Читать книгу Сломанный крест. История чёрного серебра - Любовь {Leo} Паршина - Страница 5

Осень 1937 года

Осень особенно шла Праге. Этот город с его черепичными крышами, готическими башнями, сложенными из старого темного камня, и булыжными мостовыми был словно создан для того, чтобы жить в осени.

И этой осенью Игорь Владиславович Чернецкий наконец примирился с тем, что теперь он живет в Праге. Исчезло ощущение, что он приехал погостить и прогуляться по старым улочкам и не сегодня-завтра сорвется обратно, в столичный Петербург. Он был дома. Ну как дома… Он просто здесь жил. Кажется, в его роду еще в средневековье попадались чехи, так что он надеялся, что рано или поздно чувство родства с пражской землей ёкнет где-то в глубине души.

Чернецкий не стремился в Париж, вслед за большинством эмигрантов, а с теми, что осели в Праге, почти не общался. Старые друзья и немногие родственники кто погиб в смуте революции и гражданской войны, кто позабыл обо всем и обо всех, спасая свою жизнь. Чернецкий был одинок, но он и любил уединение. У него имелись скромные сбережения и еще кое-какие фамильные ценности, и этого вполне могло хватить на остаток его жизни. Он научился не заглядывать слишком далеко в будущее.

Так тихо встречал осень своей жизни теперь уже бывший чиновник особых поручений V класса Департамента полиции Российской Империи Игорь Владиславович Чернецкий.

Этот осенний вечер ничем не отличался от других – возможно, поэтому он и казался в самом своем начале таким тихим и домашним.

Игорь Владиславович поужинал в одном из ресторанчиков на левом берегу Влтавы. Ужинал, как водится, без мяса – овощи с чесноком, несколько поджаренных ломтиков хлеба, немного сыра. Позволил себе разве что бокал пива.

Уже когда он допивал последние глотки, вдруг по старой привычке кольнула мысль: «Такой ужин пришелся бы по вкусу и ему…»

Игорь Владиславович почувствовал, как покрылась испариной спина и весь уют вечера улетучился, опал, словно хворая осенняя листва с черных ветвей деревьев. Бокал с остатками пены задрожал в сухой руке.

Удивительно, какую бездну эмоций вызвало в нем одно неосторожное воспоминание! Горечь, ярость, боль, досаду… И страх.

Наступил вечер, стемнело. Неужели бывший чиновник Департамента полиции как собака, над которой ставил свои опыты академик Павлов, инстинктивно, по-прежнему ждет встречи с… этой тварью.

Он никогда не считал это существо человеком. Иногда ему даже нравилось думать про себя – вот идет среди людей двуногий, двурукий, пригожий, а не человек. Но и тогда Чернецкий побаивался его. Как можно не бояться, зная, на что оно способно?

Но все эти оттенки, наброски эмоций были тогда, в прошлой жизни – до черного, бессовестного предательства, до крушения всех надежд и бегства. Теперь душа осталась будто голая – как дерево без листвы, один остов.

Решив, что, коль скоро ужин съеден и сидеть дальше, занимая стол, уже ни к чему, Игорь Владиславович расплатился и ушел. Пора домой. В тихую комнату в дальнем квартале Праги, удивительно похожем на Петроградку.

Надо только пройти средневековый город насквозь.

На трамвае Игорь Владиславович ездил крайне редко, только в самую непогоду или когда ревматизм донимал. Экономил.

Стоило поспешить, пока зыбкое тепло не развеял холодный ночной ветер.

А заодно по дороге, быть может, развеются мысли о былом?

– Игорь Владиславович… – едва донесся до его слуха вкрадчивый шепот, призрачный, будто запах кофе из кофейни за углом.

Чернецкий огляделся – точь в точь собака, заслышавшая вора. Прохожие даже насторожились, кое-кто тоже осмотрелся кругом, кое-кто буркнул презрительно «ruský», а кое-кто встревожено поглядел на замершего старика.

Затем Чернецкому померещился смех – звонкий, злой, переливчатый. Может, так ему представилось, как он смеялся бы над ним, если бы увидел бывшего полицейского чиновника столь напуганного одним воспоминанием? От тени своей шарахается…

Да нет, пока не от своей.

«Зеркало! – подумал Игорь Владиславович, стягивая перчатки и утирая лоб платком. – Нужно найти хотя бы осколок зеркала». Пусть у него паранойя, пусть! Но лучше лишний раз убедиться, что все чисто, чем идти, оглядываясь.

Неподалеку виднелся галантерейный магазинчик со всякой мелочью для дам – вероятно, там можно было купить дешевое карманное зеркальце. Но, мысленно пересчитав отложенные на этот месяц сбережения, Чернецкий стиснул зубы и пошел дальше. Глазами он искал какую-нибудь зеркальную витрину или хотя бы окно, задернутое плотными темными шторами.

Наконец, впереди показался ресторан с выставленным на улицу меню, написанным краской на старом зеркале. Меню стояло на пюпитре как раз на высоте человеческого роста, поблескивало в теплом свете уличного фонаря.

Игорь Владиславович огляделся, отметив тех прохожих, что могли в ближайшие мгновения оказаться в поле зрения зеркала, и подошел к меню, будто бы желая ознакомиться.

Подошел он не один – сразу за его левым плечом стоял молодой человек в светлом костюме и шляпе с широкими полями. Молодой человек медленно поднял голову и тень сползла с его лица, словно спряталась где-то в черных волосах.

– Ну здравствуй, Игорь Владиславович, – едва не пропел молодой человек Чернецкому в ухо. – Здравствуй, дорогой. Вот и свиделись.

Чернецкий обернулся и наконец посмотрел этому существу в глаза. Не померещилось, вот оно – во плоти. Зачем только?..

– Добрый вечер. Какими судьбами? По службе?

– А что вы так встревожились, товарищ Чернецкий? Вы что же, думали, родина про вас забыла? – на мгновение губы существа застыли в надменную ухмылку мраморной статуи, но затем оно рассмеялось. – Не бойся ты так, Владиславович. Да, приглядывали за тобой какое-то время, потом бросили. А я тут проездом. Решил заглянуть, проведать тебя. Как ты тут, сиротинушка?

Чернецкий, все еще сжимающий в руке перчатки, вдруг ударил ими это существо по его наглой физиономии. Существо тряхнуло головой, словно ему в лицо чуть не врезалась муха.

– Что за огневая страсть! – И вновь рассмеялось уже в полный голос – на всю улицу.

Чернецкий едва ли не бегом бросился прочь. Но молодой человек нагнал его, зашагал рядом.

– Да я ведь и правда соскучился! Злишься на меня? Ну полно! И даже спасибо не скажешь? Даже за что – не спросишь? А ты, верно, думаешь, такой вот, по особым делам, с божьей помощью ноги за кордон унес? Не думал, где теперь остальные, кто с Врангелем в Крыму окапывался? Почему ты нынче в одиночестве пивко попиваешь?

Спустившись с очередной крутой, извилистой улицы Чернецкий остановился, держась за старый камень в углу дома. Он отчаянно пытался отдышаться. Кровь колотилась во всем теле и, казалось, вот-вот лопнут сосуды в висках, легкие и само сердце. Не только ставшая непривычной быстрая ходьба была тому причиной, но и страшной силы ярость. Как же ему хотелось его убить! Нет, не наслаждаясь терзаниями и болью, а одним ударом топора или сабли срубить эту черноволосую, вечно ухмыляющуюся голову, просто чтобы оно больше не ходило по земле.

Это ведь какой-то кошмар! Зачем – за что! – явился из прошлого этот демон? Поиздеваться? Может быть… Такой и ради пустой издевки может из-под носа большевиков рвануть в Прагу. Что угодно ради желанного удовольствия.

Но с него станется и всей душою верить, что Чернецкий ему обязан. А что если… и вправду обязан? Что если он не лжет?

Нет! Нет, нельзя ему верить ни на грош. Можно ли поверить Иуде, который не повесился, а пришел после распятия к другим ученикам, говоря, что де все случилось так, как предначертано, простите меня, пустите под свой кров?

Нет уж, довольно. Чернецкий и так достаточно обманулся, поверив демону. Нельзя заключать договора с нечистыми, даже из самых благих побуждений. «Что поделать, – говорил он себе раньше. – Служба такая – поневоле запачкаешься. С волками, как говорится…»

– Ты как? – спросило существо. – Отпустило? А то помрешь тут у меня на руках…

– Не доставлю я тебе такой радости, – сухо ответил Чернецкий.

– Ох! Вот была бы радость – хлопотать тут о похоронах. Я и чешского не знаю… Пойдем, может, выпьем чего-нибудь, а то в горле пересохло. Ты же знаешь, я нервный становлюсь, когда в горле пересыхает, – существо улыбнулось, с удовольствием демонстрируя белые крепкие зубы. Клыки были аккуратные, не слишком длинные. Значит, не голодно. – Я угощаю!

– Благодарю, но я только что отужинал. Мне ничего не нужно. Убирайся! Не услышишь ты от меня благодарности…

– Только сам сказал «благодарю»!..

Чернецкий не обратил внимания на попытку существа пошутить. Он повторил:

– Убирайся. Я не хочу – не могу – тебя больше видеть. Пусть я обязан тебе жизнью, но не думаешь же ты, что я этой жизни рад.

– Не горячись и такими словами не бросайся, – существо вмиг сделалось невеселым и где-то в глубине глаз очень старым. – Столько народу полегло, а ты тут перчаточками машешь, на жизнь жалуешься. Пойдем.

Чернецкий не дал ему взять себя под локоть, пошел дальше сам.

Шли рядом, и Чернецкий все думал, как они выглядят со стороны. Одно дело – в Петербурге, в Петрограде. Там какого только народу не водилось, да еще и в приличном обществе. А здесь и сейчас? Чернецкий почему-то сгорал от стыда, чувствуя, как взгляды окружающих задерживаются на его спутнике.

Это существо невольно притягивало взгляды и внимание – своей внешностью, походкой, голосом, взором. Оно даже порою вздыхало так, словно отчаянно молчало о чем-то этаком… Да, казалось, что от самого его дыхания цветы… нет, не увянут, а начнут источать ядовитый нектар.

А рядом он – пожилой, блеклый старик-эмигрант. Не принимают ли их за друзей или за родственников? Избави Господь от такой родни!

Существо шло, совершенно довольное собой. Шло уверенно, словно хорошо знало дорогу.

«Черт подери, он ведь и вправду знает, куда идти! – понял Чернецкий. – Доложили те, кто за мной „приглядывал“ или он следил – вчера, позавчера?.. Сколько он уже здесь?»

Они миновали Карлов мост и сердце старого города на правом берегу.

Подойдя, наконец, к дому, Чернецкий почувствовал, что смертельно устал – его вымотал не только неблизкий пеший путь, но и присутствие существа. Ему отчаянно хотелось только остаться в одиночестве и лечь спать, но он понимал, что так просто его не отпустят.

Существо, любезно пропустив Чернецкого в парадное, само последовало за ним.

Жгучую усталость словно залили холодным отчаянием.

Поднялись на третий этаж. Чернецкий открыл дверь в квартиру, а затем – в свою собственную комнату. Хозяйка сдавала несколько комнат небогатым, порядочным людям.

Про себя Чернецкий искренне обрадовался тому, что никто не увидел, как они с существом вдвоем заходят в его комнату.

Едва дверь захлопнулась, существо встало посередине ковра, под абажуром, озираясь кругом и, похоже наслаждаясь, что оно на виду, пусть даже перед единственным зрителем.

– Уютно у тебя тут. Прям остаться хочется. Хоть разок переночевать.

Чернецкий присел на стул в изножье кровати, существо, бросив шляпу на подушку, устроилось на подоконнике, отодвинув в сторону стопку книг. Верхнюю, правда, сняло – полюбопытствовало.

– Gone… Чего? With… with the wind1, – прочло оно вслух, намеренно коверкая слова сильным акцентом. – Докатился ты на старости лет, в маразм впал. Бабские книжонки читаешь, да еще и американские. Не знаю даже, предлагать ли тебе работу на пользу общества. Потянешь ли?

– Не потяну. Сразу говорю – чтобы работать на вашу красную сволочь, у меня никаких жил и сил не хватит. Убирайся.

Существо отложило книгу, потянулось.

– Да что-то устал я. Неужто даже выпить не нальешь? Я же знаю, у тебя есть.

У Чернецкого была припасена бутылочка коньяку – стояла маленькая и пузатая на полке в шкафу. Коньяк убывал медленно – Чернецкий выпивал редко, а гостей до сего вечера не принимал.

– Нет, – ответил Чернецкий. – Даже если б и было – не налил бы.

– Врешь ведь, старый.

Существо ухмыльнулось, соскочило с подоконника и принялось шарить в тумбочке, затем в шкафу.

– А что я говорил? Тоже мне, спрятал…

– Я не рассчитывал, что кто-то придет ко мне с обыском.

– Это, по-твоему, обыск?

Существо с бутылкой подошло к тумбочке у кровати и в стеклянный стакан, стоявший под боком графина с водой, нацедило себе коньяку. Нацедило – чуть, символически. Пить не хочет, но на принцип идет.

– Служу трудовому народу! – провозгласило существо и влило коньяк себе в глотку.

Чернецкий скользнул рукой под матрас и вытащил браунинг.

– Пугач? – осведомилось существо, утерев губы.

– Нет, – ответил Чернецкий.

Существо засмеялось. Ни отзвука напряжения или звенящего нерва не было в его смехе – оно хохотало от души.

– И что дальше? Сразу предупреждаю – я потом не отряхнусь и не уйду. Буду лежать, пока тебя в полицию или в психиатрическую не отвезут.

– Если размозжить тебе голову, ты издохнешь.

– Так а дальше-то что? Куда ты труп денешь? И ладно, была бы отдельная квартира – в ванную положил, щелочью залил и сидишь, книжку читаешь. А тут – запрешься в ванной, скажешь, что стирку затеял? Ватерклозет у вас тут хоть отдельно? Дай сюда.

В один шаг существо подошло к Чернецкому, просто взяло из его руки браунинг и бросило на кровать.

– Что смотришь как старая псина? Сдал ты, Владиславович, совсем сдал. Жалко. Ну хоть свиделись, пока не помер. Бывай!

Существо вновь усмехнулось – с легким презрением, с жалостью, даже с грустью, и ушло. Секунда тишины – и хлопнула дверь квартиры. Снова тишина.

Чернецкий не верил, что его больше нет рядом. Должно быть, теперь до конца жизни не поверит.

В тишине двора хлопнула дверь парадного. Действительно уходит.

Чернецкий считал мгновения, старательно, одно за другим – словно собирал рассыпавшиеся мелкие четки. Двор маленький, пересечь его – минутное дело. Вот, еще немного. Вот – теперь ушел.

Чернецкий поднялся, чувствуя как саднят ноги и ноет спина, и выглянул в окно. Существо стояло в свете фонаря возле угла дома напротив, у выхода на большой проспект. Заметив Чернецкого, оно махнуло рукой и лишь тогда повернулось и скрылось за углом.

Чернецкий уперся кулаками в подоконник. Надо было спустить курок – и плевать, что стало бы. Психиатрическая? И пусть психиатрическая!

Поздно, Игорь Владиславович, всё поздно.

Открыв окно, Чернецкий вытер стакан о край полотенца на спинке кровати, налил коньяка и себе. Выпил. Сел на кровать. Рядом, на подушке, так и лежала белая шляпа с широкими полями. По телу Чернецкого прошла уже не дрожь, а судорога.

Выбросить! Выбросить?.. А какая разница? Вернется оно или не вернется – нужна, что ли, ему эта шляпа?

Чернецкий убрал браунинг обратно под матрас.

Раздался стук в дверь.

– Господин Чернецкий, у вас все в порядке? – осторожно спросила хозяйка. Похоже, их все-таки услышали.

– Да, у меня все в порядке. Спасибо.

Игорь Владиславович посидел еще немного, потом закрыл окно, разложил, наконец, по местам вещи, разбросанные существом во время поисков коньяка. Напоследок бросил белую шляпу под кровать.

Скромное жилище вновь было в идеальном порядке, ничто не выдавало недавнего присутствия красной нежити.

Игорь Владиславович прилег на кровать, прислушался к тишине. От выпитого коньяка клонило в сон.

Игорь Владиславович был дома.