Читать книгу Лабиринт без права выхода. Книга 1. Загадки Ломоносова - Людмила Доморощенова - Страница 17
Часть первая. Судьба Ломоносова
Университеты Михаилы Ломоносова
О работах по соляному делу
ОглавлениеТо, что Ломоносов к моменту встречи с Юнкером имел уже довольное понятие о выварке соли, сомнения не вызывает, но где и как он получил сие понятие? Достаточно ли для этого только бывать на солеварнях? Ведь любопытствовать он мог лишь в подростковом возрасте, юношей уже должен был участвовать в погрузке приобретённой отцом продукции, оформлении покупки. Однако много ли мог увидеть подросток – внешнюю сторону дела. Сама же технология, её тонкости и особенности – известны только работникам, занятым в производстве. Объяснять что-то подробно посторонним солевары вряд ли бы стали, так как процесс варки подчинялся определённому ритму, был достаточно сложным, по-своему опасным, а также требующим терпения и особой сосредоточенности от варщиков.
Вот как этот древний процесс описывается на сайте Соловецкого монастыря, которому в 17-18 веках принадлежали 54 соляные варницы в Беломорье: «Вываркой соли руководил опытный варничный мастер, или повар, которому помогали подварок и несколько рабочих. Повар сам затапливал печь, кладя дрова к устью печи кучкой, а подварок в это время „напущал” в чрен (котёл для выварки) рассол. Доведя рассол в чрене до кипения, солевар уже не мог отойти от него в течение всей варки, которая иногда продолжалась до полутора суток. Варничный мастер внимательно следил за тем, как шёл „кипеж” рассола, высматривая момент, когда в нём начнёт „родиться” соль. Особенно тщательно участники варки следили за жаром в печи. Ни в коем случае нельзя было допустить пригорания соли и образования соляной корки на поверхности чрена, так как в противном случае железное днище могло прогореть насквозь. При появлении первых кристаллов соли в чрен добавляли свежую порцию рассола и так поступали несколько раз, пока не получался густой „засол”. Чем крепче был первоначальный рассол, тем меньше требовалось добавок, и тем короче была „варя”. Когда соляной раствор загустевал, кристаллическая соль начинала оседать хлопьями на дно чрена. Это служило сигналом к тому, чтобы уменьшать жар в печи и постепенно гасить огонь».
Ну и когда тут было отвлекаться на любопытство посторонних, тем более организовывать знакомство их с тонкостями своей работы, в которых и заключается «довольное понятие» – то есть настоящее мастерство? Так что, думаю, Ломоносов мог знать этот процесс и все его нюансы, если только сам участвовал в нём, но где и когда? На его родном острове соль не варили. На Севере вообще самые большие объёмы солеварения были у монастырей, таких, как Соловецкий, Никольский, а также Даниловский старообрядческий на Выгу и других.
Вызывают недоумение и слова из «Справки…» о выварке соли, которую Ломоносов, якобы, «после с прилежанием и обстоятельно в Саксонии высмотрел». Когда Михайло и Юнкер познакомились и начали совместную работу над «экстрактами и репортами», студент ещё только прибыл в Саксонию и ничего здесь высмотреть не мог. Да и позднее – тоже, так как во Фрейберге соль не варили. Основные «тамошние соляные заводы» располагались на севере Германии – в курфюршестве Нижняя Саксония, где расположен старинный город Люнебург, являвшийся центром германского солеварения, и в Саксонии-Ангальт, где название наиболее населённого города – Галле переводится как «места, богатые солью».
В Люнебурге и Галле производили свыше девяти тысяч тонн соли в год; именно там и должен был, по идее, набираться опыта Юнкер. Люнебург расположен неподалёку от Любека, откуда в Санкт-Петербург регулярно ходили почтово-пассажирское пакетботы – это был тогда самый удобный, короткий и дешёвый путь из Европы в столицу России. Возможно, Ломоносов, добираясь до Любека, откуда он летом 1741 года возвращался морем на родину, и заглянул в нижнесаксонский Люнебург. Возможно, он смог побывать здесь на шахте и даже что-то там высмотреть с пользой для дела. Но это, повторимся, если ранее у него был опыт личного участия в солеварении, так как основательно познакомиться с организаций солеварного производства в Люнебурге у него не было времени. Указание из Академии наук звучало однозначно: прибыть срочно в Петербург, нигде в пути не останавливаясь.
«Справка о работах по соляному делу» с подзаголовком «Для известия» была написана Ломоносовым примерно за месяц до его кончины, когда Михаил Васильевич уже осмысливал и переосмысливал всё самое важное в своей жизни. Для какой цели она была составлена, кому предназначалась – историкам не удалось выяснить до сих пор. Но если говорить по существу, то справка эта, состоящая всего из двух абзацев, – ни о чём. Это какие-то разрозненные эпизоды из прошлого: Миних, Юнкер, случайная встреча во Фрейберге, совместная работа над составлением «юнкерова отчёта» и продолжение её затем в Петербурге, сообщение о безвременной кончине Юнкера. Значительная часть информации – о том, как некий барон Черкасов позвал к себе Ломоносова в 1744 году и «поручил пробовать разных 10 солей российских и сверх того ишпанскую, для сравнения в их доброте, что он и учинил, и принято с апробациею. Из сего можно рассудить, каково имеет сведение помянутый Ломоносов о соляном деле, а особливо будучи 20 лет профессором химии, и о соли издал в публику ясные понятия в „Слове о рождении металлов” и во втором прибавлении к „Металлургии”».
Последняя обидчивая фраза никак не разъясняется текстом справки, и проба одиннадцати солей никак не подтверждает особую компетенцию Ломоносова в соляном деле, которую к тому времени никто уже, кажется, и не ставил под сомнение. Может быть, просто накатили на учёного воспоминания, которые он так и не успел закончить? А может, горько стало оттого, что столько сил потрачено зря, в том числе и на этого «профессора академического Юнкера», который так и не научился соляному делу, не сделал его, как обещал, прибыльным. Числился специалистом в этом деле, но работу за него на протяжении многих лет делал он, Ломоносов. Ведь недаром Михаил Васильевич пишет о себе: «Когда Ломоносов в 1741 году в Россию возвратился, нашёл здесь Юнкера в полном упражнении об исполнении соляного дела в России, в чём он с речённым Ломоносовым имел потому частое сношение и сверх того поручал переводить на российский язык все свои известия и проекты о сём важном деле. Оные его старания (я бы „перевела” это слово в данном контексте как потуги. – Л.Д.) где ныне находятся, неизвестно, для того что Юнкер, не дождав окончания к исполнению своих стараний, скончался».
При другом течении событий в России в начале 1740-х годов профессор красноречия, вернувшись в Петербург, ещё долго мог бы упражняться и «соляные» отчёты писать, а там, глядишь, снова Кабинету министров для какого-нибудь поручения потребовался бы. Но Кабинету в том составе оставалось существовать меньше двух лет, а после дворцового переворота, устроенного цесаревной Елизаветой, министры оказались вообще на волосок от гибели. С осени 1741 года больше некому стало давать поручения Юнкеру, и «почётному академику» пришлось-таки выполнять то дело, на котором он «застрял».
По прикидкам Юнкера, на реконструкцию заводов в Бахмуте и Торе требовалось 60 тысяч рублей, однако Бахмутская соляная контора с трудом выделила только 10 тысяч, на которые капитаном-инженером И. Мазовским в начале 1740-х была начата перестройка Торских заводов. Результаты пробных выварок соли на новых варницах в 1744 году были восприняты Юнкером как обнадёживающие, однако соляной конторе проведённая работа показалась пустой тратой средств. В 1745 году финансирование было остановлено, реконструкция прекращена. Юнкер ещё надеялся на её продолжение, обращался за помощью к Ломоносову, но всё было уже бесполезно. В 1746 году он умер (от переживаний?) в 40 с небольшим лет.
А в это время по ряду причин проблемы с солью в стране стали стремительно нарастать. Сенат был вынужден принять специальный указ «О соляных промыслах и о торговле оною и прочем». Этим указом заводчикам и соляным промышленникам приказали варить соль на своих заводах во всех имеющихся чренах, а также восстановить те, которые вышли из употребления. Однако результаты этих мер оказались мизерными. Вот о чём, мне кажется, и хотел сказать М.В. Ломоносов в своей последней «Справке…»: именно он, а не академик Юнкер был настоящим знатоком соляного дела, но эти его знания и умения не были востребованы, хотя народ терпел острейшую нужду в таком важнейшем продукте (богатые дома снабжались солью по специальной «разнарядке»). Об отношении Ломоносова к Юнкеру в последние годы жизни говорит и его «Краткая история о поведении академической канцелярии в рассуждении учёных людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени», написанная летом 1764 года. В ней Михаил Васильевич вспоминает обо всех обидах, нанесённых ему за годы работы в Академии наук, о людях, чьё «поведение» он не мог принять: «Профессор Вейтбрехт умел хорошо по-латине; напротив того, Юнкер едва разумел латинских авторов, однако мастер был писать стихов немецких, чем себе и честь зажил и знакомство у фельдмаршала графа Минниха. Шумахер, слыша, что Вейтбрехт говорит о Юнкере презренно, яко о неучёном, поднял его на досаду, отчего произошла в Конференции драка, и Вейтбрехт признан виноватым, хотя Юнкер ударил его палкою и расшиб зеркало».
Так Ломоносов оценивал «почётного академика» незадолго до своей кончины. Но 25 лет тому назад во Фрейберге, да и потом в Петербурге после возвращения из Германии, его самолюбие, конечно, тешило то, что Юнкер нуждался в нём, в его знаниях, причём не только химических. Как мы уже говорили, в апреле 1742 года Юнкер «стихами представил» при публичном собрании Академии наук «в высокий праздник коронования Всепресветлейшия Державнейшия Великия Государыни Елисаветы Петровны, Императрицы и Самодержицы Всероссийския» оду «Венчанная надежда Российския Империи…». Перевод этих стихов на русский язык был поручен адъюнкту Ломоносову. И, думается, сделано это было по рекомендации автора, познакомившегося с поэтическими возможностями молодого учёного ещё в Саксонии. Юнкер не ошибся: его ода в переводе Ломоносова была с восторгом принята российским обществом и жива до сих пор. А Михаил Васильевич, доказавший этой работой свой литературный талант, стал затем единственным автором печатных панегириков в течение почти всего последовавшего десятилетия.