Читать книгу Лабиринт без права выхода. Книга 1. Загадки Ломоносова - Людмила Доморощенова - Страница 15

Готлиб Фридрих Вильгельм Юнкер был не намного старше Ломоносова: родился в 1703 году в Нижней Саксонии. Учился в Лейпцигском университете, приобрёл здесь известность как стихотворец, подражатель саксонского поэта Гюнтера. В 1731 году он надеялся получить должность придворного поэта в Дрездене, однако этого не случилось: возможно, по причине малого поэтического таланта соискателя. И Юнкер отправился, как многие немцы в то время, «на ловлю счастья и чинов» в Россию.

Здесь он быстро сделал головокружительную карьеру, познакомившись с Шумахером – секретарём Петербургской Академии наук, которому её первый президент доктор Блюментрост специальным распоряжением уже передал всю полноту власти в этом учреждении. Среди обязанностей, возложенных на Академию (а, значит, организационно – на Шумахера), было составление торжественных речей, од, стихов и надписей для иллюминаций и фейерверков, что при необходимости поручалось некоторым академикам. Появление «настоящего» стихотворца, каким Шумахер представил Юнкера, избавило их от этой нагрузки. Писал тот, по воспоминаниям, действительно много. Профессор истории Академии наук Миллер говорил, что Юнкер «брался за всё, что ему ни поручали», писал стихи, «не приготовляясь, на всякий представлявшийся ему случай», и «был более чем счастливый стихотворец».

Комплимент, как видим, весьма сомнительный: не талантливый поэт, а просто удачливый творец поздравлений, оформленных стихотворно. Ни один из его «трудов», кроме оды «Венчанная надежда Российския империи в высокий праздник коронования всепресветлейшия, державнейшия великия Государыни Елисаветы Петровны…» (1742 г.), переведённой М.В. Ломоносовым (Юнкер не знал русского языка и создавал свои опусы только на немецком), не оставил следа в русской литературе. Е.Н. Лебедев в уже цитированной нами биографической книге «Ломоносов» писал: «Надо думать, переводя (причём безупречно как с формальной, так и с содержательной стороны) „Венчанную надежду”, Ломоносов, хорошо знавший её автора, не очень обольщался насчёт искренности расточаемых здесь похвал».

Уже в конце 1731 года молодого поэта (Юнкеру не было тогда и 30 лет), «хорошо писавшего также прозой» и могущего, по характеристике Шумахера, «пригодиться при разных случаях», назначили адъюнктом при Академии, а в 1734 году, по именному императорскому указу, он стал профессором политики, морали и элоквенции (следующий профессор «по этому профилю» В.К. Тредиаковский отвечал в АН только за элоквенцию, т.е. ораторское искусство и красноречие). Во всём этом обращают на себя внимание два момента: то, что поэт был готов пригодиться при разных случаях, и то, что он оказался «привязан» к политике, «сдобренной» моралью. Поэтому, думается, не случайно уже через год Юнкеру нашли ещё одно применение: он был определён в качестве историографа при фельдмаршале Х.А. Минихе, назначенном в Русско-турецкую войну 1735-39 годов главнокомандующим русской армии.

Считается, что сделано это было по предложению самого Миниха, который являлся якобы почитателем и покровителем Юнкера. Даже если это и так, то Христофор Антонович, так звали этого немца в России, крупно просчитался, и в конце жизни ему пришлось самому писать воспоминания, чтобы увековечить свои ратные и прочие подвиги. Но, скорее всего, поэт, готовый «пригодиться при разных случаях», был просто приставлен к фельдмаршалу в качестве «наблюдателя», о чём говорит его «военная» биография.

Эта война с турками и их союзниками крымскими татарами с самого начала обещала быть тяжёлой, во-первых, в моральном плане: ещё помнился разгромный для русских Прутский поход. Во-вторых, условия Крыма, населённого крайне враждебными России кочевниками, были практически неизвестны генералам русской армии. Как пишет С. Соловьёв в «Истории России с древнейших времён», уже через месяц после начала кампании, в сентябре, Миних и вся его свита, находясь в Полтаве, занемогли местной лихорадкой. Фельдмаршал распорядился отправить в Крым генерал-лейтенанта Леонтьева (кстати, того самого, который потом протежировал Ломоносову в Киеве). Это было очень неудачное решение: в середине октября начались дожди, потом пошёл снег, ударили крепкие морозы, что привело к огромным людским потерям (более половины 58-тысячного войска), падежу лошадей. Кроме того, выяснилось, что впереди движения войска нет ни леса, ни воды; пришлось поворачивать назад.

Миних был раздражён возвращением Леонтьева ни с чем. Самим же Минихом, вернее назначением его главнокомандующим, был недоволен командовавший Украинской армией старый генерал Вейсбах, считавший себя более опытным полководцем и поэтому не желавший подчиняться Миниху. «Серьёзная война ещё не начиналась, а уже генералы перессорились», – писал историк С. Соловьёв. В 1736 году возникли слухи о заговоре генералов против своего главнокомандующего, в связи с чем состояние находившейся в походе армии не на шутку обеспокоило императрицу.

Кабинет-министр Анны Иоанновны А.И. Остерман, отвечавший за вопросы внешней политики и старавшийся иметь резидентов на самых важных участках своей деятельности, недолюбливал Миниха, зная его характер «классического склочника». Но главнокомандующего назначал не он, поэтому, продумывая стратегию войны, Андрей Иванович должен был предусмотреть своего человека, не просто находящегося рядом с фельдмаршалом, но и допущенного в его мысли и планы. Приставить к честолюбивому Миниху в качестве историографа поэта Юнкера – прекрасная идея, автором которой мог быть только Остерман.

Итак, осенью 1735 года Юнкер с армией Миниха начинает Крымский поход. Зимой военные действия в ту пору не велись, поэтому историограф вскоре возвращается в столицу, где пишет к новому 1736 году оду «Время» и подносит её императрице. Весной нового года военные действия возобновляются, и Юнкер возвращается в действующую армию. Летом Миниху удаётся, с огромными потерями, взять крепость Азов. При этом выясняется нехватка всего: продовольствия, фуража, боеприпасов и даже соли, хотя на Украине работают два больших соледобывающих завода – в городах Бахмут и Тор. Очевидно, из разговоров с местными жителями Юнкер узнаёт, что заводы эти безнадёжно выработали свой ресурс, устарели, нужна их модернизация, которая позволит в несколько раз увеличить выход соли на-гора и принести огромную прибыль государству.

В конце осени 1736 года Юнкер опять едет в Петербург, где привлекает внимание двора Анны Иоанновны своими разговорами и рассуждениями об улучшении работы украинских соляных копий. Ему предлагают составить подробное донесение о состоянии дела, высказать свои собственные «соображения». По представленным бумагам выходило, что при принятии некоторых мер на этих предприятиях «доходы её величества с небольшими издержками могут увеличиться, к величайшему облегчению её подданных, с 500 тысяч до полутора миллионов рублей ежегодно». Анну Иоанновну и Бирона это заинтересовало.

Правительство и Соляное правление (комиссариат) тоже были очень озабочены создавшимся положением. Дело осложнялось ещё и тем, что в эту войну по понятным причинам почти полностью прекратилось снабжение Левобережной Украины крымской солью. А императорские соляные заводы на Украине вываривали её не более трети от потребности. И тогда было решено поручить оперативные работы по увеличению производительности украинских соляных заводов Миниху. А руководство самими заводами передали… поэту Юнкеру, проявившему такую заинтересованность в этом деле. Ему было присвоено также звание камерального, то есть управляющего госимуществом, советника.

Христофор Антонович имел хорошее инженерное образование, у него был большой опыт хозяйственно-организационной и строительной деятельности, поэтому в другое время он мог бы, наверное, толково справиться с поручением. У него бы выход соли на-гора увеличился в самый короткий срок, тем более что подобные ответственные задания ему уже не раз приходилось успешно выполнять. Но ведь шла война! Весной 1737 года началась подготовка к взятию Крыма армией генерал-фельдмаршала Петра Ласси и крепости Очаков армией самого Миниха. До Бахмута ли тут с Тором? До выполнения этого поручения у главнокомандующего, похоже, так никогда руки и не дошли.

А что же Юнкер, инициатор казавшегося столь перспективным дела? По указу от 26 августа 1737 года он был окончательно отставлен от Академии наук (а значит, и от Миниха, к которому официально был приставлен как сотрудник АН) и назначен «надворным каморальным советником Бахмуцких соляных заводов», что, вроде бы, сулило ему самостоятельность и возможное богатство. Но он забыл, что истинным, хотя и неофициальным распорядителем его судьбы с 1735 года стал фактический глава Кабинета министров Остерман. Андрей Иванович перехитрил всех: и Анну Иоанновну с Бироном, поверившим Юнкеру, и самого поэта. Ему не нужен был Юнкер-солевар, ему нужен был Юнкер-осведомитель.

Дело в том, что после взятия Минихом в середине июля 1737 года крепости Очаков в войну против Турции вступила, «осмелев от побед русских», союзница России Австрия. Однако её войска тут же начали терпеть поражения, что, вместо помощи, лишь усугубило ситуацию для союзников и укрепило позиции Турции. В августе 1737 года представители России, Австрии и Турции собрались в местечке Немиров (Подольская губерния), чтобы урегулировать военно-политические вопросы и прекратить военные действия. Русскую делегацию на переговорах возглавлял из Петербурга сам Остерман. Переговоры закончились безрезультатно; кроме того, возникла угроза вероятности сепаратных переговоров Австрии с Турцией.

Именно в это время Юнкер под видом специалиста по солеварению, изучающего состояние соляных промыслов в Европе, был направлен по рекомендации Остермана в научную, так сказать, командировку за рубеж. Миних к тому времени уже упрочил своё положение в армии, начавшей, наконец, побеждать, и «приглядывать» за ним больше не было необходимости, но нужна была срочно информация о возможности сепаратных соглашений Австрии и Турции.

Считается, что все изменения в жизни Юнкера в России происходили по воле российской императрицы. Но ведь известно, что, не имея понятия о государственном управлении и не доверяя Сенату, Анна Иоанновна практически с самого начала правления переложила эту работу на учреждённый ею в 1731 году Кабинет министров, на заседаниях которого уже в 1732 году побывала лишь дважды. Тот же Миних писал в своих мемуарах об Анне Иоанновне: «Главный её недостаток заключался в том, что она слишком любила спокойствие и не занималась делами, предоставляя все произволу своих министров».

В 1735 году Кабинет министров получил право издавать законы и указы, исходящие от её имени. С тех пор лишь ничтожная часть именных указов, во множестве проходивших через Кабинет, подписывалась лично императрицей. Министров, наделённых особыми полномочиями подписывать именные указы, изначально было трое: канцлер граф Г.И. Головкин, вицеканцлер граф А.И. Остерман и действительный тайный советник князь А.М. Черкасский. В январе 1734 года, всего на две недели пережив смерть старшего сына Ивана, Головкин умер и его в апреле следующего года заменил П.И. Ягужинский, который ровно через год тоже скончался. Его только в феврале 1738 года заменил А.П. Волынский. То есть весь интересующий нас 1737 год в Кабинете делами заправляли всего два министра – Остерман и Черкасский. О последнем современники отзывались как о деятеле честном и неподкупном, но совершенно ни к чему не способном и недалёком, не игравшем самостоятельной роли. Так, историк века М.М. Щербатов писал, что это был «человек молчаливый, тихий, коего разум никогда в великих чинах не блистал, повсюду являя осторожность».

Черкасского называли «телом Кабинета»; «умом и душой» этого высшего органа власти в стране был Остерман. Испанский посланник де Лирия писал: «Остерман до того забрал в руки все дела, что здесь является настоящим распорядителем он, а не царица, безусловно покоряющаяся его влиянию». Остерман остался в истории России как мастер интриг и «многоходовок», поскольку отличался умением верно понять требования и условия данного момента и поставить себе определённые и вполне достижимые цели. Пользуясь незаменимостью в Кабинете министров, говорят историки, он нередко вёл свою игру (но никогда – против России). Учитывая то, что все отчёты до и после «командировки» в Европу Юнкер отправлял в Кабинет министров, можно смело утверждать, что предназначены они были именно Андрею Ивановичу, как звали в России немца Остермана.

Конечно, деятельность Кабинета в целом и Остермана лично контролировалась фаворитом Анны Иоанновны Бироном, без одобрения которого не обходилось ни одно мало-мальски важное назначение на государственные должности. И хотя отношения Бирона с Остерманом были достаточно сложными, в случае с Юнкером никаких затруднений с отправкой своего агента под легальным прикрытием в Европу у Остермана быть не могло, так как имя Юнкера было во всех отношениях хорошо известно Бирону. В 1732 году поэт был использован для составления иллюминации по поводу переезда двора из Москвы в Санкт-Петербург. В следующем году он составил стихотворное приветствие по поводу брака свояченицы Бирона. А буквально за месяц до назначения надзирателем соляных заводов написал оду по случаю избрания Бирона курляндским герцогом, причём экземпляр, поднесённый виновнику торжества, был отпечатан на белом атласе.