Читать книгу Сломанный крест. История чёрного серебра - Любовь {Leo} Паршина - Страница 8

– Клавдия Алексеевна, генерал не у себя?

– Нет, Андрей Павлович, он после обеда в Министерство уехал.

– Ах, да! Совсем забыл…

– У вас что-то срочное?

– Нет, ничего. Клавдия Алексеевна, с чем это вы там мучаетесь? Давайте помогу.

– Ох, да не беспокойтесь вы!

– Да мне ведь не трудно – где вам карабкаться, там мне руку протянуть. Что это?

– Это всякие копии служебных записок, заявлений, рапортов.

– Фолиант. Кстати, Клавдия Алексеевна, а Марченко сегодня не заглядывал?

– Сегодня нет. Но он, кажется, у себя. А что?

– Да по новому делу вопрос. Честно признаться, до сих пор странно, что у него это дело так вдруг забрали. Столько лет его вел. И так спокойно отдал. Вы не знаете, Клавдия Алексеевна, может, у него в семье что-то случилось?

– Да Бог с вами, Андрей Павлович, там, между нами говоря, и семьи-то давно нет… Ой, а вы еще эту туда же не поставите?

– Конечно, Клавдия Алексеевна.

– Спасибо вам! А Марченко, как тот же Кротов – волк-одиночка. По молодости женился, но семьи не сложилось. Не разводятся – чего уж на старости лет – но и жизни друг другу не портят. Он, говорят, вообще в отставку скоро будет подавать. Стареет, устал… А ведь хороший человек, старой закалки, ответственный.

– Да, да… Так, говорите, генерала сегодня до вечера не будет?

– Совсем сегодня не будет!

– Понятно… Спасибо, Клавдия Алексеевна.

***

Кречетов возвращался в свой кабинет, думая, что либо теперь по Управлению пойдет слушок, что он подсиживает Марченко, либо Клавдия Алексеевна будет считать его очень любезным, а генералу Зотову передаст, что его спрашивали. Может, рискованно было так откровенно собирать информацию, но старая, проверенная Клавдия Алексеевна знала всё про всех наверняка. И уж очень хотелось получить какое-то подтверждение новым предположениям до наступления вечера. Так будет спокойнее и легче работать, когда… когда вся его группа соберется.

И едва Кречетов об этом подумал, в кармане пискнул мобильный. «Можете представить меня, как Фёдора Данилова. Должность придумайте сами – до вас никто не показывал меня своим людям. Я на месте. Ваши гончие едят меня глазами. ТЧК» – сообщал Федя.

«Это надо видеть. И контролировать», – подумал Андрей Павлович и прибавил шагу.

Уходя, он разрешил Савину и Мите выпить чаю, пока его нет. Теперь они сидели на диване напротив входной двери и нервно грызли сушки. Когда он вошел, они поднялись, но их головы, как на ниточках, тут же повернулись обратно в сторону стола.

– Андрей Павлович, тут вот… – пробормотал Савин.

Федька сидел за приставным столом, в уголке, возле самого стола начальника. Когда Андрей Павлович вошел, он только выпрямился, не скинув капюшона, не сняв солнечных очков.

– Гляжу, все в сборе, – заметил Кречетов, проходя к своему креслу и как бы невзначай, между делом, чуть задергивая занавеску. – Не пообщались тут без меня?

– Ой, обо всём поболтали, – сообщил Федя, снимая капюшон и очки. – О жизни, о любви, о мужиках…

Наступила неловкая, немного напряженная пауза.

– Да ну? И как, Савин, у тебя дела с мужиками? Из отдела наружного наблюдения, например. Садитесь…

Все еще недоверчиво поглядывая на незнакомца, оба подошли, сели по другую сторону стола. Удивительно, но именно Митя не побоялся сесть напротив Федьки. Тот пока смотрел на свое отражение в очках, лежащих на столе.

– Думаю, стоит сразу познакомиться, – начал Кречетов. – Фёдор Данилов, из научно-исследовательского подразделения. Капитан Владимир Савин, младший лейтенант Дмитрий Шацкий. С ним, впрочем, вы в некоторой степени уже знакомы.

Федя усмехнулся, подняв взгляд на Митю, который, наконец, узнал его.

– Анжелика Сергеевна?..

– Привет!

Кречетов продолжил:

– С этого дня работаем все вместе. По материалам дела никаких секретов и тайн внутри группы. Начнем, пожалуй. Савин, что у тебя?

– Вчера и сегодня вплотную пообщался с товарищами из наружки, наблюдали за гастролером. Зовется пастором Адамом Ларсеном, настоящее имя – Аким Лебедев. Живет в Швеции с 1991 года. В конце перестройки ввязывался в разные секты, потом познакомился с нашим горе-пророком и попал в банду Михайлова – у того дело только набирало обороты. Ларсен по сути является посредником между ними. Заодно, прикрываясь религиозной деятельностью, выполняет поручения Михайлова, доставляет информацию, финансы, иногда даже заключает кое-какие мелкие сделки. В частности, вчера на его мобильный телефон был сделан звонок из офиса одной крупной промышленной компании. Официально, один из сотрудников хочет сделать пожертвование в частном порядке, но нам известно, что эта компания давно и успешно сотрудничает с корпорацией Михайлова. Сегодня утром Ларсену доставили пакет документов – он их не подписал, а вернул с поправками и предложениями. Новая версия договора будет готова к выходным. В воскресенье Ларсен улетает, но не в Швецию, а в Лондон. Причем не один, а вместе с пророком Игошиным.

– Видимо, крупная сделка, – заметил Кречетов.

Савин кивнул.

– По нашим данным, сам Михайлов сейчас в Лондоне.

– Надо брать их обоих сразу после подписания бумаг – тепленькими и тихо. Особенно Ларсена. Он необходим нам, как связь с Михайловым.

– Судя по телефонным переговорам, подписание состоится вечером в субботу. Как обронил в разговоре Игошин «заодно и отметим». Но на имя кого-то из официальных участников сделки пока не было заказано на вечер субботы ни столика в ресторане, ни номера в отеле. Возможно, они соберутся на квартире или на даче у Игошина, или просто-напросто в здании своей «Церкви».

– Не думаю, – включился Федька. – Не рискнут они так выставлять свою связь с мирскими аферами.

– Согласен! – встрепенулся Митя. – Многие прихожане специально переехали поближе к залу собраний. А на соседней улице вообще есть общежитие для иногородних. Хотя, официально оно секте, разумеется, не принадлежит. Тем легче заманивать молодежь – на дешевое койко-место. Так что в округе полно лишних глаз.

– Ладно, – протянул Савин, поглядывая то на одного, то на другого. – Но также вполне вероятно, что место или номер заказали через третьих лиц – сейчас проверяем эту версию…

– Проверьте «Маркиза», – посоветовал Федька.

Савин, недовольный тем, что его снова прервали, нахмурился.

– Что, простите?

– «Маркиз» – элитный ночной клуб в центре. Короче, ресторан, стриптиз, бордель – только все очень дорогое и без сверкающих вывесок. Личности, которые там бывают, вообще не слишком любят светиться. Игошин там бывал несколько раз, да и вообще это популярное место среди небедных людей, в том числе и гостей столицы. Просто проверьте.

– Откуда знаешь про Игошина? – спросил Кречетов. Про сам клуб, как «мекку» элитного секс-туризма, ему слышать доводилось – не по одному делу он уже фигурировал.

– Знаком с одним из владельцев.

– Тогда оба проверите – каждый по своим каналам. Митя, какая картина внутри секты?

– Ходил сегодня на утренние занятия – у них там что-то вроде воскресной школы, но есть занятия и по будням. Для домохозяек в основном.

– Что преподают?

– Что все неправы, – Митя вдруг усмехнулся, выпрямляясь на стуле. – Коммунисты, капиталисты, православные… Истину открыл Игошин, он же изобрел уникальную технику медитации, потому что йоги тоже неправы. Зовут на собрание в субботу, на котором будет выступать Ларсен, а также появится сам пророк. Вообще, начальство там все немного нервное. Наверное, никак не могут прийти в себя после… Анжелики.

Митя не удержался – улыбнулся, глядя на Федьку, который, похоже, как обычно, был собою очень доволен.

– А теперь, ребята, самое грустное, – продолжил Кречетов. – По этому делу ни одного заявления, ни одной служебной записки без предварительного согласования со мной. Вообще, стараемся действовать только через меня и генерала Зотова. И, разумеется, никому ни одного лишнего слова.

– Плохие слухи подтверждаются? – спросил Савин.

– К сожалению, пока да. На сегодня все. О дальнейших действиях сообщу. Можете быть свободны.

Федька и Митя поднялись, но Савин остался сидеть.

– Андрей Павлович, разрешите?

– Да, говори.

– Можно… с глазу на глаз? Если позволите.

– Конечно. Ребята, вы идите, работайте.

Савин сел поближе, на освободившееся место Мити, и проводил обоих каким-то настороженным взглядом.

– Итак? – поинтересовался Кречетов, когда дверь захлопнулась и шаги стихли за поворотом коридора.

– Андрей Павлович, кто это такой? Что это такое?

– Зря ты так, Савин. Федя необычный, очень. Но он нам может пригодиться.

– Из какого он отдела?

Кречетов, чуть наклонив голову, посмотрел капитану в глаза.

– Ты меня, что ли, проверяешь?

– Нет, конечно. Простите, Андрей Павлович. Просто не нравится он мне. Но если вы ему доверяете…

– Вполне. А ты мне?

– Конечно, товарищ подполковник!

– Вот и хорошо. Еще какие-то вопросы?

– Нет.

– Можешь быть свободен.

Десять минут спустя вернулся Федька, нарочито аккуратно и ритмично постучав.

– Можно? Я тоже хочу с глазу на глаз. Как там Савин – бдит?

– Боюсь, он в тебе узнал тот труп с двумя сквозными ранениями в брюшную полость. Но сомневается и не сознается.

Федя, не особо стесняясь условностями, сел прямо на приставной стол.

– А все потому, что ваша идея с таким «камин-аутом» – крайне неудачная.

– Невозможно прятать тебя постоянно. Если уж работаем вместе! Не доставать же тебя из шкафа только для разовых поручений.

– Вопросы возникают, Андрей Палыч. Много опасных вопросов. От копеечной свечки и Москва загорелась. Кстати! Только что видел Марченко. Митю до угла проводил, даже до буфета не дошел, и в холле перед лифтом – лоб в лоб.

– И что?

– Я хотел уйти по-английски, не прощаясь. Но он поздоровался. Пришлось ответить. Тогда он чуть ближе подошел и спрашивает: «Фёдор, верно?»

Кречетов смотрел на Федьку, стараясь понять, позабавило того подобное или насторожило.

– А ты что?

– Ну я же знаю, что КГБ лучше не врать. Сказал «верно» и уже тогда, не прощаясь, ушел.

– Не вежливо, Федя. И слабину, выходит, дал.

– А кто знает, что бы он спросил дальше и что я должен был бы ему ответить? Если он ни в чем не виноват и мечтает лишь о тихой отставке, он простит мне мою невежливость…

– И что ты по этому поводу думаешь?

Федька пожал плечами.

– За годы моей… службы мне случалось пару раз назвать свое имя. Если бы кто-то задался целью узнать, как меня зовут – особенно работая бок о бок с Кротом – он бы это сделал.

– Тебя ведь зовут не Фёдор Данилов?

– Меня зовут Фёдор.

– Федь, я ведь не Кротов. Я считаю, что не получится нормальной работы, если ты не будешь мне доверять.

– А вы, Андрей Палыч, мне доверяете? – Федька посмотрел хитро, искоса, своими глазами восточной кошки.

– Федь?..

– Да?

– Ты какой национальности?

– Чего?

– Просто в голову пришло. Если не хочешь, не отвечай.

– Андрей Палыч, да вы что?! Я – русский!

– Извини, если обидел. Больно на метиса похож.

– Нет, ну татары, конечно, пробегали, – Федя все еще немного растерянно провел рукой по черным кудрям. – Но это задолго до меня было. Я случайно такой красивый получился. А вы сразу обзываться! Нехорошо. А еще подполковник…

– Федя, не забудь, пожалуйста, по своему каналу попытаться пробить информацию по «Маркизу». И немедленно сообщи мне.

– Есть, шеф! Тогда я побежал готовиться к свиданию. Чего вы так смотрите? Я ведь не в шахматы с этим играю. Ну, до связи.

– Счастливо, – кивнул Кречетов.

Федька соскочил со стола и исчез за дверью.

А Андрей Павлович поймал себя на том, что искренне надеется, что Федьке «этот» действительно нравится. Иначе, какая-то проституция получается в наихудшем ее виде…

***

Как ни странно, Савин оказался шустрее и отчитался по «Маркизу» первым. Быть может, сыграла роль здоровая конкуренция. Уже ближе к девяти часам, когда Андрей Павлович только собрался уходить, тот позвонил и со скрытой неохотой сообщил, что Федька, оказывается, был прав.

– Игошин уже несколько раз бывал в этом клубе. Столик и комнату заказывал через подставных лиц – сотрудников своей же бухгалтерии, которые официально не являются членами его церкви. Сейчас то же самое – комната и столик у самой сцены заказаны на имя мужика, который вообще на больничном.

– Молодчина, Савин! Хвалю за оперативность.

– А что от вашего Фёдора – есть информация?

– Пока нет. Он… в процессе. До завтра, Володя.

– До завтра, Андрей Павлович.

Впрочем, этот день еще долго не кончался. Едва Андрей Павлович зашел в лифт, из-за поворота коридора появился полковник Марченко и, прибавив шагу, попросил подождать его. «Чего ж я не Федя?» – подумал Кречетов и с любезной улыбкой нажал кнопку открытия дверей.

Марченко вскочил в лифт, поблагодарил, перевел дух. Двери закрылись, лифт двинулся вниз.

– Вы – порядочный человек, Кречетов. Поэтому и решился говорить с вами открыто, – быстро заговорил Марченко. – Ваши порядочность и ответственность подвели вас к очень опасной черте. Кротов передал вам информацию по некоему давнему проекту, верно?..

– Если честно, не понимаю, о чем вы, – пробормотал Андрей Павлович.

– О том, о чем он всю жизнь не имел права вымолвить ни одного лишнего слова. Но я был рядом, наблюдал, догадывался…

Лифт остановился на первом этаже, двери открылись, но за ними был лишь пустой холл. Марченко решительно нажал на кнопку закрытия дверей. Они вдвоем оказались в глухой, стальной кабине.

– А в какой-то момент, Кречетов, я понял, что не только я – что за мной наблюдают. И мое любопытство не понравилось этому существу. Я бы не стал говорить об этом с кем-то другим – побоялся бы, что меня примут за сумасшедшего. Но вы знаете все! Поймите – Кротов провел жизнь в постоянном страхе, и вас ждет то же самое. А ведь у вас семья! Ох, я просто знаю, что будет происходить дальше. И мне страшно. За себя, Кречетов, прежде всего – за самого себя. Когда у меня забрали дело, над которым я работал несколько лет, я уже не стал спорить. Я понимал, что это лишь начало…

– Григорий Олегович, мне очень жаль, что дело у вас забрали. Вы знаете, что я никоим образом не настаивал и был удивлен не меньше вашего…

– Погодите, Кречетов. Не спешите с выводами и с ответом. Давайте встретимся в воскресенье. Я весь день проведу здесь, в Управлении. Приходите вечером, попозже – к девяти. Будет безлюдно и спокойно. Пока просто подумайте.

Он быстро нажал кнопку, выскочил из лифта и засеменил через холл к проходной.

В половине одиннадцатого, наконец, позвонил Федька.

Андрей Павлович с женой уже лежали в кровати – каждый на своей половине, со своей книгой, под своей лампой на прикроватном столике.

Взглянув на экран, Андрей Павлович, подумав секунду, вышел с телефоном в коридор.

– Да.

– Андрей Павлович, можете разговаривать? – Федька говорил вполголоса, едва ли не шептал. На заднем фоне слышался постоянный гулкий шум.

– Могу.

– Вы меня хорошо слышите?

– Терпимо. Ты где?

– В душе. Сегодня возможности позвонить может больше не представиться.

– Ты уверен, что нас не слышат?

– Абсолютно. Информация на счет «Маркиза» подтвердилась. Для руководства, оказывается, вообще не секрет, кто время от времени гостит у них, и это давно стало предметом для приколов. В субботу Игошин снова придет. Причем у них бронь на две комнаты. Вы в жизни таких бабок не видели, сколько они заплатили за вторую. А меня в субботу пустят на сцену.

– Куда тебя пустят?!

– Думаете, это для дела не пригодится?

– Пригодится, думаю. Только, чего ты там будешь делать? В одежде ты на девку, конечно, похож, но там же стриптиз…

– Обижаете, Андрей Палыч! Там одна мужская роль есть. По сюжету у меня будут рабыни. Нынешнего «рабовладельца» обещали штрафануть за что-нибудь и на субботу отстранить от работы. А еще я попросил забронировать столик для друзей. Можете с Савиным сесть, можете наружку посадить. Не знаю, далеко ли от наших пасторов – не стал уточнять, чтобы особо не светиться.

Кречетов слушал, пытаясь прикинуть, насколько пригодится все, что удалось Федьке устроить на субботу. Но в голову настойчиво лезли слова Марченко. Странно, он ведь только начал верить Федьке, а Марченко ему не нравился никогда. Но если довериться логике, простому здравому смыслу – кому стоит доверять: полковнику ФСБ с десятками лет безупречной службы за плечами или странному, дикому существу, которого официально нет?..

– Андрей Палыч, вы меня слышите?..

– Да, Федя. Извини. Ты – молодчина. Нам все очень пригодится. Жду завтра в то же время.

– Спокойной ночи, Андрей Палыч.

– И тебе, Федя.

– Да не дай Бог! Целую.

Андрей Павлович усмехнулся, взвешивая мобильник на ладони, и вернулся в комнату. Марина взглянула на него.

– Со службы звонили?

– Нет, любовница. Скучает. Ну ты же ее видела – высокая, стройная блондинка. Только зовут ее Фёдор.

Марина с ледяным лицом захлопнула книгу, выключила свою лампу и укрылась одеялом.

***

Это было строгое и в общем-то неприметное здание. Стояло оно не на самом проспекте, а в переулке, напротив некоего объекта вечной стройки. Четыре строгих этажа с наглухо закрытыми окнами. В переулке дверь без каких-либо опознавательных знаков, только с глазком и кнопкой звонка – вход для персонала. Основной вход был во дворе – там была такая же дверь, но на ней уже имелась медная табличка с единственным словом: «Marquis».

Имелся у здания и еще один этаж – под землей. Не просто подвал – этаж, где располагалось хозяйственно-бытовое сердце всего заведения. Не только котельная, щитовая и склад с морозильником, но и подсобки, кабинеты и отдельная столовая – никакая часть этой примитивной, обыденной жизни не касалась тех, кто развлекался и развлекал наверху. Руководство клуба вообще старалось не вмешиваться в то, что происходило на подземном этаже, полностью положившись на заведующего хозяйственной частью. Тот добросовестно выполнял свои обязанности, получал неплохой оклад и не тревожил хозяев по пустякам.

Конечно, интерес спецслужб к их заведению пустяком назвать было нельзя, но об этом он также ничего не сообщил. За время его работы в «Маркизе» да и вообще в течение всей жизни у него накопилось достаточно темных секретов, которые оказалось возможным превратить в рычаги воздействия.

Он отлично понимал, что этот вечер может стать последним для него в этом хлебном, престижном заведении. Пусть даже на «минусовом» этаже.

Но он просто велел принести ему кофе, подлил туда коньяку, а на вопросы, что происходит в аварийной щитовой и «кто эти люди?», отвечал, что «сам вызвал ремонтную бригаду для замены проводки на участке». И очень-очень надеялся, что члены «ремонтной бригады» простят ему, как и обещали, некоторые былые грехи. Также он старался не думать о том, что еще пара автобусов с «ремонтными бригадами» быстрого реагирования наверняка ждут где-то за углом на случай, если «ремонт» не удастся провести по-тихому.

Аварийная щитовая состояла из двух маленьких, тесных комнат с очень тусклым светом. Людей набралось немного – кроме Кречетова, Савина и Мити, только Майор Климов и старший лейтенант Резникова. Причем Савину и Резниковой предстояло работать «в зале». Савина решено было посадить за столик, заказанный Федькой, а Резникову – подослать к Игошину и Ларсену под видом девушки от заведения, чтобы она в нужный момент увела из зала хотя бы одного из них – желательно, Ларсена.

Кречетов про себя невольно отметил, что старший лейтенант на редкость хороша и ничто в ее внешнем виде не должно вызвать подозрений: охрана примет ее за девочку одного из гостей, гости – за работницу заведения.

Наконец, закончил наводить марафет Савин.

– Андрей Павлович, ну как?

Спустился он в подвал, как и все, в рабочем комбинезоне, а теперь надел дорогой костюм, пару перстней, зализал волосы. Лицо он старался сделать непроницаемым, потому как (это Кречетов видел и понимал) чувствовал себя в такой лощеной шкуре отвратительно.

– Хорошо выглядишь. Камеру с микрофоном повесили?

– А как же!

– Молодцы. Кстати говоря… – Кречетов взглянул на часы. – Пока есть время, пусть наш Фёдор спустится к нам. На него тоже аппаратуру повесим.

Чтобы позвонить, Кречетов отошел к двери – только там брал сеть мобильный – и набрал Федьку.

– Алло, Федя. Спустись к нам в щитовую. По делу.

Ответом ему была тишина – слишком долгая, чтобы оказаться случайной. Затем вызов завершился.

– Ну что? – спросил Савин, когда Кречетов вернулся к собранному наспех пункту наблюдения с тремя мониторами.

– Сейчас будет. Удалось подключиться к камерам наблюдения?

– Конечно, Андрей Павлович, – сообщил Митя. – Всё видим, всё пишем.

– Федя спустится – повесишь на него камеру.

– Есть!

Тут Кречетов заметил, что Климов украдкой, будто между делом покосился на них – как-то слишком внимательно, цепко, осмысленно.

Вскоре действительно явился Фёдор.

Из одежды на нем были кожаные штаны, черные рожки и крылья из черных перьев. Причем штаны были с разрезами по бокам снизу доверху, стянутыми тонкими шелковыми шнурами. Пожалуй, надень он одни трусы, это выглядело бы честнее и целомудреннее. На волосах был лак, на глазах – иссиня-черный карандаш.

– Как я вам? – мурлыкнул Федя и повернулся кругом.

– Класс, Федя, – кивнул Кречетов. – Еще бы хвост и нимб.

– Андрей Павлович, – жалобно простонал Митя, пытающийся подступиться к Феде, но словно бы натыкающийся на меловой круг. – А куда же камеру? Даже ремня нету…

– Ёлки-палки, – вырвалось у Кречетова. Федька только вздохнул, с любовью оглядывая самого себя.

– Может, тогда обойдемся без его камеры? – предположил Савин. – В зале будем я и Резникова…

– Нет, так не годится. Мне нужны все. Ты через сколько пойдешь на сцену?

– Через полчаса.

– Ясно… – протянул Кречетов, соображая, как лучше быть. Он окинул Федьку внимательным взглядом, невольно задержавшись на ребрах – виден ли шрам? Нет, не виден. – Сделаем вот как. Митя, давай бегом в ближайший зоомагазин – купи ему ошейник. Кожаный с шипами, как на добермана…

Митя, получив деньги, убежал, Федя ушел ждать в соседнюю комнату – бетонную коробку с огоньками на стенах. Климов проводил его крайне недовольным взглядом.

– Только ведь курить бросил…

Кречетов сделал вид, что не слышал.

– Связь с оперативной группой есть?

– Да, ждут нашего сигнала.

– Надеюсь, не понадобится. Савин, иди в зал, садись за свой столик. Судя по картинке, народ уже собирается.

– Вас понял, – Савин кивнул и, мельком оглянувшись на замерший во мраке крылатый силуэт, вышел.

– А я? – решилась спросить Резникова.

– А вы пойдете позже в разгар вечера. Чтобы не вызывать подозрений и вопросов у охраны.

Кречетов дождался, пока Савин появится на камерах охраны, оглядел остальные два монитора, вздохнул и вышел в соседнее помещение.

Там электричество гудело в проводах, в стенах и, казалось, в самом воздухе. Федька стоял, глядя на мерцающие огоньки различных датчиков. Их отблески отражались в его глазах и рожках. Крылья же в этой темноте могли бы и вовсе показаться настоящими, если бы не широкие резинки, перетянувшие крепкие Федькины плечи.

– Я когда смотрю на какую-то незнакомую технику, всегда пытаюсь понять, как она работает, – признался он.

– И как сейчас – выходит?

– Нет. Слишком мудрено.

– А человека понять еще труднее, – Кречетов прислушался: Климов с Резниковой за стеной тоже о чем-то негромко переговаривались. – Ты раньше пересекался с майором Климовым?

– Он тогда был капитаном. Встретились разок на одном задании.

– Он тебя запомнил, похоже.

– Ну, сегодня совсем накрепко запомнит.

– Федь, ты, пожалуйста, не переигрывай.

– Да я же вам говорил, что роль у меня на три минуты…

– Я не про шоу.

Федька улыбнулся, лукаво закусив губу.

– Весь мир – театр. Ладно-ладно, Андрей Павлович, не тревожьтесь. Постараюсь держаться в рамках образа.

– Не холодно босиком?

– Я не мерзну. Могу в таком виде по двадцатиградусному морозу идти несколько километров. Даже когда рухну, не умру – надо будет аккуратно разморозить. Крот ведь об этом писал в первом разделе. А вы так и не выучили наизусть?

– Времени, Федя, нет, чтоб зубрить, – вздохнул Кречетов. На самом деле, первый раздел он помнил достаточно хорошо, но одно дело – читать, что «объект переносит низкие температуры» и совсем другое – видеть, как Федька стоит босой на бетонном полу: – Почему тебе перестали доверять именно в семидесятые? Почему не раньше? Ты ведь до этого работал на царскую разведку…

Федька подступил ближе и заговорил тихо:

– Я ни на кого раньше не работал, Андрей Палыч. Я играл. Вблизи престола всегда интересно, всегда на кураже.

– Но ведь однажды престола не стало.

– Да. Мне как раз тогда Романовы окончательно оскомину набили. Ну-ну! Не смотрите так! Рога у меня игрушечные. Я просто принял ту сторону, которая мне больше нравилась. Мое вмешательство ничего не изменило. Только, может быть, спасло несколько жизней красноармейцев. Но в семидесятые, после всех войн, холодных и горячих, в затишье, в безвременье, кто-то задумался – кто-то испугался – что я действительно могу изменить судьбу государства. Мне не везло в семидесятые…

– И ты не давал никакого повода усомниться в твоей верности?

– Я бы никогда не принял сторону внешнего врага. Это ведь уже дело принципа. Но внутренний конфликт – это как ссора между братьями, и ты выбираешь того, с кем согласен. Разве нет? В семидесятые особых конфликтов не назревало… Хотя, может поэтому и задумались – зачем я вообще нужен? А я потерял бдительность, не улучил момент, когда игры кончились….

– Ты не пожалел тогда, что выбрал их сторону?

– Чью «их»? Этих новых, отожравшихся буржуев, лживых свиней? Я понял, что все хорошее идет к неизбежному концу еще после убийства Кирова. Как мне его было жалко!

– А он знал о тебе?

– Киров? Да.

– И знал, кто ты?

– Знал. Поэтому, наверное, не поверил мне, когда я пытался его предупредить…

Тут, с грохотом и топотом, в щитовую ввалился Митя. От быстрого бега он не мог ни говорить, ни даже толком дышать, руки у него, разумеется, тряслись, так что камеру и микрофон в ошейник взялась вставлять Резникова.

Федя же любезно подал Мите бутылочку минералки и осведомился:

– Ну как, наши победили?

– Г-где?.. – еле выдохнул Митя, пытаясь попасть бутылкой в рот.

– При Марафоне, конечно. Дух не испусти, зайчонок.

Митя, смутившись и нахмурившись, отступил к пульту.

Резникова вручила Федьке ошейник и вернулась к Климову. Федька, не обратив внимания на холодную, колючую неприязнь, отчего-то промелькнувшую в ее взгляде, скользнул довольно наглым и жадным взглядом по ее фигуре – от затылка к бедрам. Затем попытался надеть ошейник.

– Андрей Палыч, мне крылья мешают. Не поможете?

Кречетов спокойно, с невозмутимым лицом, подошел, взялся за ремешок.

– Волосы придержи, в самый замок лезут.

Федька отодвинул с шеи ложащиеся на нее кончики черных прядей и будто невзначай чуть повернул голову.

– Не мы одни успели поговорить по душам, Андрей Палыч? – едва слышно прошептал он.

– Готов! Позывной – «Ангел».

– Ну я полетел!

Федька боком вышел из щитовой, Кречетов сел за пульт. Митя в этот момент как раз делился с Резниковой подробностями поиска ошейника.

– Магазинов тут нет! Салон нашел. Кошмар! Для шавок – салон. На меня в этой форме, в рабочей, как на грязь вообще посмотрели. Но ошейники достали, выложили. А какие у этих продавщиц лица были, когда я их стал на себя примерять!..

Трудно было не признать, что здесь действительно приятно находиться. И вправду не просто дорогое, а элитное, почти изысканное место.

Кресло оказалось невероятно удобным – просто-таки втянуло в себя, обняло.

Пришлось напомнить себе, что расслабляться нельзя. Для начала Савин заказал какой-то коктейль замысловатого вида, с экзотическим названием. Пить его он, разумеется, не собирался, но сидеть за пустым столом не стоило.

Вечер только начался, на сцене, мысом выдающейся в зал, танцевали две полуобнаженные девушки – это пока был не откровенный стриптиз, а именно танец под мягкую, мелодичную, восточную музыку.

Зал наполнялся и разогревался.

Когда глаза привыкли к темноте, Савин, наконец, разглядел, где сидят сектантские проповедники – напротив него, во втором ряду от сцены.

– Это «Соболь», – назвал Савин свой позывной. – Вижу святош. На десять часов от меня.

– Тебя поняли, – отозвался Кречетов. – Видим их.

Дальше все пошло, как по нотам: к святошам подсел невысокий, лысоватый человечек – представитель, с которым велись неофициальные переговоры.

В зал отправилась Резникова, но пока только осматривалась, не подходя к объектам.

Ларсен с представителем компании вышли. Вскоре господин Ларсен вернулся один – довольный. Закончивший свои дела в Москве. Они с Игошиным заказали крепкую выпивку.

Резникова тут же подсела к ним. И даже Савину через сцену было видно, как Игошин изумлен, но искренне рад – поверил в «подарок» от заведения. Ларсен был на удивление спокоен, даже равнодушен, интересовался лишь своим бокалом и сценой.

А там начиналось нечто интересное…

В глубине сцены клубился дым, пронизанный резкими, мощными красными лучами. И там, в дыму, скользили, появлялись на мгновение, а затем словно бы растворялись в нем, женские тела. И вдруг музыка, переливавшаяся, вступавшая очень вкрадчиво, мягко, грянула электронным аккордом – и из красного марева поднялась фигура с черными крыльями. Падший ангел воздел одну руку к далеким, потерянным небесам. До второй его руки в этот момент дотронулась одна из грешниц… Ангел опомнился, схватил пленницу за запястье, швырнул ее на сцену перед собой. Две другие девушки бросились к ней, будто стремясь помочь, также вырвались из дыма, но затрепетали перед своим грозным надсмотрщиком и пали рядом с ней.

Ангел опустился на колени над первой грешницей, затем практически лег на нее, провел ладонью по ее телу, нежно сжал одну грудь.

В пункте наблюдения все происходящее с точки зрения «Ангела» было отлично видно. И слышно. Девица, дабы не выходить из образа, сладострастно выгнулась, но при этом украдкой прошипела:

– Ты что творишь, козлина?

– Проверяю – настоящая или нет.

– Еще раз проверишь – в хлебало наглое получишь.

Ангел, изогнувшись, как кошка, соскользнул с грешницы, полуприлег-полуприсел на краю сцены. Отработал. Дальше все внимание зала было приковано только к грешницам. Столь незначительная мужская роль в шоу и порадовала немногих пришедших сюда женщин, и не раздражала мужчин.

– «Ангел», повернись влево градусов на пятнадцать, – велел Кречетов. – Хочу видеть объекты.

Федька лениво повернулся и вновь замер. И стал сам откровенно разглядывать «святош» – это было видно на камере Резниковой.

– «Ангел», не светись, пожалуйста, – снова вышел на связь Кречетов.

– Я не свечусь, шеф. Я работаю. Спокойно, – промурлыкал Федька, чуть опустив голову, а затем вновь уставился в прежнем направлении, но выбрав более конкретный объект – Ларсена.

Тот, как ни странно, также прямо и неотрывно смотрел в ответ, лишь изредка отвлекаясь на болтовню уже изрядно набравшегося Игошина или на беснующихся на сцене грешниц. Так прошла минута-другая.

– Поняли тебя, – усмехнулся Кречетов. – Тогда берешь на себя Ларсена. «Астра», – переключился он на Резникову, – уводи Игошина не раньше, чем «Ангел» уйдет со сцены. «Соболь», расплачивайся и уходи. Жди их в коридоре.

Савин послушно расплатился, оставив щедрые чаевые, и вышел в широкий коридор, опоясывающий главный зал. Оглядевшись, Савин достал сигареты. Прикуривал медленно, потому что, откровенно говоря, не особо умел.

Эта сигарета стала настоящим мучением. Он уже с содроганием думал о второй, как из зала вышли Резникова с Игошиным.

– Вижу «Астру» с одним из объектов, – сообщил Савин, оглядываясь на зал и будто что-то бормоча себе под нос. – Какие указания?

– Пока оставайся на месте. Будь наготове.

– Вас понял.

Он не спеша вернулся к наглухо задрапированному окну, снова закурил, кляня все на свете.

Стал ждать, чувствуя, как начинают потихоньку звенеть, вибрировать в готовности, нервы.

Наконец, с ним снова вышли на связь:

– «Соболь», поднимайся на этаж выше, двадцатый номер. Говоришь и действуешь по плану.

Савин выбросил сигарету и направился к лестнице, отделанной под мрамор – просто очередной посетитель то ли устал отдыхать, то ли пошел расслабляться дальше.

В следующие несколько секунд публика в коридоре вовсе сменилась: новоприбывшие поднимались из главного холла, те, кто сидел в зале, выходили пройтись и о чем-то поговорить. Или спешили в номер с местной мадемуазель. Наконец, появился в коридоре и Ларсен.

Он прохаживался из конца в конец – неспешно, оглядываясь по сторонам. В итоге он зашел в самый темный, укромный, даже холодный уголок парадной части этажа. Здесь, в этом закутке, горел единственный тусклый светильник – было сумрачно и тихо.

На широком подоконнике ослепленного металлопластиковыми ставнями окна сидел уже бескрылый, но по-прежнему полуобнаженный и рогатый падший ангел. Задумчиво и печально курил он свою тонкую, черную сигарету.

Ларсен оглянулся, тактично кашлянул и заговорил с легким акцентом:

– Не помешаю? Закурить не найдется?

– Увы! Самому стрелять пришлось. Карманов нет, – ангел не столько хлопнул, сколько провел ладонью по бедру – и по полоске плоти, перечеркнутой зигзагом шнура.

Ларсен скользнул взглядом вслед за его рукой, потом посмотрел ему в глаза и пробормотал как-то неловко, словно между делом:

– Сколько?

– Штука евро.

– Идет. Поднимайся в двадцать восьмой номер, – Ларсен тут же развернулся, хотел спешно уйти, но вдруг добавил: – Крылья надень.

– Конечно, солнце.

– Оба схвачены, – вздохнул Кречетов, сидя в щитовой перед мониторами.

– Трое, – напомнил Климов. – Того, с кем они подписывали договор, по нашей просьбе уже взяла ГИБДД.

Кречетов перевел взгляд на монитор с картинкой от Савина: в полутьме шикарного номера сидел трезвеющий, находящийся на грани паники Игошин. От пьяного весельчака, как и от просветленного пророка не осталось и следа – там сидел загнанный в угол хитрый и очень злой зверь. Хотя, зверю было бы легче – он бы бросился на загонщиков, и дело с концом. А включенность в человеческие игры обязывала – и он пытался играть до конца. Ему объясняли, что если он не пойдет тихо и по-хорошему, то придется ставить на уши весь клуб, с тем же итогом, но с гораздо большими проблемами для обеих сторон… Но Игошин юлил, врал, блефовал, даже пытался угрожать. В общем, дело Савину и Резниковой предстояло долгое и муторное.

На Федькиной картинке тем временем уже появилась дверь с номером «28».

– Это «Ангел». Я пошел.

– Давай.

– Пошел давать.

– Поостри мне тут! Тяни время, насколько возможно. Не снимай ошейник.

– Вас понял. Наслаждайтесь.

Федька открыл дверь и вошел – снова чуть боком. Крылья мешались.

– Андрей Павлович, – робко проговорил Митя, сидевший тут же, чуть поодаль. – Но ведь он же не станет?..

– Не станет, – заверил Кречетов.

Климов нахмурился.

– «Соболь» не успеет. Его «святоша» только начинает раскалываться.

– Не успеет он – пойду я.

– Товарищ подполковник, опасно. «Соболь» все-таки весь вечер наверху. А вам бы лучше там не светиться. И потом… Позволите личные соображения?

– Слушаю.

– Касаемо этого «Ангела». Мне довелось видеть его в деле и, осмелюсь сказать, ничего страшного не произойдет, если мы оставим их вдвоем чуть подольше. Зато компромат будет стопроцентный.

– Понял вас, майор. Но не в мою смену.

Двадцать восьмой номер внутри был оформлен в сиреневых и фиолетовых тонах. Над большой овальной кроватью находилась оригинальная, подсвеченная ниша в потолке – будто дыра в вечернее небо с ядовито-розовыми облаками.

Ларсен сидел на кровати, уже без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки. На столике перед ним стояли ведерко со льдом с открытой бутылкой шампанского и два бокала.

– Ангелочек, – расплылся он в улыбке, уже без тени опаски или смущения. И даже без акцента: – Дверь закрыл?

– Конечно, святой отец.

Ларсен ошалело вытаращил глаза; все, сидящие в щитовой, похолодели до температуры окружающего их бетона. Федька как ни в чем не бывало сел на кровать, закинул ногу на ногу.

– Раз я ангелочек, то вы – святой отец.

Ларсен тут же успокоился, довольно и раскатисто рассмеялся, и стал разливать шампанское по бокалам.

– Как вас зовут? – замурлыкал Федька.

– Адам.

– Вы не русский?

– Нет, слава Господу!

– А так чисто говорите.

– По работе приходится тут бывать. А ты русский?

– Наполовину.

– А на вторую половину?

– Сириец. Мать в свое время в студента влюбилась.

– Обычное дело. Как зовут?

– Карим.

– Ну, за знакомство.

Федька выпил весь бокал до капли залпом. Ларсен отпил не больше половины, но церемониться далее не стал – вцепился в «ангелочка» и несколько мгновений на мониторе была только темнота. А из динамиков доносилось лишь его жаркое сопение. Когда вновь появилась картинка, Федька явно лежал на кровати, а Ларсен навис над ним.

– Сними это, – прошептал он, ухватившись за Федькин ошейник.

В динамиках раздался оглушительный скрежет.

– Не могу, радость моя. Правило клуба.

– Ладно, черт с ним!

– Может, сделать вам массаж?..

– Нет!

Ларсен накрыл собой и Федьку, и камеру. Кречетов взглянул на «картинку» Савина – беседа только подходила к кульминации.

– Не успеет. Я пошел.

На этот раз Климов промолчал, только с сомнением покачал головой.

Андрей Павлович скинул куртку рабочего костюма и надел свой пиджак. Брюки на нем были обычные.

– Климов, вы за старшего. Со мной постоянно быть на связи.

– Есть, товарищ подполковник.

Кречетов ушел, Климов беззвучно выругался, а Митя в ужасе уставился в экран, на котором пока ничего толком нельзя было разглядеть – только смазанные, мечущиеся пятна света и тени. Наконец, картинка замерла. Стал виден лежащий Ларсен – Федька сидел на нем сверху.

– Ты знаешь, Карим, что величайшие мудрецы мира ставили любовь к юношам выше любви к женщинам? – страстно шептал «пастор». – Это – божественная любовь…

Федька рассмеялся, а затем склонился и поцеловал Ларсена. Тот заерзал под ним и голос его, когда он заговорил, зазвучал по-другому – пропали и нотки веселья, он звучал низко и утробно от похоти.

– Ну давай, покажи, что умеешь!..

Федька соскользнул вниз, сев ему на ноги. В кадре оказались ремень и ширинка «пастора».

– Не смотри, – посоветовал Климов Мите, брезгливо косясь на экран.

Лейтенант, похоже, его не слышал: он прижал ладони к лицу – то ли в изумлении и ужасе, то ли желая закрыть глаза. Но все равно подглядывая, как ребенок, который смотрит фильм ужасов.

Однако едва ремень был расстегнут, Ларсен подскочил на кровати, как от удара током. Федька остался сидеть на его ногах, только повернул голову – и в кадре появился Кречетов.

Митя испустил вздох радости и облегчения.

– Какого черта? – взвизгнул Ларсен, уже с видом возмущенного солидного интеллигента. – Что вы себе позволяете? У меня нет денег! – выпалил он уже от страха.

– А что я тогда здесь делаю? – как бы между прочим поинтересовался Федька.

– Тихо, – велел Кречетов, подходя к кровати и отводя чуть в сторону борт пиджака, чтобы стало видно кобуру с пистолетом.

Ларсен онемел, побледнел, а затем вновь воззрился на Федьку.

– Это что – твой мужик? – пришел он к странному умозаключению.

– Да! – радостно подтвердил Федька.

– Не переигрывай, – резко одернул его Кречетов и сунул Ларсену в нос свое удостоверение. – Подполковник ФСБ Андрей Кречетов. Здравствуйте, господин Лебедев… «Ангел», слезь с него. Не думаю, что он убежит.

Федька живо соскочил с «пастора» и встал рядом с кроватью. Ларсен начал приходить в себя, оценивать окружающую обстановку, и прежде всего решил застегнуть брюки.

– Что?.. – зло прошипел он, стараясь совладать с дрожащими от волнения руками, – ЧК теперь не чурается и таких шлюх к работе привлекать?.. У вас на меня ничего нет. Я – гражданин Швеции! У вас будут большие проблемы, товарищ подполковник.

– В таком случае, быть может, вызовем шведского посла? – предложил Кречетов. – Не сюда, конечно, а в Управление.

– Ну, я надеюсь, вы будете благоразумны – не станете отвлекать занятого человека. Мы решим вопрос сами и мирно разойдемся. У вас ведь все равно нет ничего, чтобы меня брать – да еще так, в наглую. Извините, товарищ подполковник, я уж назову вещи своими именами.

– Хорошо, господин Лебедев, давайте все назовем своими именами. Вы нелегально достали себе шведский паспорт и последние двадцать лет живете в Швеции, но гражданином ее не являетесь…

– Это преступление – хотеть жить в благополучной европейской стране?

– Нет, что вы! Только эмигрировали бы тогда легально, с концами. И уже там, в благополучной европейской стране, организовывали тоталитарные секты и проворачивали бы финансовые махинации. Но тогда бы там долго не продержались. Кстати говоря, прятать вас за решетку мы не собираемся…

Ларсен-Лебедев, собиравшийся вновь прервать подполковника потоком праведного гнева, застыл с разинутым ртом. Кречетов усмехнулся и продолжил:

– Мы бы хотели некоторое время с вами сотрудничать. Ваша помощь очень пригодится следствию.

– Ну вы и раскатали губу. Говорю же – у вас ничего на меня нет! Я чист.

– Увы, Лебедев. На вас много чего есть. Просто пока не было повода взять вас с поличным.

– А вот это, по-вашему, повод? – расхохотался «пастор», тыча в сторону Федьки.

– Нет. Вам никто не запрещает проводить время в культурном месте и приятно общаться с совершеннолетним молодым человеком. Другой вопрос, что вы здесь оказались в крайне неудачный для вас момент. Вы, к сожалению, действительно очень бы нам пригодились. И если вы сейчас не пойдете с нами по-тихому, то через минуту-другую в клубе станет очень шумно. Две группы быстрого реагирования ждут в соседнем переулке. Поводов для столь решительных действий, поверьте, и без вас предостаточно.

– Но у вас нет поводов задерживать меня.

– А вас с вашим другом мы задержим не больше, чем на сутки. Что вы! Но в прессу успеет просочиться информация о том, что пророк и проповедник одной московской секты так хорошо проводили время. Может быть, кому-то из журналистов повезет и он разживется кадрами оперативной съемки. Но потом мы вас, разумеется, отпустим. И за ручку в аэропорт отведем. Чтобы господин Михайлов не волновался.

– Не знаю никакого Михайлова!

– Ну и слава Богу. Тогда вам и волноваться не из-за чего. Подумайте, Лебедев. У вас же есть скелеты в шкафу. А сотрудничая с нами, вы некоторых из них благополучно захороните.

Ларсен смотрел на Кречетова лихорадочными глазами, будто хотел переиграть его в гляделки. Понимая, что прежняя жизнь необратимо рушится…

Зазвонил мобильный. Ларсен вздрогнул от неожиданности, а затем понял, что звонят ему.

– Ответьте, – сказал спокойно Кречетов. – Только включите громкую связь.

Ларсен послушно включил.

– Адам?.. – раздался голос Георгия Игошина.

– Да, Гога?

– Не ломайся там, придурок.

Ларсен вскинул взгляд на Кречетова. Тот утвердительно кивнул – да, вы оба.

– Гога, ты…

– Не ломайся, говорю! – у Игошина сдали нервы. Связь прервалась.

– Что вы с ним сделали? – возмутился Ларсен.

– Ногу отгрызли! – усмехнулся Федька.

Кречетов холодно и строго посмотрел на него.

– Ничего пока. И с вами, Лебедев, ничего не сделаем, если пойдете с нами по-хорошему. Поверьте, нам тоже очень не хочется шума… У вас еще есть шанс успеть на завтрашний рейс.

Ларсен молчал – молча опустил голову, стиснул мобильный до треска, сжал челюсти. Молча кивнул.

– Замечательно. «Соболь», – обратился Кречетов уже к Савину. – Когда закончишь с первым, поднимайся, выведи второй объект.

***

Минут пятнадцать они сидели втроем на одной кровати, в полной тишине. Когда затем пришел Савин, Ларсен посмотрел на него исподлобья – возможно, видел его вечером среди толпы других посетителей и теперь узнал.

– Выбирайте, либо вы притворяетесь смертельно пьяным, либо делаете лицо повеселее, когда мы пойдем по коридору, – предложил Савин.

– Смеетесь, господа чекисты? Уж лучше буду пьяным.

– Хорошо. И на вопросы охраны, если таковые будут, отвечайте, что я – ваш друг. Если можно – поубедительнее. Идемте.

Ларсен медленно надел свой пиджак и с совершенно обреченным видом поплелся за Савиным. Дверь захлопнулась. Кречетов выдохнул.

– Ну ты, Федя, даешь.

– Будет вам, Андрей Палыч, – Федька сбросил ошейник на стол и налил себе еще шампанского. – Дело-то вышло мелкое. Даже скучное.

– А ты хотел, чтоб мы этот клуб штурмом брали?

– Для разнообразия. Я бы саблю со стены снял, размялся! Ладно-ладно! Уже никакой отряд с автоматами не затмит в моих глазах вас. Вам только белого коня не хватало, ей-богу! Кстати, спасибо. Мне этот Ларсен совсем не понравился. Шампанского не хотите?

– Нет, благодарю. Мне еще до утра работать.

– А что же вы за Савиным не идете?

– Подожду немного, чтобы не маячить перед охраной и другими гостями.

– Правильно. Кого-то может смутить табун мужиков, выходящих из одного номера. А я, с вашего позволения, выйду так же, как и вошел. Ну, чтобы не вызывать вопросов и не портить отношения с руководством. Мало ли, нам еще что-то здесь понадобится…

– Хорошо, Федя. Сегодня ты мне уже не понадобишься. Центр, – обратился Кречетов уже к Климову. – «Ангел» на сегодня выбывает. Отключайте его канал.

– Вас понял, – отозвался Климов.

– Приятное все-таки место, – заметил Федька, секунду-другую спустя.

– Бордель.

– Ну, бордель. Разве все так плохо. Девок здесь не на цепи держат.

– Федь, я смотрел на зал через камеры охраны и, готов поклясться, видел девчонок, которым нет восемнадцати.

– И что? Мне неполные шестнадцать было, когда любовник появился.

– Один любовник – не поток клиентов.

Федька пожал плечами, потом выпил залпом еще бокал шампанского и со вздохом плюхнулся на кровать – на спину, на крылья. И снова наступила тишина – но уже не напряженное молчание, а глубокое, спокойное, мирное безмолвие.

– Что ни говорите, а хорошее место… Тихое.

– Любишь тишину?

– Только когда не один.

Глядя на кусочек вечернего неба с ярко-розовыми облаками – картину в нише над кроватью – Федя протянул руку вверх.

– Я, когда маленький был, думал, что взрослые просто так между собой грешат. Возятся себе… А детей на самом деле Бог дает хорошим людям.

– Разве это не так?

– Ну, косвенно, может быть. А я думал, что все на самом деле так и происходит: открывается ранним утром окно и Боженька на ладони ребеночка родителям протягивает.

– И тебя, думал, также протянули?

– Конечно! Я так ясно себе это представлял, что почти помнил: папе еще рассказывал, как меня ему с матушкой принесли прямо с Неба, маленького, в одной рубашонке. А он не помнил. Ох! – Федя почти простонал и провел ладонью по лицу. – Окошко да Божья ладошка…

– Федь… – позвал Кречетов, еще не зная, что именно хочет сказать.

Тот встрепенулся:

– Вам пора?

– Да, пожалуй.

– Удачи с обработкой святош. Звоните, пишите. Митьке привет.

– Спасибо. Обязательно передам.

Кречетов подобрал ошейник со столика, пошел к выходу. Уже у дверей, в тесной коробке, служившей «прихожей», он оглянулся. Федька со смятыми черными крыльями лежал на белоснежной постели под окошком в искусственное, пронзительно-яркое небо. Словно бы почувствовав его взгляд, Федька открыл глаза, улыбнулся ему и подмигнул.

– Счастливо, Андрей Палыч.

– Счастливо, Федя.

Кречетов положил ошейник в карман, вышел в коридор и умеренно быстрым шагом направился к служебному лифту.