Читать книгу Бабочка на булавочке, или Блинчик с начинкой. Любовно-иронический роман - Мадам Вилькори - Страница 10

В каждой семье есть свои милые незатейливые домашние радости. Я обожала и Нюму, и Мару за то, что у них нечем было подкрепиться, и они подкреплялись у нас дома чаще, чем у себя. Особенно я обожала (наиглавнейший плюс!), когда Лиза, приводила к нам Мишу, согласного идти за любимой на край света.

Я не была знакома с Мишиными родителями, но по его рассказам хорошо представляла хлебосольный дом, где на все праздники накрывался супер-стол. Столом служила дверь, снятая с петель, вместо стульев – доски, положенные на табуреты. Еда готовилась три дня подряд, все было невероятно вкусно. Каждый гость, уходя домой, получал порцию «ссобойки». Иногда гости заходили просто попить чаю и забывали уходить, оставаясь на ночевку.

Мишина мама, как и моя, считала, что правильный ребенок должен быть хорошо упитан. Моя мама, как и Мишина, самоотверженно выстаивала у «вечного огня» кухонную вахту и обожала гостей. В нашем доме, как и в доме Мишиных родителей, были большие тарелки, большие порции, добавка приветствовалась «на ура» и всегда находилось, чем подкрепиться: хороший аппетит гостя – лучший комплимент кулинарным способностям хозяйки.

У нас Миша чувствовал себя, как дома, а Тамара Альсанна радовалась возможности хоть чем-то отблагодарить коллегу за мои математические успехи. Кто ж откажется от жаркого в горшочках? Мама вынимала жаркое из духовки. Лиза картофель не любила, а мясо уписывала за обе щеки. Предвкушая вкуснотищу, Миша блаженно зажмуривал глаза. Лиза ждала этого момента, чтобы мгновенно, как фокусник, выудить из Мишиного горшочка мясо и заменить его своим картофелем. Она проделывала это с такой милой гримаской, что хотелось отдать ей все запасы мяса на планете Земля и, позабыв о котлетах, шашлыках, кебабах, буженине и прочих мясных деликатесах, влачить травоядно-растительную жизнь, нетерпеливо приплясывая при виде травинок и былинок. Заботиться о ком-то моей кузине даже не приходило в голову: пышное цветение махрового эгоизма при тотальной преданности – обыденное явление.

Тетя Мара говорила: «Миша с Лизой строят отношения». Подтекст означал, что Миша должен принимать ответственные решения и заботиться о Лизе, а Лиза благосклонно должна принимать эту заботу. Звучало романтично, как бормашина в кабинете Зубной Изабеллы. Надо отдать должное, Лиза терпеливо «строила отношения» и вела свою партию в дуэте с Мишей, не отклоняясь от партитуры, пока не увидела, что старания к нужному результату не приводят: дуэт не удался. Изображая коронованную особу, чья корона протерла дырку на сиятельной башке, Лиза драматически сетовала:

– Это клинический случай, такое не лечится! У меня скоро поедет крыша. Я устала строить из себя ангелицу. Я устала промывать мозги этому новатору-изобретателю! Люди без избытка мозгов – давно с деньгами, и голова не болит! Я не хочу рая в шалаше. Я не хочу ездить на «Москвиче» или «Запорожце». Я не могу доверить этому бессребреннику дирижировать даже пылесосом!

Речь шла о Мише, который хотел доверить Лизе дирижировать своей жизнью и который непростительно жестоко надругался над Лизиными чувствами, лишив надежды на многообещающее совместное будущее, основанное на научной карьере будущего научного светила. Делая вид, что не могу оторваться от гриновских «Алых парусов», я подслушивала взрослые разговоры. Все, что касалось Миши, интересовало меня чрезвычайно.

Из досье, заботливо собранного любящей невестой для проверки перспектив продвижения в карьере (и материального положения) Ривкина М. М., вырисовалась картина морального облика, разочаровывающая Лизу донельзя!

Мальчик из обычной еврейской семьи. Отец – инженер-наладчик на заводе, хотя мог стать классным шахматистом. Мать – инженер-конструктор, хотя могла стать классным врачом. Классическая ситуация: единственный ребенок, свет родительских очей. Вся мишпуха* (*семья) живет ради него, делает для него все возможное и невозможное. Все силы, средства, нервы, таланты отдаются ему под девизом «Весь сыр – в один вареник».

Никакого спорта, кроме шахмат и пеших прогулок (закутанным). Два раза чихнул – постельный режим. Вход в море – только в сопровождении обоих родителей (за обе руки). Автомат с газированной водой – источник желудочно-кишечных заболеваний, к общественному стакану – не прикасаться! Чтобы любимое чадо могло попить водички, не нахватавшись микробов, папа носил в кармане пластмассовый складной стаканчик. Питание – только с базара (кипяченое, протертое и насыщенное витаминами). Куриный бульон – литрами. Все усилия – на мозги.

Итог – перекормленный ребенок, не вылезающий из болезней (к досье прилагался перечень болезней и прививок), который умеет читать (с трех лет), умеет играть в шахматы (с пяти лет), считать, писать, сам заинтересовался астрономией, физикой и сам одолел таблицу Менделеева (к шести годам). Но запаньканный донельзя: не умеет влезть на дерево, не имеет друзей-сверстников, боится упасть, испачкаться, ступить не туда, перелезть через забор, взобраться на дерево и съесть немытое яблочко.

Далее – школа. Учился легко, как орешки щелкал. В течение считанных минут, расправившись с заданиями, охотно помогал всему классу и даже старшеклассникам. Его уважали, в обиду не давали. Понимая, что отстает по физкультуре (мозги – не мускулы), Миша до седьмого пота тренировался, сдавая нормативы, – и подкачал-таки мускулы, которые оказались нужнее, чем мозги. Как ни странно, ни на улице, ни в школе вопрос «пятого пункта» в отношениях с ребятами не стоял, но… победителя всех олимпиад по точным предметам, не «повесили» даже на Доску почета (нетрудно догадаться, почему), зато повесили туда победителей спортивных соревнований (спортивные достижения – наше всё). По той же причине «не хватило» и золотой медали. Директор, военный отставник, физкультурник и антисемит, отказал ученику Ривкину в праве на экстерн (нетрудно догадаться, почему), но мама ученика Ривкина проявила чудеса смекалки и сообразительности (нетрудно догадаться, какие), и наш герой уже с пятнадцати лет смог учиться в университете.

С такими мозгами – путь в столицу, но Москве без родителей – никак. Ни он – без них, ни они – без него. Престижные Одесские Медин или Юрфак тоже не светили (нетрудно догадаться, почему). Наш герой поступает в Одесский университет на физфак (физик-теоретик). Бурная студенческая жизнь, КВНы. Справка о язве спасает от поездок в колхоз и от армии. Заканчивая с отличием физмат, объект досье М. Ривкин прямо в дипломной работе набрел на открытие в оптике. Студенческая дипломная работа была опубликована в университетском журнале, а оттуда перепечатана одним из известнейших научных изданий Америки. Михаилу предложили остаться в аспирантуре, он зажил малообеспеченной жизнью аспиранта-физика. На кафедре дали понять: пока не придет время, – ему, молодому, надлежит работать только на других. Все будет засчитываться старшим коллегам, о кандидатской нечего мечтать. Спасибо, что дают часы для преподавания. Будущему научному светилу ни-че-го не светило!

«У нас даром звания академиков не дают. Только по блату и за бабки». (Смирнов В. П., Большой полутолковый словарь одесского языка)

Многообещающая карьера оказалась далекой от воплощения. В перспективе – годы преподавания, семинарские занятия, работа на чужие диссертации. От нищеты спасут родители и репетиторство. И тут в Мишиной жизни появилась путеводная звезда в виде прекрасной Элизы, ради которой стоило временно отодвинуть свою не слишком удачную научную карьеру и ловить волшебную жар-птицу за дивный хвост, перебравшись поближе к объекту любви.

Время с Элизой пролетело незаметно. Прошло три года. В завоевании жар-птицы Миша почти преуспел, осталось закрепить результаты штампом в паспорте. Птица счастья уже склонялась к тому, чтобы поменять фамилию Гордон на фамилию будущего академика, но так как ценила себя очень дорого, то затеяла досье, чтобы не продешевить. И обнаружила полный облом в карьерном росте и престижном положении. Оказывается, до статуса академика – ох, как далеко, а Лиза хотела все сразу, ни на минуту не сомневаясь в своей исключительности. Увы, дождаться светлого будущего с Мишей было так же нереально, как увидеть электромагнитные волны. Триумфальный въезд Лизиного избранника в науку «на белом коне» затруднялся на много лет.

– Он въедет туда на осле, сам будучи ослом! – подытожила моя кузина.

У доброго ослика Иа, верного друга Винни-Пуха, было на сей счет иное мнение. Разве объект любви выбирают, как помидоры на рынке, по степени свежести? Разве будущих мужей утверждают, как кандидатуры? Рассматривают по престижности, рентабельности и респектабельности? Разве любят за что-то? Делать что-то для кого-то – нет ничего лучше, только Лизе это даже в голову не приходило. А у меня – наоборот, из головы не выходило: «делать что-то» для Миши – просто и естественно, как дышать. Соорудить ему бутерброд или поправить воротничок. Или, используя шпионские навыки, незаметно подложить сочное яблоко «белый налив». И ни одной живой душе, кроме самой себя, не признаться в тайне, зашифрованной под грифом «совершенно секретно».

Ах, Миша, ты не знаешь, не ведаешь и даже не подозреваешь, что для меня значишь. Сиамские близнецы не рождаются у разных родителей, в разное время и в разных городах, но ты – мой сиамский близнец, только поспешил родиться раньше. Или это я опоздала?

Я тобой дышу, задыхаюсь без тебя. Ты – как воздух… О! Идея! Падаю в обморок! И Миша сделает мне искусственное дыхание рот в рот. Стоп, а свежесть рта? Как вовремя избавиться от жвачки? Незаметно выплюнуть, держать за щекой или проглотить? Нет, этот вариант не подходит, отпадает полностью! А вдруг появится кто-то другой, непредвиденный?! Например, Витька. Он же кинется меня спасать, мне придется дышать Витькиным дыханием в «безмишином» пространстве. И тогда я точно задохнусь! «Умри, но не давай поцелуя без любви!!!»

Интересно, искусственное дыхание приравнивается к поцелую? Хм-м-м… Умереть – не встать! Винни-Пух – кислородная подушка! Так смешно, что от смеха выступают слезы. Я старалась обходиться без кислородной подушки, а Ривкин Михаил Маркович восхищенно дышал моей бездушной кузиной, не ощущая недостатка кислорода в ее безвоздушном пространстве. Лиза (вспомните досье!) знала о Мише все или почти все. Он не знал (или не хотел знать), что полагалось бы знать о девушке, с которой хочешь связать жизнь. Может, он любил загадки?..

А между прочим, маленькие дети, которые лучше барометров чувствуют сущность человека, никогда не шли к Лизе на руки. Зато эти сладкие солнышки, буквально выпадая из рук своих родителей, тянулись ко мне. Я могла бы собирать карапузиков охапками, как ромашки, порхая по ним легкокрылой бабочкой. Пушистые детские макушки пахли лучше цветов!

…Маленькие дети бывают умнее взрослых мужчин. А взрослые мужчины бывают глупее маленьких детей. Возможно, в их питании маловато фосфора для усиления мозговой деятельности.

«Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая…» (Д. Верди. Риголетто)

У каждой благоразумной девушки, решившей удачно выйти замуж, должен быть запасной вариант, как бронепоезд на запасном пути. Лиза продумывала варианты. В поклонниках недостатка не было, но… директор мясобойни был староват, замдиректора маслосырзавода – толстоват, зав. ювелирной секцией универмага – скуповат, тренер спорткомплекса – туповат, художник Юрик – странноват, завкомиссионки – безнадежно женат.

Самой подходящей кандидатурой оказался Шашок – автомеханик Саня Шашковский, молодой, энергичный, вполне симпатичный. Из по-настоящему богатой семьи, чье богатство передается из поколения в поколение и приумножается, подпитываясь работой в «хлебных» местах, где денег – куры не клюют. Бумажные рубли у Шашковских вообще не считались деньгами, но так как бумажек было много, то пересчитывать их вменяли в обязанность семейному главбуху – бабушке. На полный целлофановый мешок рублей Санина бабушка покупала (естессно, по блату) двухлитровую баночку черной икры.

Саня икру кушать не желал, а ребенку надо расти здоровым и умным.

– Ну, за маму! – полная ложка деликатеса отправлялась Шашковскому-младшему в рот.

– Сами жрите свою противную икру! – наследник престола передергивался от отвращения. – А хотите, чтобы я ел, танцуйте!

Приходилось танцевать. Пока кордебалет в составе мамы, бабушки и нянечки старательно отплясывал канкан, гопак и фрейлахс, Саня держал икру во рту, не проглатывая, а в финале танцевальной сюиты дорогущий продукт выплевывался на дорогущий ковер ручной работы. Простые советские дети плевались белой манной кашей, а Саня – черной икрой. Кто чем может, тем и плюется.

Шашковские жили напротив ЗАГСа. Кроме икроплевания, Шашок упражнялся в яйцеметании, прямо из окна забрасывая новобрачных куриными яйцами, а еще (бросать так бросать) швырял прямо в унитаз семейное золотишко из маминой шкатулочки. Кто чем может, тем и швыряется. Цепочки с колечками, прощально позвякивая, уносились в недра канализации вместе со сдергиваемой водичкой. Излишки-с… Чтобы семейные ценности хорошо проходили, не застревая, сообразительный Саня бросал в унитаз каждую вещичку по отдельности. Лучше бы, конечно, осыпать золотым дождем свадебные процессии, но это уж дело хозяйское, было бы что бросать. Кто чем хочет, тем и бросается. Иногда юный Шашковский доставал из серванта папины сувенирные мини-бутылочки с ликеро-водочным содержимым и бросал в окно. Прохожие охотно ловили, а то, что не успевали поймать, в буквальном смысле имело запах осколков хорошей жизни.

Родители заметили Санечкины «метания», когда было уже поздно. Пришлось восполнять запасы по-новой, еще фундаментальнее. У ощипанного гуся заново отрастают перья, если, конечно, гусь жив-здоров. Когда Саня вырос, список хобби пополнился девочками. Ничего, кроме девочек, не интересовало, а самые хорошенькие девочки водились в мире искусства. И что вы думаете? Нажав на «блатную» кнопку, ни на что больше не пригодного Саню пристроили на работу в филармонию.

– Вы знаете новость? Саша работает в филармонии! – звучало эффектно, а главное, было чистой правдой.

– Боже, это ж надо иметь такой уровень исполнения, чтобы попасть в филармонию! И кто он? Тенор, баритон, оркестрант?

– Саша двигает рояль, – отвечали Шашковские. – Вы посмотрите, какие у него (у Саши, а не у рояля) великолепные мускулы!

Фактурная Санина мускулатура по красоте соперничала с рояльной клавиатурой. Все были счастливы. Артистично поигрывая мышцами, Шашок двигал филармонические рояли-фортепьяны, пока не влюбился в прекрасную Элизу, которая не шла ни в какое сравнение с прозрачными балеринками, заумными поэтессами, эксцентричными певичками, издерганными цирковыми гимнастками и сумасбродными канатоходками. Но Элиза категорически не желала иметь дело с людьми творческих профессий и собиралась замуж за будущего академика. Опять же по блату, Шашка пристроили в авторемонтный сервис. Вместе с заказами на Саню посыпались деньги, а на Лизу от Сани посыпались «Шанели №5» вместе с предложениями стать мадам Шашковской. Вот почему Миша Ривкин был отодвинут на дальний план с вердиктом «непригоден», но пока (до окончательного Лизиного решения) с чаши весов не сброшен.

Делая вид, что блуждаю в математических дебрях (и заглядываясь на ямочку на Мишином подбородке), я продумывала свои варианты, потихонечку фантазируя, как здорово было бы оказаться с Мишей на необитаемом острове. Вокруг – никого, только он да я. Он смотрел бы только на меня. И увидел бы в моих глазах звезды. Но где найти тот необитаемый остров? И как там затеряться вместе с Мишей?

Более реальный вариант – Лиза не пойдет с ним в кино, а билет будет пропадать и достанется мне. Мы сядем рядом в темноте кинозала, Миша будет нежно сжимать рукой мою руку и трогать ногой мою ногу…

– Линчик, какие холодные у тебя ноги. Ты что, замерзла? Я сейчас тебе теплые тапочки принесу. Сиди, не вставай! – сказал Миша, прервав объяснение уравнений.

Какой ужас, никакой романтики! Мне хотелось покрутить пальцем у виска и назвать его балдой, как Витьку. Ах, Винни! Ты просто обязан согреть меня своим теплом, а не какими-то прозаическими домашними тапочками на три размера больше, в которых (никакой эротики!) мои балетные ноги будут еще больше напоминать лыжника на старте.

Мечтать-то я мечтала, но не радовалась, что из Лизиной собственности Миша становился «бесхозным» третьим лишним, ведь сердце объекта моей любви по-прежнему лежало у Лизиных ног. Вытирая царственные ножки об этот страдающий коврик, Лиза не испытывала неудобства. Состояние Мишиного сердца волновало ее не больше, чем съеденный пирожок, а мне было жаль было жертву этих бессердечных экспериментов. Видимо, во мне все же имеются и мамины гены: принимать близко к сердцу проблемы ближнего – наша фамильная черта.

И чем только занимается мировая наука? Ну почему до сих пор не изобрели машину времени? Так хочется заглянуть в будущее, но как? Не вылавливать же из аквариума золотую рыбку, шантажируя на исполнение желаний? В детстве я, кстати, пыталась. Бедная рыбка молча трепыхалась в сачке, «сбыча мечт» не происходила.

Выпустив рыбку назад в аквариум, я придумала машину времени, правда, очень несовершенную. На ней можно было путешествовать только в прошлое. Что поделать, если ученые бездействуют в этом направлении? Пульт управления хранился в потаенном месте. На невидимом экране – фрагменты из фильма «Моя жизнь». Включила. Перемотала. Замедлила. Ускоренная перемотка! Выключила. Спрятала.

Иногда я беру в руки этот невидимый пульт, просматриваю свое прошлое, не видимое никому, кроме меня, И понимаю: никакое это не научное открытие. Это просто воспоминания. Ну почему до сих пор не изобрели машину времени? И чем только занимается мировая наука???

Во дворе, рядом с беседкой из сирени и дикого винограда, росла яблоня «белый налив». Посаженная папой в честь моего рождения, ровесница-яблонька росла вместе со мной и была прелесть как хороша в любое время года: зимой – в снежной шубке, весной – в кружевном платьице, в середине лета – под тяжестью налитых соком яблок, которыми угощались все наши соседи и родственники. Ей было столько лет, сколько мне: семнадцать, но семнадцать лет для девочки – это юность, а для плодоносящего дерева – зрелость и мудрость.

Был месяц май. Цветущие яблоневые ветки заглядывали прямо в окно, ветер пригоршнями сыпал яблоневые лепестки на мою подушку. Под яблоней маячила Мишина спина, так долго и терпеливо ждущая Лизу, что яблоневый цвет, упавший на Мишины волосы и плечи, белел даже в густых синих сумерках. Не находя себе места, Миша то садился на лавочку, то вставал, переминаясь с ноги на ногу. И все перекладывал из руки в руку большую белую коробку с тортом. Кроме одноглазого дюндиковского кота Циклопа, названного в честь Мишиного коллеги-математика, во дворе не было ни одной живой души, а я, не обнаруживая присутствия, наблюдала из окна, как из запредельного далека. Не пойду же я скрашивать его ожидание, воркуя о логарифмах?

Лиза демонстративно не выходила. Обычно спокойный, Миша резко встал и пошел прочь, с силой отшвырнув в сторону коробку с дурацким, никому не нужным тортом. Торт выпал из коробки. Мишина спина стремительно удалялась. Я стрелой рванула на помощь. Только бы успеть остановить, не дать уйти в таком подавленном настроении!

Сделав вид, что вышла прогуляться на свежем воздухе, я затараторила без умолку, складывая в коробку то, что было тортом:

– Миш, привет. Ты чего мусоришь, тортами разбрасываешься, добро переводишь? На морде соперника этот тортик смотрелся бы просто потрясающе, как маска для лица! А если применить сноровку-тренировку… Да здравствует новый вид спорта – зимнее спортивное тортометание! Ты спрашиваешь, почему зимнее? Эх, учитель, твоя ученица скоро превзойдет тебя в законах физики! Лучше всего заниматься спортивным тортометанием – зимой, когда торты превращаются в мороженое и летят, как бомбообразные тарелки. Но сейчас не зима, надо есть, растает! Не дадим добру пропасть!

В ответ раздалось умиротворенное мурлыкание проныры Циклопа, который первым одобрил вкусовые качества торта и, не давая добру пропасть, вовсю пользовался моментом, нагло треская за милую душу все, что осталось на земле. У Миши был вид человека, получившего смертный приговор. Перескакивая с темы на тему, как горная козочка, я молола все, что приходило в голову. Не дать ему опомниться, заболтать плохое настроение!

– Лучше скажи, дорогой Михаил Маркович, имеет ли дама право наслаждаться тортом, если джентльмен, вместо того, чтобы угостить даму, зажал угощение и скормил тортик одноглазому коту? У кота есть столовый прибор – язык, а как быть даме? Чем я хуже Циклопа? Имеет ли право дама слизывать крем с пальцев или ей дожидаться, пока подадут столовое серебро?

Обессиленный перееданием Циклоп, прижмуривая глаз, урчал с раздутым животом. Белый крем поэтично смешался с яблоневыми лепестками. Мы сидели на лавочке у раскрытой коробки и, ловко орудуя пальцами, доедали остатки торта «Птичье молоко». Обалденно-вкусного, сделанного на заказ в кондитерской «Сладкоежка». С надписью «Элизе с любовью».

– Миша, как ты думаешь, может ли джентльмен, заботясь о санитарном состоянии, слизывать крем с пальцев дамы?

– Он имеет право слизывать его даже с ее носа! – повеселевшим голосом отвечал Миша, поглядывая краем глаза на Лизино окно.

Я подцепила пальцем розочку из белого крема. Белые лепестки яблоневого цвета с розовой серединкой смотрелись на ней, как изысканное украшение. Если бы у меня хватило смелости, я бы спросила: «А не кажется ли тебе, что это выглядит, как любовные безумства?» А вдруг бы он ответил: «Они самые и есть, а что же это еще?»

Он ничего бы не ответил, а я ничего не сказала. Что может сказать зеленый влюбленный подорожник, которому с детства вбивали в голову, что скромность красит человека? Порывы скромного подорожника, способного излечить любые сердечные раны, остались незамеченными. Лишь ночные фиалки пахли так звонко и щемяще-пронзительно, будто от имени подорожника пытались сказать то, о чем он молчал.

Зарывшись по пояс в душистый влажный куст сирени, я отыскала цветок с пятью лепестками и отдала Мужчине Моей Мечты. Пусть сбудется его желание.

Я пригласила Мишу на свой день рождения. Там будет Лиза, вдруг им удастся наладить отношения?