значит, мы совершим небольшую прогулку в Петербург?

– Совершенно верно! – с безмятежным видом произнес Жюльен.

– А что мы станем делать во владениях его величества царя?

– Искать лекарство от твоей морской болезни.