Читать книгу Сломанный крест. История чёрного серебра - Любовь {Leo} Паршина - Страница 6

Время как будто замерло. Даже погода в эти дни стояла одна и та же.

Он неизменно вставал в одно и то же время, шел на кухню. Жена молча подавала завтрак и уходила в их спальню, где сейчас спала одна. После завтрака он не шел на службу, а запирался у себя в кабинете и принимался книжным червем копаться в бумагах. Со службы пока не звонили.

Три дня спустя ему уже казалось, что прошел месяц. Три дня спустя они с женой решились пойти прогуляться: просто вышли, просто прошлись по двору. Если не считать каких-то бытовых моментов (вопросов вроде «ужинать будешь?» и ответов «да» или «нет»), за последние дни они не сказали друг другу ни слова.

Три дня прошло после похорон, уже начала испаряться водка в рюмке перед фотографией сына.

Один раз позвонила дочь – пока не спешила уезжать обратно в Петербург – спросила, не нужно ли чего. Невестка не звонила.

И вот, три дня спустя, сидя с женой на лавочке во дворе дома, он вдруг вспомнил, что им обоим по сорок восемь. И отчего-то подумалось, что они оба – одинокие старики. Да, они есть друг у друга, у них взрослая дочь, но именно рождение сына – тогда, когда обоим было по восемнадцать – превратило их в отца и мать, превратило их в семью. Теперь приходилось заново вспоминать, кто они и зачем живут.

Ему было легче, чем ей – у него была служба. И служба напомнила о себе на исходе третьего дня – безвременье оборвалось с телефонным звонком, и новый отсчет времени пошел с наступившей за тихим вечером ночи.

***

Генерал ФСБ Кротов приходил в себя после тяжелого инсульта. Его выписали домой под присмотр сиделки, круглосуточные услуги которой оплачивало государство. Семьи или родственников, которые могли бы заботиться о нем, у Кротова не было. Он жил совершенно один в четырех комнатах со множеством книг, множеством дорогих, антикварных вещей – со множеством тайн своей долгой, непростой жизни.

Генерал теперь совсем не ходил и едва мог говорить, ворочая одной половиной рта.

Поскольку доктора не прогнозировали улучшения, он вызвал к себе подполковника Кречетова. Тот явился меньше чем через полчаса и к инвалидному креслу больного подошел без тени скрытой тревоги, неловкости или жалости к старому генералу.

Просто два сослуживца встретились по делу, не важно, что один из них инвалид, а другой недавно потерял сына. Кречетов прекрасно владел собой.

«Беда не приходит одна, – думал Кротов, глядя подполковнику в глаза. – Как же не вовремя все случается!.. Он слишком хороший человек. Честный, порядочный. Зря я выбрал его. Но теперь уже поздно что-либо менять…»

– У меня и у высшего руководства к вам очень серьезное поручение, Кречетов, – говорил генерал мучительно медленно. – Вы имеете право отказаться, но тогда… – он перевел дыхание, – тогда крайне важный проект будет заморожен на длительное время. Или ликвидирован…

– Я готов, – спокойно ответил Кречетов. Ответил без боязни, без раздумий, без патетики. Действительно готов служить, несмотря ни на что? Или ему теперь просто все равно?..

Генерал вздохнул и повел скрюченной рукой (махнуть не получилось).

– Выслушайте. Пути назад не будет. Вел проект я. Знают о нем немногие. Я уже не в состоянии… Но если вам понадобится совет при работе с… – генерал вновь умолк, тяжело, прерывисто дыша. – Проект давний и очень сложный. Надо постоянно курировать «объект». Объект тяжелый, я с ним подорвал здоровье… Откройте сейф. Там, за картиной, между окнами.

Кречетов подошел к репродукции простенького натюрморта, снял ее с крючка и набрал названный генералом шифр. Сейф оказался маленьким, но с толстыми стенками и даже собственным, внутренним освещением в виде двух светодиодных лампочек.

В сейфе лежала большая, толстая папка, запечатанная тремя сургучными печатями.

– Этот архив не был оцифрован, – прохрипел Кротов. – У вас в руках – все, что есть.

– Что же это за проект, о котором мало кто знает? – спросил Кречетов, касаясь кончиками пальцев гладкого сургуча и шероховатой, теплой бумаги.

Лицо парализованного перекосилось и не сразу стало понятно, что он усмехается.

– Этот проект… сам знает о себе.

– Хотелось бы располагать более полной информацией.

– Этот объект… Это… самостоятельное существо. Очень необычный агент. Дальше вы узнаете, когда распечатаете пакет. Если сделаете это, в отставку уйдете только ногами вперед. Или как я… Вот вам и полная информация. – Генерал помолчал. – Жаль взваливать это на вас, но другого найти не успеем. Нет времени для проверок. Нельзя надолго оставлять объект без наблюдения…

Андрей Павлович Кречетов размышлял недолго. У него была служба. Об отставке он не мог и думать – о пустых, страшных часах и днях с остановившимся временем.

– Я готов, товарищ генерал.

– Ну, с Богом, – пробормотал, наконец Кротов. – В папке три раздела. Возьмете первый, выучите наизусть, затем возьмете второй, затем третий. Вы должны изучить объект так, чтобы больше не возвращаться к бумагам. Потом вновь запечатаете пакет.

– Вас понял.

– И еще… Загляните в верхний ящик моего стола.

Кречетов выдвинул ящик письменного стола. В глубине на ровном, светлом дереве лежал ежедневник в обложке из темной кожи, а на нем – нижняя половинка старинного нательного креста. Крест был простой, медный, позеленевший от времени даже на сломе – видно, очень давнишнем.

– Возьмите крест, – проговорил генерал, немного хрипя. Старик устал. – Вторая часть у объекта.

– Как мне его найти?

– Он сам вас найдет. Скоро. Я сообщу ему о вас. И – последнее… – Кротов сделал паузу, отдышался. – Он – тварь! Мерзость. Не подпускайте его к себе и к своей семье. Он – объект, который можно и нужно эффективно использовать. Не подпускайте…

Генерал резко умолк – предостережение отняло у него последние силы. Собрав волю в кулак, он пробормотал:

– Можете быть свободны.

***

Часто решения, принятые в экстремальных или просто непривычных обстоятельствах, потом удивляют нас самих.

«Как я мог вот так просто, вдруг согласиться? Почему я не отказал?»

Сидя в такси, Андрей Кречетов почувствовал, что возвращается в привычную жизнь – возвращается из безвременья, из квартиры больного генерала, с пакетом таинственных документов в чужом портфеле, с чужим сломанным крестом, который до сих пор сжимал в руке.

Была четверть двенадцатого. Марина, жена, встретила его на пороге. Конечно, его не в первый раз вызывали на ночь глядя, но ей так хотелось представить, будто хоть что-то в простой жизни еще тревожит ее…

– Ну как там? Что случилось?

– Кротов…

– Что он опять?!

– Лежит с инсультом.

– Ой, прости Господи!

– Передал мне кое-какие дела, бедняга.

Марина закивала, помогла снять куртку. Да, сейчас Кротов бедняга. А раньше, бывало, его в этом доме называли иначе. Правда, редко и сгоряча.

Пока жена разогревала поздний ужин, Андрей Павлович удалился в свой кабинет и положил половинку креста в свет настольной лампы. Отверстие для шнурка было пробито не ровно посередине, а чуть сбоку, в углу широкой медной полоски. Хотя трудно было представить, что кто-то решил повесить себе на шею чужой сломанный крест – скорее всего, его носили на запястье или вовсе убирали на тайную полку после встречи с «объектом».

– Во что я ввязался? – спросил подполковник у крестика, осторожно трогая его пальцем. Крест был еще теплый, пропитанный живым теплом его ладони. – Осталось только связаться с твоим объектом… Что ж, будем зубрить бумаги и ждать его появления.

До рассвета просидел Кречетов над папкой из портфеля генерала. Он то отбрасывал вскрытый раздел в сторону, то с трудом сдерживался, чтобы не распечатать следующие, вопреки рекомендациям Кротова.

«Старик помешался на старости лет! – в сердцах думал он, перелистывая страницы. – Такого просто не бывает…»

Но чем дальше он читал, тем яснее сознавал реальность всех этих скользких предостережений и оговорок старого генерала, оценивал вероятность того, что напечатано и написано от руки на листах из папки. Листы были явно из разного времени – старые, пожелтевшие, годов шестидесятых, и недавние, на хорошей бумаге и с минимумом информации. Были, правда, и другие «новые» – перепечатанные снимки совсем старых бумаг и документов – таких в первом разделе попалось листа три или четыре, а один среди них был вообще с дореволюционной грамматикой.

Вздохнув, Кречетов вернулся к началу. Первый раздел имел заголовок: «Общие сведения о физических свойствах и возможностях объекта».

«Это все теория, подготовительный этап для создания проекта? Или непосредственная практика?.. Но тогда я совсем ничего не понимаю. Что же, от идеи генетически совершенного сверхчеловека перешли к экспериментам? Бред!» Кречетов чувствовал себя растерянным, озадаченным и от этого – весьма раздраженным.

«Объект сам вас найдет»… Даже после беглого ознакомления с материалом папки как-то не хотелось, чтобы объект «находил его сам».

И только утром, с первыми лучами рассвета, Андрея Кречетова будто озарило: да ведь это же проверка! Правда, подобных проверок не случалось за все годы службы, но это может быть единственным разумным объяснением странного поручения генерала. Да еще в такой момент… Возможно, руководство хочет убедиться в его адекватности, в способности к несению дальнейшей службы?

Облегченно вздохнув, подполковник убрал листы первого раздела в папку и сунул в портфель. Разумеется, ничего учить не нужно. Но просмотреть все же стоит – там может содержаться ключ к тому, как лучше пройти тест руководства. Затейники!

– Конечно, проверка. Сдавать стал, раз сразу не догадался.

Но крест он решил держать при себе, вдруг понадобится…

Пока он оставил его на письменном столе, в лучах уже рассвета, а не лампы, а сам пошел вздремнуть оставшуюся пару часов перед службой.

***

Два дня спустя, под вечер, наконец, приехала невестка с внуками. Старшего, шестилетнего Артема, Андрей Павлович в последний раз видел полгода назад, когда сын был еще жив.

Трехмесячная Ульяна была на руках у матери в день похорон, замершая, как восковая кукла, не проронив ни звука, будто чувствовала общее горе.

– Лида позвонила, и я велела ей обязательно приехать вместе с детьми, – говорила Марина, ставя на стол тарелку и прибор для мужа.

Андрей Павлович кивнул. Конечно, все правильно.

Он оглянулся через плечо на Артема, сидящего в гостиной у телевизора. С дедом мальчуган поздоровался быстро, испуганно и сразу прилип к телевизору, где шел какой-то мультфильм. «Надо будет с ним поговорить, – решил Кречетов. – Только как, о чем?»

А пока говорили с Лидой о всяких бытовых мелочах – как-то механически, неестественно. Она то и дело возвращалась к теме уборки – к вещам мужа, к его коллекции кассет Талькова, которого он обожал, и которого она сама никогда не любила, но теперь не смела выбросить. Но ведь у них давно нет проигрывателя для кассет. Зачем они тогда? Что делать? Лиду словно зациклило на быту. Так, наверное, мозг спасался от ноши непосильных чувств и переживаний.

Андрею Павловичу было жаль невестку – она выглядела ужасно и была совершенно растерянной. Еще бы – вот так, вдруг, остаться одной, с двумя детьми… У нее, конечно, есть работа, помогут и родители, и они с Мариной, но весь страх в том, что она осталась одна, а Артем остался без папы. От них всех – ото всех! – откололся кусок.

Наконец, оставив женщин за столом, Андрей Павлович перебрался к внуку на диван. Тот даже не взглянул в его сторону, только весь напрягся, как струнка.

– Что смотришь? – спросил Андрей Павлович, не рискуя пока погладить мальчика по голове.

– Мультик, – пробормотал тот. Подумав, добавил: – Аладдина…

– Как в школе дела?

Снова мучительно долгая пауза.

– Я в школу не хожу.

– С каких это пор?

Уже не пауза – молчание. С тех самых…

Чуть позже, когда Лида собралась уходить, а с внуком напоследок говорила Марина, Андрей Павлович решил высказать невестке свои соображения по этому поводу. Заговорил напрямую:

– Когда Артем пойдет в школу?

Лида от вопроса смутилась – отвела взор, поджала губы.

– Да, понимаю, что уже надо… Просто я отчего-то боялась его отпускать. И хотелось, чтобы он вначале все это пережил…

– Он еще очень долго будет это переживать. Но нельзя ребенку слишком долго прятаться – надо возвращаться в жизнь.

Лида кивала, словно соглашаясь, но глаз на свёкра не поднимала.

«Надо будет позвонить, проконтролировать, – подумал было Андрей Павлович, но тут же одернул себя: – Успокойся со своим контролем, ты не на службе».

По странному стечению обстоятельств в этот же вечер ему самому позвонил старый друг – священник отец Александр. В последний месяц он был в отъезде, где-то в глубинке, и о смерти сына давнего товарища ничего не знал.

Андрей Павлович рассказал ему обо всем сразу же, хоть и через силу. «Сколько же еще мне придется это говорить? Будто куски мяса из себя вырезаю… А ведь только семь дней прошло – только неделя, как его нет». Еще тяжелее становилось оттого, что фотография сына стояла прямо перед ним на письменном столе – простая и такая живая, в отличие от официальной и строгой, той, что была теперь в гостиной, перевязанная черной лентой. Как взглянул, так и не мог больше отвести взгляда. И на него в ответ смотрел из-за холодного стеклышка высокий, крепкий молодой мужчина в военной форме – светловолосый, с очень простым и открытым лицом.

– Страшно, – вздохнул отец Александр. Голос его не дрогнул от жалости. – Прими соболезнования. Отпели?

– Конечно. Все, как надо… Отец Александр?

– Да?

– А вот скажи мне – почему такое случается? Пути Господни неисповедимы, так что ли?

Отец Александр вновь тяжело вздохнул.

– Мы ведь и вправду не знаем промысла Божьего. Кого и для чего он в мир приводит? Кого и для чего забирает… Я Гену знал – хороший был человек, жил по-честному. Таких мало сейчас. А вам, живым, сейчас нужно его помянуть, а друг за друга держаться крепче прежнего. У тебя жена, дочь, внуки… Надо же Лиде помочь. Ей детей, твоих внуков, поднимать.

– Внуков… Я как с Артемом говорить не знаю. Понимаю, что теперь я ему вдвойне нужнее, а не знаю, как…

– Как не знаешь? Что ж тебе, внуки – не дети?

– Да дети, конечно.

– И я вот еще что скажу – перед Христом мы все братья и сестры. А дети – это души, которые нам вверяются для воспитания. И в испытание. Тяжело. Но такой вот крест тебе достался…

Тут Кречетова кольнуло свежее тревожное воспоминание.

– Крест… – протянул он. – А скажи мне, отец, что значит сломанный крест?

– Сломанный? – переспросил настороженно отец Александр. – У тебя сломался?..

– Нет-нет! Ни у кого не сломался. Просто ко мне попал – уже сломанный, старинный. Нижняя половина, если быть точным.

– Зачем это тебе? Ты же никогда антиквариатом не занимался.

– Да я и не из интереса к антиквариату. Он, я думаю, и ценности большой не представляет.

– В церковь его отнеси или в музей. Лучше не держи у себя такую вещь. Особенно сейчас. Чужой, сломанный крест! Господи…

– Хорошо, спасибо за совет. Жути нагнал…

– Я не для жути. Но такое и вправду не к добру. Нехорошая, думается мне, вещь…

Кречетов кивнул, переводя взор с фотографии сына на лежащий рядом крест – избавиться от которого он не имел ни права, ни желания.

***

В ночь с субботы на воскресенье (на девятый день) Андрея Павловича разбудил телефонный звонок. Было только двенадцать, он лег полчаса назад, но уснул очень крепко и поначалу принял звонок за будильник.

Звонил капитан Владимир Савин и, судя по голосу и сбивчивой речи, был очень взволнован.

– Простите, что разбудил, Андрей Павлович. Но дело крайне… невероятное. Это важно!

– Говори, что стряслось.

– Спиридович…

– Есть новая информация?

– Да, Андрей Павлович, он мертв. И вся банда. Убиты в его особняке. Одним разом…

Кречетов вскочил с постели, чуть не врезавшись в стеллаж с книгами – забыл, что все еще ночует в кабинете.

В последние полгода Спиридович был как бельмо на глазу – дважды попался на попытке сбыта краденых ценностей за границу, но оба раза выкрутился, во многом благодаря высокопоставленным друзьям. Из достоверных источников было известно, что он имел отношение к торговле наркотиками и даже людьми. Но взять эту гадину с поличным никак не удавалось. И тут вдруг – вся банда положена подчистую, все подельники.

– Черт знает что… – пробормотал Андрей Павлович. И, не сдержавшись, добавил: – Новый год-то вроде не скоро.

– Происшествие очень нестандартное, Андрей Павлович. В МВД уже головы ломают…

– Так, Володя, езжай туда, я скоро буду.

– Есть, Андрей Павлович.

Кречетов мигом оделся, но прежде чем он успел выйти в коридор, какое-то чутье подсказало ему взять с собой медный крестик. К чему? Дело Спиридовича старое, к «проекту» Кротова отношения не имеющее. Но с чутьем Андрей Павлович спорить не стал – и для верности повесил медный на одну цепочку со своим, золотым и целым.

В дверях спальни уже стояла, набросив шаль, Марина. За ее спиной в комнате на телевизионном экране мерцала какая-то полуночная образовательная программа.

– Вызывают?

– Да, прости, Мариша, служба. Ложись спать, не жди.

Но Марина и сама все понимала.

– Беги…

Дом, полный мертвых хозяев, ожил от присутствия полиции, а за нею – спецслужб, как мертвец от гальванического тока.

Савин встретил командира у самых ворот. Глаза прятал, не зная, как выразить соболезнования, которые крутились на языке. К счастью, не стал говорить ничего. Правильно, на службе – только по делу.

– Вы «Пятницу Тринадцатое» смотрели? – спросил неожиданно Савин.

– Чего-чего?

– Фильм ужасов такой давний.

– Нет, я ужасы не смотрю. Мне в жизни хватает.

– Ну… Того, что здесь натворили, реально может хватить на всю оставшуюся жизнь. Я, как увидел, сразу «Пятницу Тринадцатое» вспомнил. Пойдемте. Лучше на задний двор: там все начиналось.

Началось все с трех мертвых ротвейлеров. Двоим свернули шеи, третьего ударили о дерево с такой силой, что он почти обмотался вокруг ствола.

– Не слабо? – кивнул в сторону туши Савин. – Дальше бандиты пойдут – в такой же кондиции.

Здоровенный бугай, телохранитель Спиридовича, был убит в гараже лопатой – практически разрублен ею пополам.

Единственная женщина из всей банды – немолодая мадам, набиравшая девушек для продажи в бордели и гаремы – была повешена в бильярдной на вентиляторе под самым потолком. Вентилятор всё еще вращался вместе с ней.

«Ханурика» – убийцу и насильника, пожалуй, самого гнусного типа из всех, убитых этим вечером – оглушили, а после запихнули целиком в итальянский жарочный шкаф.

Бухгалтер банды лежал в кабинете, раздавленный полутонным сейфом, вынутым из стены.

Еще трем людям – средним «браткам» – попросту свернули шеи.

Два последних трупа обнаружили в хозяйской комнате. Это были черноволосый молодой человек и сам хозяин, Спиридович. Последнего опознали только по перстням на руках и татуировкам, потому как лицо было практически полностью уничтожено.

– На голову натянули два плотных мусорных мешка, а затем раздавили, – нехотя рассказывал Савин.

Кречетов почувствовал, как тошнота подходит к горлу: под темным полиэтиленом угадывался бесформенный ком с разинутым, сломанным ртом.

– Размозжили чем-то?

– Нет. Эксперты утверждают, что именно раздавили.

– Как?

– Неизвестно. Один сказал, что похоже, будто двумя колесами от Камаза долго-долго мяли.

– Собаке – собачья смерть. А с этим что? – Андрей Павлович кивнул в сторону парня в кресле у двери.

– Два сквозных огнестрельных ранения в брюшную полость. Чудесная, легкая смерть, – сообщил Савин и тут же смутился, испугавшись, что сболтнул лишнего.

– Кто он?

– Неизвестно. В данный момент устанавливаем личность. Но он не из банды – это точно. Застрелил его сам Спиридович из своего пистолета. Похоже, видел, как его подельников убирали одного за другим, и засел у себя в комнате. Этот вошел как раз, когда он был на взводе и…

– Попал под горячую руку.

– Под горячий пистолет.

– Бедолага… Савин, приведи-ка сюда одного из судмедэкспертов. Хочу услышать его мнение об этом ужастике.

Савин кивнул и поспешил на первый этаж, а Андрей Павлович подошел к молодому человеку в кресле.

«Ведь года на три младше моего Гены», – подумал он с искренней, глубокой жалостью.

Парень действительно был очень молодой, лет двадцати пяти, с тугими черными кудрями, угольно-черными бровями и ресницами. Кречетов заметил шрамы на бледном лице – один, перебивший соболиную бровь, как от сорванного пирсинга, только глубже и грубее, и другой, на нижней губе, будто от случайного пореза ножом или бритвой. И парень был красив, но не идеальной правильностью черт, а удивительным, поистине евразийским, их сочетанием.

Одет он был достаточно просто – узкие брюки, белая рубашка, кожаные ботинки, маленькие золотые серьги-колечки. То ли мажор, то ли обычный студент.

Что же привело этого мальчишку сюда? Отчаяние, перспектива «нужного» знакомства, легких денег?..

Вдруг от сквозняка всколыхнулась ткань рубашки на груди парня, и Андрею Павловичу померещилось, что тот вздохнул. Он шарахнулся прочь от этого наваждения и решил от греха подальше закрыть распахнутое настежь окно.

Под стенами особняка Спиридовича отцветал сад, шикарный, словно сказочный – дизайнерский шедевр с горками, арками, беседкой и прудом, в котором плавали растревоженные к ночи утки.

Андрей Павлович на несколько секунд задержал взгляд на подсвеченных верхушках декоративных деревьев, сделал глубокий вдох и затворил окно. И – то ли холодный воздух был виноват, то ли пыльца растений – но в носу защекотало, и он чихнул.

– Будьте здоровы! – пожелал ему приятный, чуть вкрадчивый и насмешливый мужской голос.

Кречетов обернулся, но обнаружил, что в комнату никто не заходил. В окружающей обстановке ничего не изменилось, за исключением единственной детали – глаза молодого симпатичного трупа, сидящего в кресле у двери, были открыты. «Просто сокращение мышц, – объяснил себе Андрей Павлович, – такое часто случается». Но нет – эти ярко-голубые, бирюзовые глаза смотрели прямо на него, и смотрели внимательно.

– Ну как вам, Андрей Павлович?

– Что?..

– Спрашиваю – как вам все это. Я не переборщил? Просто с таким отребьем церемониться неохота. А хотелось сделать вам приятное – подарок к началу сотрудничества…

Кречетов зажмурил глаза и с силой провел ладонью по лицу.

– Не волнуйтесь так, Андрей Палыч! Вы же подполковник – вам не идет. Ну… Подойдите. Ближе, ближе…

Труп выпрямился в кресле и улыбнулся, протягивая Кречетову руку. Тот подошел, взялся за нее – холодную, но гибкую. Парень, улыбаясь, уже почти смеясь, сжал его ладонь, покачал, будто здоровался с ребенком.

– Вот. Другое дело! Андрей Павлович Кречетов, подполковник ФСБ, сорок восемь лет, – принялся перечислять парень, словно отвечая урок, – женат, двое детей… Ой, нет! Одна дочь. Сын погиб при исполнении воинского долга на Северном Кавказе. Всё верно?

– Всё, – выдохнул Андрей Павлович. – Кто ты такой?

Парень отпустил его руку и потянулся было к своему воротнику, но тут на лестнице раздались шаги. Парень подмигнул Андрею Павловичу и снова превратился в безмятежный труп.

– Я ж вам все уже рассказал, – ворчал, протискиваясь наверх, полный пожилой судмедэксперт. Увидев Кречетова, он замолчал и, нервно пожевав губами, представился:

– Сергей Юрьевич.

– Андрей Павлович Кречетов.

– Так вот, Андрей Павлович, я товарищу капитану уже обо всем рассказал. Тут все просто, – он махнул рукой на покойника в кресле, – два пулевых. Прошли навылет, пули в косяке.

– А с остальными – непросто?

– С остальными чёрт знает что. Хотя, думаю, наркоман какой-то поработал или сумасшедший. Кого-то они сильно обидели.

– Эти много кого обидели.

– Я не первый год работаю, но не видел ни разу такой…

– Жестокости?

– Силы, Андрей Павлович! Жестокости, изощренности я насмотрелся. Но тут… Я видел, как насмерть забивают лопатой, но чтобы такого лося фактически разрубить – с одного удара! Поэтому говорю, сделал это кто-то «на колесах» или псих.

– Этот мог? – Андрей Павлович указал на тихий черноволосый труп.

– Товарищ подполковник, вы что? Во-первых, он в любом случае по комплекции не подходит. Наркота наркотой, но убийца должен быть крупнее, сильнее физически. И потом, Спиридович его застрелил, но кто же его самого так уделал? Я подобные травмы видел только, когда два мужика спьяну чего-то не поделили и один на другом ногами прыгал. Но тут кости и ткани раздавлены одним махом.

– Чем?

– Ну, если бы у нас по улицам бегали терминаторы и железные дровосеки, я бы сказал, что руками. Может быть, после вскрытия обнаружатся новые сведения.

– Я свяжусь с вами, – кивнул Савин.

– Давайте, – вздохнул эксперт. – Теперь я, с вашего разрешения…

– Да, спасибо. Всего доброго…

Судмедэксперт также пробубнил что-то на прощание и поспешил покинуть комнату.

Савин принялся что-то рассказывать и о том, как мало пока удалось найти в доме бумаг и документов, которые можно приобщить к делу, и о том, что нельзя уступать это дело МВД. Кречетов слушал, понимал, анализировал информацию – на автомате. Но одна главная мысль сейчас владела им. С этой мыслью всё вставало на свои места – с ног на голову…

Когда Савин уже исчез в деревянном колодце винтовой лестницы, ведущей из спальни вниз, Андрей Павлович подошел к парню в кресле, торопливо и аккуратно расстегнул его воротник, потянул за кожаный шнурок на холодной шее… и вытянул верхнюю половину сломанного медного креста.

Парень не шевелился – мертвее мертвого, херувимчик новопреставленный…

– Андрей Павлович, – позвал снизу Савин. – Что-то случилось?

– Нет. Просто кое-что в голову пришло… Иду.

***

В эту ночь Андрей Павлович вновь не сомкнул глаз до рассвета. Он заперся в своем кабинете, вновь перечитал первый раздел, принялся читать второй – пытался маниакально зубрить, как и было изначально приказано. Затем Кречетов открыл третий раздел, но читать уже не смог – мозг отказывался воспринимать информацию. Набор слов – бессмысленный по форме и жуткий по сути – роился перед глазами, как в ночь перед экзаменом.

И никак не шло из головы бледное лицо с двумя тонкими шрамами и ярко-голубыми глазами.

Или он умом тронулся с горя?..

«А ведь уже девятый день…» – подумал Андрей Павлович вдруг, мигом остыв от лихорадочного состояния, в котором пребывал последние несколько часов.

Решив, что надо поспать хоть немного, Андрей Павлович вновь лег в кабинете, заперев дверь.

На девятый день собралась семья: Лида, уже без детей, и Аня, сестра Гены. Приехал и отец Александр.

Марина, приготовив скромную закуску, сама накрыла на стол, сама встречала всех. Андрей Павлович вышел в последний момент, обнялся с дочерью, с отцом Александром, спросил Лиду про детей.

– Всё хорошо? – тихо и быстро спросила его жена, когда уже садились за стол.

Андрей Павлович кивнул. «Хорошо, – только и подумал он. – Когда тебе подмигивают посторонние покойники, это ведь к удаче?..»

Налили всем по стопке, подняли, не чокаясь. Андрей Павлович посмотрел на фотографию Гены и только поднес рюмку к губам, как в дверь позвонили. Он хотел сначала выпить, а потом открыть, но звонок не утихал.

– Да кто же там? – раздосадовано ахнула Марина.

Андрей Павлович поставил рюмку на стол и пошел открывать. «Наверняка, какая-нибудь дурная соседка, старушка, которой недостает внимания», – подумал он с неожиданной злостью.

Но за дверью стоял вчерашний покойник. Увидев Кречетова, он улыбнулся и отпустил кнопку звонка.

– Здравы будьте, Андрей Палыч…

Тот же голос, та же улыбка – только губы заметно порозовели и короткая чёрточка шрама проступила чётче. Теперь и одет парень был просто и небрежно: кеды, джинсы, свободная черная футболка с мордой озверевшего волка, потертая кожаная куртка и бесформенный рюкзак. Эта одежда казалась наброшенной на его тело, будто тряпье – соблюдает он эти ваши приличия и отвяжитесь.

– Подумал, что надо бы заглянуть, поговорить, но… Я, вижу, не вовремя.

Парень умолк, глядя на Андрея Павловича – мол, прогонишь или нет?

– Это… По работе, срочно! – крикнул Кречетов обернувшись на приоткрытую дверь гостиной. Затем он оттолкнул парня от порога и процедил сквозь зубы: – Только быстро.

– А, вы таинственную папочку Кротова читали? Тогда быстро поговорим… – засмеялся парень. – Пойдемте, у лифта покурим.

Они вышли в холодный, просвистанный сквозняками тамбур между квартирами, лифтами и лестницей.

Парень взъерошил свои густые, непослушные волосы, оказавшиеся внутри, у самой головы влажными, – Андрей Павлович даже почувствовал запах шампуня.

– Только из морга – в душ, и к начальству! – улыбнулся парень, сверкнув жемчужными зубами. – Представляете лица патологоанатомов: «Мы его потеряли!»?

Парень закурил длинную черную сигарету, и Кречетов разглядел кольца на его руках. На левой – серебряное, с оскалившейся не то пёсьей, не то волчьей мордой; на правой – два золотых: на большом современное, гибкое, как ремешок от часов, а на мизинце – старинный, маленький, будто женский, перстенёк с изумрудом.

В ушах у него по-прежнему были серьги-колечки, но в левом прибавилось еще два золотых «гвоздика».

– Что, нравлюсь? – уже зло и холодно ухмыльнулся он. – Ну же, выкладывайте, что читали.

– Объект, – произнес Андрей Павлович. – Существо, обладающее аномальной силой, выносливостью, живучестью.

– Ага… Именно оно.

– Легко входит в доверие к людям, однако эмоционально нестабилен, вспыльчив, мстителен.

– Старый Крот так написал? Вот мудак!

– Генерал Кротов вообще не слишком лестно о тебе отозвался. Я продолжу, если позволишь?

Парень легонько хлопнул себя по губам.

– Конечно-конечно!

– …Изобретателен, умен, жесток. Моральные принципы практически отсутствуют. Сексуально неразборчив.

Парень загнулся от приступа хохота. Кречетов продолжил:

– …Рекомендуется максимально использовать как положительные, так и отрицательные свойства объекта. Не допускается эмоциональный контакт куратора проекта с объектом.

– За первый раздел вам пятерка, Андрей Палыч! А второй штудировали?

– Читал.

– Интересно?

– Это правда? То, что там написано.

– Больше скажу – стараниями Крота, там, в его папочке, не вся правда.

– А про эксперименты над добровольцами и заключенными?

– По большей части над заключенными. Да, было дело.

– И про аналогичные эксперименты за рубежом?

– Правда.

– А о твоих пристрастиях?

– Эротических?

– Гастрономических.

– Это, дорогой Андрей Палыч, не пристрастия, а суровая жизненная необходимость.

– Это болезнь?

– Своего рода.

– Лекарства нет?

– Не нашли. И не думаю, что усиленно ищут. Если лишусь своей болезни – лишусь и силы, и выносливости.

– Другие такие есть?

– Не знаком.

– А питаться можно только таким странным способом? Иначе никак?

– Увы! Впрочем, кровь ведь не противнее паленой водки. Как мне думается.

– У Спиридовича дома тоже к кому-нибудь приложился?

– Фу на вас, Андрей Палыч! Смерти моей хотите безвременной? Те люди давно испортились! – парень заглянул за угол и выбросил окурок в мусоропровод. – Что ж, Андрей Палыч, а как вам третий раздел? Его хорошенько проштудировали?

– Не успел. У меня было мало времени. Имя будет в конце?

– Какое имя?

– Твое. Его я пока не нашел.

– Ну так придумайте. Имя или кличку. Со всеми этими легендами, прикрытиями – да зачем мне имя?

– Как твой командир, я приказываю назвать имя.

– Официально вы не командир, вы – куратор проекта. Официально меня настоящего вообще не существует. Называйте, как хотите. Крот обычно начинал разговор со слов: «Есть дело».

Парень достал из кармана мобильный, набрал какой-то номер и стал просто смотреть на экран, слушая гудки.

– Это я вам звоню. Сохраните номер, вызывайте, когда понадоблюсь. Звоните, пишите – как удобно.

– И когда ты можешь мне понадобиться?

– Да когда угодно. Кого-то соблазнить, кому-то оторвать голову… Не беспокойтесь, теперь у вас появится много интересных дел.

– И как мне записать тебя в адресной книге?

– «Объект»! А как еще? Честное слово, не обижусь, не стану проявлять свою мстительность и жестокость. А что касается сексуальной неразборчивости… мне как раз пора. Пойду, как говорится, бесов потешу. Если у вас, конечно, нет ко мне вопросов и предложений.

– Нет.

– Тогда читайте дальше инструкцию по эксплуатации. И, пожалуйста, Андрей Павлович, вызовите меня через месяц. Будет дело, не будет – не важно.

– Зачем?

Парень криво усмехнулся.

– Кротов, как самый одаренный, поместил этот пункт в последний раздел. Читайте, Андрей Палыч. До встречи.

«Объект» шутливо козырнул и исчез за дверью черной лестницы.

«Он – тварь!» – вспомнился Андрею Павловичу судорожный хрип Кротова. Но ведь твари не бывают так похожи на людей…

– Андрей, – раздался в общем коридоре голос жены. – Тебе на мобильный звонили. Что-то случилось?

– Нет. Прости, Мариша, иду!

Кречетов вернулся в гостиную, сел на свое место, взял отставленную рюмку – будто и не уходил никуда, а просто жизнь на паузу поставил. Но лица и взгляды окружающих выдавали факт его недолгого отсутствия. Дочь и отец Александр были искренне встревожены, Лида – почти обижена. Марина умело делала хорошую мину при плохой игре – о чем вы, дорогие гости, все хорошо!

Только взгляд Гены на фотографии не изменился.

Андрей Павлович, глядя на него, приподнял рюмку, выпил, наконец, вслед за остальными.

– Простите, служба. Лида, как у Артема дела в школе?