Читать книгу Голос Незримого. Том 2 - Любовь Столица - Страница 2

Золотое было время,

Было царство, жило племя,

И тем царством, не гневясь,

Седокудрый правил князь.

Правил мудро, не сурово,

Хоть и дряхлый, хоть и вдовый,

И была в него точь-в-точь

Молодая княжья дочь.

Волос долог, голос сладок,

Брови – выгнутее радуг,

А душой ко всем нежна

Распрекрасная княжна.

Куличи печет так вкусно,

Вышивает так искусно:

Города глядят со блюд,

В пяльцах розаны цветут!

А начнет в своей светлице

Класть поклоны да молиться,

Обратив на образа

Лучезарные глаза —

И не знать тогда народу

Ни войны, ни недороду,

И не сеять, не сажать —

Только рожь златую жать.

Все ее за то любили,

На пирах здоровье пили

И решили: по отце

Ей сиять в его венце.

Князь же, дочь свою лелея,

Повелел всегда быть с нею

Трем из девиц-златошвей,

Трем из стариц-ворожей.

Быть посменно, неотлучно,

Делать всё, что им сподручно,

Чтоб, помилуй Бог, княжна

Не случилася скушна.

День-деньской, сидя сутуло

У серебряного стула,

Песни девушки поют,

Платья новые ей шьют.

Долго за полночь старушки,

Став у шелковой подушки,

Старый сказывают сказ,

Отгоняют вражий сглаз.

А княжна едва их слышит,

А княжна живет, чуть дышит —

Так нежна, уж так нежна,

Распрекрасная княжна!

В голубом она саяне,

Ножки в розовом сафьяне,

Белый жемчуг – по глаза,

На перстах же – бирюза.

Заболтали здесь и там уж:

– Ох, княжне пора бы замуж!

А не то ее душа

Хоть для рая хороша. —

Князь прослышал, бровь насупил

И, созвав, как сов из дупел,

Пучеглазых умных свах,

Речь повел о женихах.

Но княжна, о том проведав,

От чаев и от обедов

Отказалась – прилегла

И на три дня обмерла.

А как стала просыпаться,

Князь о том не заикаться

Пред иконой дал обет

И понес ей сам обед.

Долго ль жили они миром

Друг со дружкою и с миром,

Только зимнею порой

Алой позднею зарей

Пожелалось раз девицам,

Как лазоревым синицам,

Навестить беленый сад —

Серебреный виноград.

Там княжна, как пух летая

В опашне из горностая,

Стала снежный шар катать,

Пышный, нежный ей под стать.

Тут подружки подсобили,

Брали, ставили, лепили —

И явился средь полян

Чудный, белый истукан.

Он в серебряном кафтане,

С алым поясом на стане,

В левом ухе – маргерит,

В сапожках алмаз горит.

На него дивились ели,

Звезды синие глазели,

Месяц выбрался за лес

И на дерево залез.

А девицы застыдились,

Рукавами заслонились.

Не пугалась лишь княжна:

Перед идолом она

Подняла вдруг покрывало

И его поцеловала,

Розовея, как фата,

Прямо в бледные уста.

Диво дивное тут сталось —

Проступила в снеге алость,

И из уст от девьих чар

Полетел вдруг легкий пар!

Вмиг Снегур весь встрепенулся,

Потянулся, улыбнулся,

Трижды сладостно зевнул

И на Божий свет взглянул.

Был тот взор звезды искристей,

Меда ярого игристей,

На княжну одну он пал —

И навек причаровал.

А когда подружки в куче

Убегли тропой скрипучей,

Прошептавши: – Чур нас, чур! —

Залюбился с ней Снегур.

Целовал ее он нежно,

Обнимал ее прилежно,

И, покорна, как жена,

Залюбилась с ним княжна.

Вдруг затмились звезды тучей:

Мчится по небу летучий,

Белый северный медведь

И давай рычать, реветь!

А на нем во тьме бурана

Ведьма лютая Морана,

Не щадя костлявых рук,

Плеткой хлещет всё вокруг.

Пошатнулись в страхе ели,

Месяц смотрит еле-еле,

И влюбленных среди нег

Засыпает тяжкий снег.

Обняла Снегура ведьма:

– Ну, лети скорей, медведь мой! —

Зверю стиснула бока

И умчалась в облака.

И лежит одна в сугробе,

Как в парчой обитом гробе,

Бездыханна, холодна

Распрекрасная княжна.

Там ее по алой шали

Слуги княжие сыскали

И, поникнув головой,

Понесли к отцу домой.

Князь, упав на руки рынды,

От печали плакал инда,

Вырвал прядь седых кудрей

И сокликал лекарей.

У постели те сидели,

От раздумия седели

И при свете звезд и зорь

Выгоняли злую хворь.

Пошептали, попоили, —

И, подвластна вещей силе,

В день, когда пришла весна,

Оживела и княжна.

Вновь пошла она к приходу,

Показалася народу,

Грошик кинула слепцу,

Приласкалася к отцу,

Одарила девок, нянек, —

Кика, лента, яблок, пряник —

Было каждой, что кому,

По заслуге и уму.

Но тоска княжну томила:

– Где-то княжич? Где-то милый?

На чужой он стороне,

Он не помнит обо мне. —

И точилась в сердце рана.

Вот однажды, вставши рано,

За ключи княжна взялась

И в дорогу собралась.

Облеклась она с опаской

Синей крашеной запаской,

Повязалася тайком

Алым ситцевым платком,

Прокралась пчелы невидней

Мимо юных гордых гридней

И, не узнана никем,

В поле канула затем.

Вот идет она по полю.

Вкруг: цветов пахучих вволю —

Золотые любистки

Развивают лепестки.

Как ступить она не знает —

Всё цветок нога сминает.

И к земле, душой нежна,

Нагибалася княжна

И просила, и молила,

И, целуя, говорила:

– Ох, земля, моя земля!

Ест печаль меня, как тля,

А твои цветы прекрасны,

Как один, желты и красны.

Ты прости, земля моя,

Приминаю луг твой я! —

Глядь-поглядь: пред ней землянка,

Возле женщинка-смуглянка,

Меж руками колос трет,

Зернь за пазуху кладет.

– Здравствуй, милая девица!

Рада я к тебе явиться,

Чтоб за ласковость ко мне

Наградить тебя вполне.

Дам тебе я розан алый,

Не простой, а небывалый,

Что без корня, да растет,

Что без дождика цветет.

Он вовеки не завянет

И повсюду пахнуть станет,

У тебя ль, краса, в руке,

На окне иль на венке. —

Подала цветок и скрылась —

Словно в землю провалилась.

Поклонилась вновь княжна,

Вновь пустилась в путь она,

А на дар нет-нет да взглянет:

Розан – день и два – не вянет!

Вот княжна идет к реке.

Берега вокруг в песке.

Льются струйки водяные,

Серебристо-голубые.

Как тут быть ей? Нет пути!

Брод не трудно бы найти,

Да ступить она не смеет —

Возмутить струю жалеет.

И к реке, душой нежна,

Наклонялася княжна

И просила, и молила,

Умываясь, говорила:

– Ох, река, моя река!

Пьет меня, как змей, тоска,

А твои струи все чисты,

Голубы и серебристы.

Ты прости, река моя,

Возмущаю плес твой я! —

Глядь-поглядь: пред нею хатка,

Подле женщинка-косматка

Под рукой ракушку бьет,

Жемчуг за ворот кладет.

– Здравствуй, милая девица!

Рада я к тебе явиться,

Чтоб за ласковость ко мне

Наградить тебя вдвойне.

Ты о слове не жалей-ка:

Тростниковою жалейкой

Отдарю я за простой —

Самогудной, не простой.

Хорошо она играет,

Всех за сердце забирает

И выводит тонко трель,

Как не выведет сам Лель. —

Подала свирель и скрылась —

Словно в воду опустилась.

Поклонилась вновь княжна,

Вновь пустилась в путь она,

А на дар не надивится:

Всё свирель поет, как птица!

Вот идет она к горе.

Небеса кругом в заре.

Розовы лучи сияют,

На тропу ковер бросают.

А тропа пряма, вольна…

Что же стала вдруг княжна?

Где ступить она крушится —

Затенить лучи страшится.

И к заре, душой нежна,

Обращалася княжна

И просила, и молила,

Угреваясь, говорила:

– Ох, заря, моя заря!

Жжет любовь мне сердце зря.

А твои лучи приятны,

Розовы, белы, закатны.

Ты прости, заря моя,

Затеняю свет твой я! —

Глядь: пред ней шатер устланный,

Рядом девушка-светлана

Ларчик на руку берет,

В полу яхонты кладет.

– Здравствуй, милая девица!

Рада я к тебе явиться,

Чтоб за ласковость ко мне

Отплатить тебе втройне.

Вот возьми себе в награду

Золоченую лампаду.

То – диковинка, мой свет,

И другой такой уж нет.

Для нее не надо масла,

Никогда она не гасла

И не сгаснет никогда,

Полыхая, как звезда. —

Подала ночник и скрылась —

Словно в тучу схоронилась.

Поклонилась вновь княжна,

Вновь пустилась в путь она,

Лишь порой, дивясь, приметит:

Всё лампада тихо светит!

Долго ль шла княжна вперед,

Может день, а может год —

Только шла всё дале, дале,

Впереди ж синели дали.

Наконец уж, как забор,

Встал пред нею черный бор.

А в бору том чудный терем —

Счету нет оконцам, дверям!

На воротах пара сов,

Охраняет змей засов,

На дверях – рога всё бычьи,

На оконцах – клювы птичьи,

В крыше – тьма вороньих гнезд,

А над вышкой – конский хвост.

Вкруг – ни просек, ни прогалин,

Белым снегом бор завален,

И не тает снег тот век,

Не живет тут человек.

Но княжна идет без труса,

Снег метет косою русой.

Смотрит: свесился сучок,

На сучке том старичок —

Борода белей кудели

Обвивает сосны, ели.

Бьет она пред ним челом,

Дарит словом, как рублем:

– Здравствуй многие ты лета!

Чье, скажи, подворье это? —

Захихикал старый дед

И прошамкал ей в ответ:

– Проживает здесь Морана,

Дочь могучего Бурана,

Муженек ее Снегур,

С ними – я, снеговый чур.

Ох, красавица! Ох, девка!

Коль не шутка, не издевка —

Понапрасну не храбрись,

А скорей домой вернись. —

Слышать то княжна не хочет:

Он ей с другом встречу прочит!

Подступила к воротам, —

Змей шипит и свищет там,

И трезвонит в колокольца,

И в златые вьется кольца,

Чтоб княжну не пропустить —

Побольнее укусить.

Но жалейка заиграла,

Змея сном заколдовала.

А княжна, отняв затвор,

Пробралась меж тем во двор.

Из дупла гнилой осины

Вдруг поднялся рой осиный,

Закружился, зажужжал —

И уж копит яд у жал,

И серебряной иголкой

Норовит воткнуться колко,

Чтоб княжну не пропустить —

Побольнее укусить.

Зацвела тут роза ало,

Ос дремой зачаровала.

А княжна меж тем смелей

Добралась и до сеней.

Тьма вокруг нее густая,

Черных нетопырей стая

Вдруг из всех углов спешит

И летает, и пищит —

Тащит медными когтями,

Ловит черными сетями,

Чтоб княжну не пропустить —

Побольнее укусить.

Но лампада засветила,

Гадов сном заворожила.

Входит в горницу княжна.

Там – Снегурова жена,

Неулыба и неряха,

Непечея и непряха,

Как медведица, ревет —

Колыбельную поет.

У нее в ушах сосульки,

Перед ней четыре люльки:

В каждой люльке спит урод —

Песьи уши, щучий рот.

Белым снегом лавка крыта,

Скатерть инеем расшита,

Сундуки все изо льда,

В окнах изморозь-слюда.

Вот Морана с пересмешкой

Говорит княжне: – Не мешкай!

Здесь ты, сказывай, зачем?

А не то тебя я съем. —

Мало ей княжна сказала,

Только розан показала,

Посулясь отдать его,

Коли мужа своего

Пустит та на час обеда

К ней для ласковой беседы.

И Морана, льстясь на цвет,

«Да» – ей молвила в ответ.

А сама потом к супругу,

Чтоб не вспомнил он подругу,

С поцелуем в очи льнет:

Стали очи – синий лед.

Вот дружки в палате низкой,

Золотая с щами миска,

Ряд серебряных сулей,

Груда сладких кренделей…

Освещает тускло солнце

Сквозь узорное оконце

Темно-синий сарафан

Да серебряный кафтан.

То княжна перед Снегуром

Синеоким, белокурым,

Блюдо с лебедем несет,

Мед душистый в кубок льет.

Но Снегур, к ее обиде,

Ест и пьет, княжны не видя.

И задумалась княжна,

Подошла к нему она

И сказала: – Милый княже!

Али я теперь не та же?

Лик мой розов и румян,

Как и прежде, без румян.

Глянь, прекрасней стал он даже!

И любовь моя всё та же. —

Понапрасну час идет —

Друг ее не признает.

К ведьме вновь княжна явилась

И жалейкою хвалилась,

Обещаясь подарить,

Если час один побыть

Разрешит с ней мужу в бане,

Ту жалейку ей, Моране.

И Морана ей в ответ

«Да» – промолвила, не «нет».

А сама потом к супругу,

Чтоб не вспомнил он подругу,

С поцелуем в губы льнет:

Стали губы – алый лед.

Вот дружки – в горячей бане.

Кипяток в сребреном чане,

Вырезной полок горой,

Веник свежий и сырой…

Озаряет вечер алый

Сквозь пушистое мочало

Стан девичий – побелей,

Молодецкий – посмуглей.

То княжна стоит пред милым

И духмяным моет мылом,

И из шайки золотой

Обдает его водой.

Но Снегур, ее не чуя,

Лишь становится под струи.

И смутилася княжна,

Обняла его она

И сказала: – Милый друже!

Али сделалась я хуже?

Грудь по-прежнему полна

Без сорочки изо льна.

Тронь, еще уж стала туже!

И любовь храню я ту же. —

Понапрасну час идет —

Друг ее не признает.

К ведьме вновь княжна входила

И лампадою дивила,

Побожась расстаться с ней,

Коль одну из всех ночей

С мужем та поспать дозволит,

А потом, пускай, заколет.

И Морана, льстясь на свет,

«Да» – ей молвила в ответ.

А сама потом к супругу,

Чтоб не вспомнил он подругу,

С поцелуем в перси льнет:

Стали перси – белый лед.

Вот дружки – в опочивальне.

У стены тесовой дальней

Кипарисная кровать,

Вверх лебяжьих думок пять…

Озаряет месяц белый

Сквозь завес поголубелый

Темный снятый сарафан,

Светлый скинутый кафтан.

То княжна пооправляла

Парчевые одеяла,

Взбила пышный пуховик —

И Снегур там с ней поник,

Но лежит, не обнимая,

Сном своим подругу мая.

И заплакала княжна.

Прилегла к нему она

И сказала: – Милый! милый!

Пробудись, проснись, помилуй!

Я дала последний дар.

Не сниму с тебя я чар

И твоей не стану милой —

Утром ждет меня могила. —

Полилась ее слеза

По лицу, как бирюза,

Перси белые кропила,

Лед студеный растопила

И прожгла до сердца вдруг —

И очнулся милый друг!

Целовал княжну он нежно,

Обнимал ее прилежно,

За любовь благодарил

И с улыбкой говорил:

– Спал я долгие, знать, веки…

Но теперь раскрылись веки. —

Не напрасно ночь идет —

Друг подругу признает.

Пробудившися поране,

Молвил так Снегур Моране:

– Ты жена моя была,

Но меня ты продала

За цветок, что пахнул сладко,

За свирель да за лампадку.

А теперь моя жена —

Распрекрасная княжна,

Что давно меня любила,

За любовь свою купила.

С ней я еду в ихний край,

Ты же, глупая, прощай!

Да покуда не позвали,

Посиди с детьми в подвале,

Не твори ты людям ков! —

И замкнул на сто замков.

Как Морана разорется,

А за нею все уродцы:

– Розан тот, что был так ал,

В кадь заброшен – он завял!

Замолчала та жалейка —

Вон лежит уж под скамейкой!

А лампадка та чадит…

Так обманывать ей стыд! —

Рассердилась баба злая,

А Снегур, коней седлая,

Взял цветные удила,

А княжна дары взяла.

Вмиг они на коней сели

И, быстрее карусели,

Из страны всегдашних вьюг

Понеслись к себе, на юг.

Распустился розан алый,

И жалейка заиграла,

И лампадка вдруг зажглась,

Лишь сокрылся бор из глаз.

Вот уж речка голубая

Поздоровалася, бая.

Вот и алая заря

Поклонилася, горя.

Вот и поле золотое

Почеломкалось травою —

И в хоромах, наконец,

Обнимает их отец.

Прежде сделали венчанье,

После пир да столованье,

Весь народ кричал ура,

Пил от утра до утра.

До ночи плясали девки

И вели свои запевки.

Я была там, мед пила,

Да в рукав лишь залила.