Читать книгу Не обижайте Здыхлика - Людмила Станиславовна Потапчук - Страница 1

Здыхлик. Урок математики

Оглавление

На улице не просто темно и холодно. На улице противно. Будто протек в портфеле стержень шариковой ручки и залил все тетради липкой фиолетовой гадостью. Ты пачкаешь этой гадостью пальцы и уже слышишь, как на тебя визжит учительница, уже чувствуешь, как немеют руки от ледяной воды в школьной уборной, как воняет слоистое коричневое мыло, как горят уши, пока ты, запинаясь, просишь у одноклассника запасную ручку и он было тебе ее протягивает, но мальчишки орут – э, ты что, Здыхлику свои вещи даешь, фу! – и тот быстро ее отдергивает, вроде как пошутил, и все гогочут, и девочки нежно хихикают – все это как будто уже случилось, хотя ничего такого пока что нет, а есть только разлитая паста из шариковой ручки.

Вот так сейчас на улице. Еще не пришел в школу, еще не забрался в грудь ее отравляющий газ, а уже чувствуешь, как тебе посыпают мелом воротник, как пинают под коленки (падай на руки, не назад, только не назад!), как харкают на тряпку для доски («Как зачем, ты че, Здыхлик же дежурит!»), как в твои вихры залепляют жвачку, как в спортзале в тебя летит тяжелый мяч – ни поймать, ни уклониться. Как ты после обеда идешь в толпе сопящих мальчишек по лестнице вверх, смотришь на грязноватые ступени с облезшей краской и думаешь: неужели ничего у меня не будет в жизни, кроме этих серых ступеней. Вот как темно сейчас на улице.

Бывают, конечно, сладкие, как конфета, каникулы, когда вот в это самое время ты лежишь в тепле и видишь во сне прекрасное, и не забиваются тебе за шиворот снежинки, не падают на твой нос, а куда они падают? – А куда бы ни падали, лишь бы не на мой нос, а я вот завернусь в одеяло и еще посплю. Но каникулы так же быстро кончаются, как конфета. И так же редко бывают. А пока что идет Здыхлик в сырой ветреной тьме, а навстречу ему – школа.

Батюшки мои! Сама директриса сегодня вышла на крыльцо. Почесать свое лицо, сказали бы одноклассники, хмыкая. Намекая на то, что, будь она мужиком, как, судя по замашкам, ей на роду и было написано, могла бы чесать себе то, о чем на самом деле говорится в идиотском стишке. Прямо не сходя с крыльца. Но нет, стоит, ничего не чешет, толстая, довольная, завитая на термобигуди, вроде приветствует школьников поутру, а на самом деле смотрит, у кого нет сменки.

Вот тут-то Здыхлику и конец. Любой малолетка знает, что у Здыхлика давно нет никакой сменки. Пока на крыльце не поймают, а видят только в школе, это ничего, потому что боты, в которых Здыхлик ходит по улице, вполне как сменка – тощие, обшарпанные, совсем-совсем не зимние ботиночки с чужой ноги, дешевая дрянь из шкуры молодого кожзаменителя. А тут не отвертишься – предъяви мешок с обувью или вали домой за сменкой, сам виноват, если на урок опоздаешь.

– Ваша вторая обувь, юноша?

Здыхлик молчит.

– Где твоя сменная обувь, я тебя спрашиваю.

Молчит Здыхлик.

– Нет, значит. А ты знаешь, как тяжел труд школьной уборщицы? Ты мне можешь прямо сейчас, здесь, взять и объяснить, почему наша уважаемая тетя Анжела должна вытирать за тобой грязные следы? Почему ты не ценишь ее труд? Может, ты барин у нас? Принц из сказки? Можешь наглеть, сколько тебе угодно, пока другие на тебя работают?

Мимо согнутого в запятую Здыхлика пытаются просочиться и другие без сменки, но директриса все видит и никого не пропускает («Стоять! С вами сейчас будет отдельный разговор!»). А Здыхлику говорит:

– Разворачивайся и беги за сменной обувью.

«А ты понимаешь, ухоженная ты корова, без рогов, зато с кудрями, что у человека одни ботинки на все случаи жизни, да еще драные кеды для физкультуры, в которых ты же сама и не разрешаешь ходить по школе, потому что спортивная обувь – для спорта? Ты знаешь, что у меня зимой ноги коченеют так, что до школы дойти можно, а сразу обратно – страшно и больно? Знаешь, что я даже не стану просить мать о том, чтобы она купила мне зимние сапоги, потому что она кивнет и согласится, а через минуту уже не будет об этом помнить? Что она после ухода отца вся как тень самой себя, хорошо, если поесть не забудет, ходит по дому в нестиранной ночной сорочке? Что ее из жалости оставили в лаборатории, только уже не ученым, а уборщицей? Чей там труд я должен ценить – тети Анжелы?»

Ничего этого Здыхлик не говорит. Он только еще больше горбится и грызет большими передними зубами синеватую нижнюю губу.

– Марш за сменной обувью, я сказала!

Здыхлик шаркает, хлюпает, вздыхает, но никуда не идет.

– Ну!!!

– У нас, – давит из себя Здыхлик мертвый шепот, – контрольная по математике. Первым уроком.

– Ничего страшного. Я предупрежу твою учительницу – кто у вас? – да, я скажу, что ты опоздаешь.

«Опоздаешь»! Пол-урока съест эта прогулка. Здыхлик и за целый урок контрольную не решит. Черт ее поймет, эту математику. А если Здыхлик снова вернется в школу, а директриса с крыльца никуда не денется, придется опять идти домой. Тогда ноги точно отвалятся.

– Бегом!

Пойду-ка я отсюда насовсем, решает Здыхлик. Наемся по дороге снега. Завтра с утра позвоню от соседей, врача себе вызову. Неделя счастья. Ну вас всех с этой математикой, решайте ее сами.

– А ты что здесь делаешь? Звонок скоро!

Это откуда-то выросла сама учительница математики.

– Здрасьте. – Это директрисе. – Ну-ка, беги в класс, давай-давай. – Это Здыхлику.

– Представляете, обувь! – директриса задирает две полосочки нарисованных бровей, опускает раздвоенный подбородок и вытаращивается на математичку. – Обувь не взял! Я уж и не знаю, как с ними говорить. Объявления развешивали, на линейке об этом говорили – все без толку! Ты на лбу, – это Здыхлику, – на лбу себе пиши с вечера: «Я! Должен взять! В школу! Сменную обувь!». Увидишь себя в зеркало – может, вспомнишь. Умываться-то не забываешь, нет?

Математичка на нее не смотрит. Она уже кинула быстрый взгляд через очки на Здыхликовы серые от старости ботиночки (год назад соседи из крайнего подъезда выставили их к мусорке, а Здыхликова соседка снизу подобрала и отнесла ему – носи, почти впору и не дырявые) и теперь глядит куда-то в сторону, и лицо у нее спокойное-спокойное, а щеки слегка трясутся.

– В класс быстренько, – повторяет она Здыхлику. – Беги давай. Контрольная сегодня важная, – это директрисе. – Из района конверты прислали. – И опять Здыхлику кивает: – Ну чего встал? Поднимайся и в раздевалку.

Здыхлик осторожно шаркает к школьным дверям.

– И чтоб я тебя в последний раз видела без сменной обуви! – орет ему вслед директриса.

Перед раздевалкой стол тети Анжелы. Никто не знает, зачем ей стол, но он есть. Тетя Анжела сидит за ним и беспрестанно ворчит в пространство. На ней темно-синий короткий халат и красное бугристое лицо. Один из бугров – нос. Другие – просто бугры. Что надо делать со своим лицом, чтобы оно таким стало? Окунать в едко пахнущее хлоркой жестяное ведро и возить им, как тряпкой, по полу между партами?

– Ходят, – ворчит тетя Анжела. – Чего ходят? Опаздывают. Чего опаздывают? Звонок вон скоро.

– Теть Анжел! – кричит ей кто-то из старшеклассников. – Десять минут до звонка, ты чего? Часы, что ли, пропила?

– Ыть я тебе! – тетя Анжела резво хватает швабру с намотанной на нее дырявой тряпкой и замахивается. Старшеклассники удовлетворенно гогочут.

– Спорят, – ворчит она, ставя швабру на место. – Чего спорят? Со взрослыми спорят…

Мимо злобной уборщицы – в забранную решеткой раздевалку. Поставить на пол ранец, снять рыжеватую куртку, повесить на свободный крючок. Стащить с головы шапку, затолкать в рукав. Выйти, демонстративно не замечая, что тебя толкают и ржут как кони («Гы! Здыхлик приперся!»). До конца по коридору – и по лестнице на четвертый этаж, потом налево. По правой стороне – одно из самых неприятных мест в школе. Кабинет математики.

Здыхлик толкает дверь кабинета. Дверь не поддается. Из-за нее слышится веселая возня.

Можно, конечно, толкать ее изо всех сил – но тогда будет вот что: они там, подговорившись, как один все ее отпустят, и ты после очередного толчка торпедой влетишь в класс, растянешься на полу. На самом деле, не худшее начало дня. Если они с утра наиздеваются, то очень скоро им все это надоест и Здыхлика оставят в покое уже к третьему уроку. Но Здыхлик предпочитает не торопить события. Всегда ведь есть надежда, что о тебе просто забудут.

Здыхлик прислоняется к стене и ждет учительницу. Но дверь в кабинет вдруг отворяется сама, и из нее выходит Зубр.

– О, привет! – говорит он. – А ты почему стоишь, как неродной? Заходи давай, чего ты?

Что-то тут не так. Зубр – верхушка класса, Здыхлик – ее дно. Зубру вообще не полагается с такими разговаривать, он спортсмен и отличник, его мама носит голубые меха, а папа подвозит сына к школе на черной машине. Либо это ловушка, либо Зубру что-то от Здыхлика надо. Поскольку взять со Здыхлика нечего, видимо, ловушка.

Но деваться некуда, и Здыхлик заходит в класс.

Ничего не происходит. Все заняты своими делами – достают ручки, карандаши, линейки, раскладывают на партах. Сейчас будет контрольная.

– Слушай, одноклассник, – ласково произносит Зубр, провожая Здыхлика к его парте. – Подари мне одну штуку, а? В знак дружбы. А я тебе тоже что-нибудь подарю.

Обмен! Обычная штука между мальчишками. Ты мне ножик, я тебе шайбу. Ты мне фонарик, я тебе мячик на ниточке. Отдаешь то, что тебе дорого, за то, что тебе нравится. Все так делают. Кроме Здыхлика. У него нет друзей и ему нечего отдавать. Здыхлик так удивляется, что временно обретает обычно недоступный ему в классе дар речи.

– Какую штуку? – хрипло спрашивает он.

Зубр, скосив глаза куда-то в угол класса, приближает свое красивое хищное лицо к оттопыренному, покрытому содранными болячками уху Здыхлика. Сообщает вполголоса:

– Линейку командирскую.

Ошибся ты, Здыхлик. С тебя еще можно кое-что взять. В твоем изодранном ранце за подкладкой, ближе к спине, завернутый в старый шарф, лежит прямоугольничек из желтовато-серого целлулоида с вырезными фигурками. Круги разных размеров, треугольники, стрелки, флажки. Цифры – восьмерка из двух косо расположенных половинок, остальные целые. А главное – самолетик. Маленький, но как настоящий. Ставишь внутрь ручку, и она будто сама рисует. У Здыхлика все черновики в летящих самолетиках. Нарисуешь и представляешь себе, как летишь высоко-высоко в небе в далекую-далекую страну, в которой тепло, солнечно, есть голубое море и совсем нет никаких школ.

– Отдашь? – тихо интересуется Зубр.

– Это дедушкина, – шепчет Здыхлик.

– И что?

Здыхлик молчит.

– Погоди. У тебя есть дедушка?

– Он умер.

– Ну вот! – Зубр радостно хлопает Здыхлика по хлипкому плечу. – Значит, теперь это твоя линейка. Кому хочешь, тому и даришь. Ведь так?

Здыхлик молчит.

– Ну! – теряет терпение Зубр.

– Слышь, ты, Здыхлик! – доносится с задних парт, где сидят матерые второгодники. – Отдавай уже чего просят, а то щас поможем!

– Молчать там, на задворках, – поднимает руку Зубр, не оборачиваясь, и шум стихает. – Не обижайте его, он хороший мальчик.

И, глядя Здыхлику прямо в глаза, с нежной укоризной:

– Что тебе, жалко для друга?

Здыхлик смотрит на него в ответ, и в голове у него словно бы соединяются какие-то несоединимые раньше проводочки. Между ними сверкает искорка. Есть контакт.

– А ты мне что дашь? – спрашивает он.

И класс моментально замолкает. Потому что это непорядок. Согласно неписанным школьным законам, в такой ситуации человеку-с-дна следует просто отдать вещь, да еще и проводить недосягаемого Зубра, уносящего сокровище в руках, благодарным взглядом: спасибо, что заговорил как с человеком, хотя бы и с целью что-то отобрать. А тут неприкасаемый ведет себя как обычный мальчишка.

– Раздался голос из помойки, – доносится с задних парт.

Зубр еще какое-то время смотрит на Здыхлика, потом хмыкает:

– Резонно. А что ты хочешь?

«Что ты хочешь»! У Зубра куча всякого. Готовальня с малиновой подкладкой и щелкающими замочками. Карандаши черного дерева. Фломастеры! Ручка с невидимыми чернилами. Невиданные монеты из всяких других стран. Кофейные жвачки. На что, Здыхлик, ты готов променять свою драгоценную линейку с самолетиком, свое серо-желтое чудо?

– Я не знаю, – честно говорит Здыхлик.

– А я знаю! – Зубр снова хлопает его по плечу, и глаза у него загораются. – Чуть-чуть способностей к математике! То, что тебе нужно, а? Поделиться?

Класс хохочет. Все знают, что Здыхлик делает глупые ошибки в примерах, и учительница никогда не ставит ему выше минимального положительного балла. И все знают, что Зубр – математический гений, блистающий на городских и областных олимпиадах.

Желтые щеки Здыхлика наливаются розовым.

– Хочешь не чуть-чуть? – азартно спрашивает Зубр, упиваясь смехом класса, блестя глазами. – Хочешь половину? Эх, где наша не пропадала! Бери восемьдесят процентов моих блестящих математических данных, а взамен давай линейку! Куда мне столько, простому смертному? Я и на оставшихся двадцати процентах легко поступлю в физматшколу, и привет, друзья, не плачьте обо мне!

Класс снова грохает. Мальчишки ржут, девочки аплодируют. Зубр раскланивается, прижав к груди ладони. Зубр гений и герой. А на Здыхликовом фоне так и вовсе бог.

У Здыхлика где-то в животе, снизу, поднимается что-то теплое, жаркое, ворочается, плывет к горлу, захлестывает с головой. Здыхлик изо всей силы смотрит в глаза Зубра, падает в его черные зрачки, внутрь зрачков, до глубины, до красной пульсации, до синего электричества. Здыхлик выбрасывает вперед ладонь и громко, звонко говорит:

– Согласен.

Класс грохает в третий раз, но как-то неуверенно. Зубр, чуть помедлив, резким жестом хватает Здыхликову горячую кисть, пожимает крепко, до хруста пальцев. Отнимает руку, демонстративно отряхивает и протягивает снова, ладонью вверх: мол, давай, что обещал. Здыхлик открывает ранец, достает серый шарфовый сверток, разворачивает заветную дедушкину линейку и отдает Зубру.

– Обмен?

– Обмен, обмен! – смеется Зубр, выхватывая линейку. Поднимает ее, смотрит на свет, любуется.

Тут же раздается звонок, и вместе с ним в класс входит учительница.

– Почему не на местах? Заняли свои места. Дежурный, раздать тетради для контрольных работ.

Здыхлик садится за парту. Горячая волна куда-то уходит, ему становится зябко. Контрольная. Контрольная. Бери тетрадь, Здыхлик, покажи всем в очередной раз, какое ты ничтожество.

Учительница раскрывает створки доски. За ними – уже записанные мелом задания. Их по пять для каждого варианта. Шестое, под чертой – для самых-самых.

– Списывать не советую, – спокойно говорит она. – Сначала работаем на черновиках. Начинайте с того, что для вас легко. За пять минут до звонка дежурный собирает тетради. Начали.

Здыхлик с тоской смотрит на первое задание. На второе и дальше. Какое самое легкое?

Они все легкие.

Все прозрачно и понятно. Непонятно только одно – как это вообще возможно: не уметь считать. «Вычислите наиболее удобным способом» – да пожалуйста. «Определите закономерность и запишите пять последующих чисел последовательности» – что тут определять, даже думать не надо: в первом случае каждое последующее число уменьшается на четыре: 3426 – 3422 – 3418… – а во втором числа изменяются по принципу «плюс три – минус два»: 541 – 544 – 542 – 545 – 543… Легкотня. «Найдите значение икс» – а чего искать, вот оно уже само нарисовалось в голове. Задачи… если отбросить всю эту словесную шелуху, останется одно голое уравнение, стройное и ясное. Здыхлик судорожно записывает все решенное в черновик и затаив дыхание вглядывается в шестое задание – необязательное, самое трудное. Ого, это уже интересное! Прямо даже вкусное какое-то, облизнуться хочется. Но тоже вполне решаемое. «В коробке лежит 100 желтых пуговиц, 100 синих, 100 зеленых и 100 красных. Сколько пуговиц нужно вынуть, не заглядывая в коробку, чтобы среди них оказались хотя бы 1 зеленая и 1 красная?» Ну триста одну же.

Здыхлик заносит в черновик и это. Решил! Минут за десять! Можно успеть красиво переписать все это богатство набело, не в последний момент, как обычно, когда вот-вот затрещит звонок, а ты все пыжишься, пытаешься хоть что-то решить наверняка и учительница уже ходит вокруг тебя кругами, тихо говорит: «Соберись, подумай, сосредоточься», – и так становится стыдно оттого, что вот она такая к тебе добрая, а ты для нее не можешь решить захудалого примера. Здыхлика вдруг охватывает жаркая волна ликования: сегодня он порадует учительницу! Она не будет каменеть лицом над его работой! Стараясь не раствориться в этом нежданном счастье, Здыхлик, задержав дыхание, начинает переписывать работу – и не слышит, как за его плечом возникает математичка.

– Не стоит торопиться, – говорит она как бы всему классу, а на самом деле, кажется, одному Здыхлику. – Всё очень тщательно проверяем.

Здыхлика на секунду бросает в дрожь: ошибся! Не то! Неправильно! Я же всего лишь… Я не смог бы… Он пробегает глазами решенное – нет, верно, все верно. Он не решается взглянуть на учительницу, лишь чуть поворачивает к ней голову и пододвигает черновик к краю парты. На Здыхликовы корявые закорючки бесшумно ложится коричневатая, в темных пятнах ладонь с короткими ногтями. Ладонь постепенно передвигается по бумаге вниз. Здыхлик собирается с духом и поднимает глаза. Учительница смотрит прямо на него, и лицо у нее очень серьезное, удивленное и как будто испуганное.

Она слегка задирает подбородок и глядит на черновик Крыски, тощей и вредной девчонки, которая сидит впереди Здыхлика. Тут же поджимает губы и чуть покачивает головой: нет, не списал. У Крыски в черновике все перечеркано – еще ничего не решила. К тому же она так старательно закрывает локтями свои маранные-перемаранные листочки, что плечи у нее торчат до ушей. Поди тут спиши.

– Переписывай, – почему-то шепотом говорит она Здыхлику. И отходит от его парты.

Еще пять минут – и готов беловик. Чистенько, даже почти красиво, хотя и корявенько. Зато правильно! Здыхлик любуется своей контрольной, потом закрывает тетрадь. Смотрит вокруг, на склоненные головы. Все строчат и черкают в черновиках, никто еще не переписал набело. Это нормально, еще и пол-урока не прошло. В окна ударяются мерзкие жесткие снежинки. Стена покрашена щедро и не очень ровно, видны капельки застывшей краски. У сидящей впереди Крыски так туго заплетены косички, что между ними пролегает мертво-белая полоска натянутой кожи.

– Тем, кто все решит и захочет взяться за другой вариант контрольной, – негромко сообщает классу математичка, – должна сказать: он будет оцениваться не менее строго, чем первый. Решите всего две дополнительные задачи – не ждите высокого балла.

Здыхлик расплывается в недоверчивой улыбке. Точно! Есть же второй вариант! Не обязательно сидеть и тупо разглядывать кабинет в поисках чего-нибудь такого, можно заняться кое-чем поинтереснее! Здыхлик открывает черновик и набрасывается на первый пример, словно молодая сильная кошка на полудохлого мышонка. «А ведь это она для меня сказала, – далекой молнией проносится у него в голове. – Сам бы я не догадался, потому что никогда в жизни этого не делал».

Второй вариант сдается, подняв кверху лапки, еще быстрее, чем первый. Здыхлик не торопясь переписывает набело и его. Оставшееся время до конца урока он – от руки, без линейки – рисует на полях черновика самолетики, каждый из которых летит к далекому морю, за каждым штурвалом – Здыхлик, взрослый, сильный, а главное, умный, для которого все эти ваши расчеты – тьфу и растереть легче легкого. А внизу, под самолетом, плотный слой облаков, а впереди – вечность.

После команды учительницы, незадолго до звонка дежурный собирает тетради для контрольных, забирает и Здыхликову – вместе, кажется, с его нежданным счастьем, потому что дальше – жуть перемены и тоска следующего урока, а уроков еще целых пять. Школу сотрясает зубодробительное дребезжание звонка. Потухший Здыхлик укладывает черновик и пенал в ранец, шаркая, направляется к выходу. И вдруг понимает: опять что-то не так. Никто не подгоняет его, не пихает в спину («Быстрее, ты, Здыхлик, ну!»), не толкает в плечо, не орет прямо в ухо («Чего дергаешься? Нервы лечи!»). Дверной проем свободен от одноклассников.

Здыхлик, вместо того чтобы идти себе вперед, останавливается и оборачивается.

Вокруг парты Зубра столпился народ. У девочек лица сочувственные, у мальчишек растерянные. Тут же стоит математичка, приговаривает своим удивительно спокойным голосом что-то до ужаса знакомое вроде «Подумай, не торопись, есть еще немного времени». Сам Зубр, страшно красный, злой, всклокоченный, что-то черкает в черновике. Он не сдал тетрадь. И даже не переписал работу набело. Как обычный отстающий. Школьный принц математики без привычной короны.

Здыхлик чувствует, как под синим пиджачком, под сероватой рубашкой его спина покрывается противными пупырышками. Так это, значит, было по правде? Он не понарошку забрал у Зубра его математику, их с математикой взаимную дружбу и любовь навеки? «В наш век – и такие суеверия», как говорил когда-то отец на его, Здыхликовы, детские фантазии про какого-нибудь лешего или Деда Мороза. И любой взрослый так скажет. Ничего такого не бывает. Не отдают способности за линейку. Даже за редкую командирскую, мечту всех мальчишек, годную если не самолетики чертить, так дымовуху сделать во дворе. Линейку можно украсть, отнять, в конце концов, выменять на что-то материальное – если, конечно, ее владелец не Здыхлик, с которым никто не церемонится. Но вот так – не бывает, и даже думать про такое стыдно.

А как же тогда он, Здыхлик, потолком которого всегда было несчастное дважды два, с полпинка решил два варианта контрольной, да еще и с усложненными шестыми заданиями?

Здыхлик горлом издает какой-то странный задушенный звук. Нечаянно. Но к нему сразу поворачиваются все. Девочки со страдальчески задранными бровками. Мальчишки с мучительно наморщенными лбами. Учительница, нахмуренно-спокойная. И сам Зубр – смотрит на Здыхлика в упор, и во взгляде его вовсе не снисходительное презрение, такое привычное для Здыхлика, а багровая пульсирующая ненависть.

Здыхлик бросается бежать.

За ним никто не гонится. Длинный коридор, лестница вниз, опять коридор – вот и кабинет литературы. Здыхлик, задыхаясь, скрючивается у его двери пополам. Куда же ты так бежишь, глупый. Если они захотят тебя догнать – догонят, как ни беги, а если тебя никто не хочет догонять, какой смысл доводить себя до рези в боку.

Ничего не происходит. Одноклассники, по одному и группками, подтягиваются, заходят в кабинет, швыряют свои ранцы на парты, болтают, смеются. Зубр, все такой же красный и всклокоченный, проходит мимо, не глядя толкает в плечо – мол, что встал на дороге, тут вообще-то люди ходят. Все как обычно.

То, чего он ждет, произойдет потом. Когда через три месяца слегка ошарашенный Здыхлик выйдет из учительской, переваривая новость («Тебя направляют защищать честь школы на математическую олимпиаду! Тебе оказано огромное доверие!»), его перехватит Зубр, оттащит в угол, будет сверлить безумными глазами, хватать за пиджак, оторвет пуговицу, начнет совать в руки злосчастную командирскую линейку («Возьми, возьми обратно, я был дурак, возьми, ну!»), потом примется угрожать – друзьями, отцом, потом вдруг неожиданно заплачет в голос, и это будет и гадко, и жалко. Здыхлик вывернется из его рук, пойдет прочь, ощутит спиной нестрашные Зубровы проклятия, пожмет плечами и грустно улыбнется.

А пока что этот удивительный день продолжается.

Не обижайте Здыхлика

Подняться наверх