Читать книгу Бабочка на булавочке, или Блинчик с начинкой. Любовно-иронический роман - Мадам Вилькори - Страница 8

Если следовать утверждению, что красота – главное женское оружие, моя двоюродная сестра Элиза была вооружена до зубов. Невидимая корона королевы красоты сидела на ней, как влитая, а внешность можно было описать одним-единственным словом: «Ух!» Вот так: «Ух!» Именно так: «Ух!» Коротко и ёмко. Копна медово-русых волос, брови вразлет, миндалевидные глаза цвета чистого неба в пушистых ресницах, чуть припухшие нежные губы и восхитительный носик. Сногшибательная красотка, фигуристая и «при ноге». С пятью восклицательными знаками и пятью звездочками по самым высоким международным стандартам.

Элиза была старше меня на четыре с половиной года, но по части прагматичности заткнула бы за пояс взрослых. Не поступив в театральный, она заявила:

– Таланта мне бог не додал, а красота – не вечная. Фигня «Ах, Лиза, будьте моей Музой» – не для меня. Сегодня – Муза, а завтра на него двадцать таких, как я, муз слетятся. Он – налево, а я – за ним, из чужих кроватей вылавливать?! С богемой свяжись – наплачешься. Эти гениальные – все, как один, шизанутые. К ним шиза с рождения прилагается, впридачу к гениальности. Я падать ни перед кем не собираюсь. Пусть падают передо мной!

Реально оценивая свои возможности, Лиза пошла учиться «на парикмахера» и не прогадала. Первые же чаевые в кармане халатика понравились настолько, что «верхнеобразовательная» тема закрылась раз и навсегда. Не мне вам говорить. Помните время «несунов» и «несушек»?

Дядя Ваня Шпыгун трудился сторожем на мясокомбинате и имел обменный фонд в виде свежесворованной копченой колбасы. Его жена Марья Алексеевна трудилась на маслосырзаводе кладовщицей и имела обменный фонд в виде сливочного масла, сыра и сливок, которые выносились с завода в целлофановых мешочках и вкладывались в самые загадочные места женского организма.

Мне было страшно подумать, в какие загадочные места своего мужского организма вкладывал стыренную копченую колбасу дядя Ваня, но я точно знала, куда вкладывала шоколадные конфеты Радистка Кэт, доблестно трудившаяся лаборанткой на кондитерской фабрике. Катя уходила на работу плоскогрудая, с размером бюста «минус ноль», а возвращалась… с объемнейшей грудью, будто после накачки силиконом. В чашечках бюстгальтера, как в контейнере, выносились шоколадные конфеты. В одной чашечке – «Тузик», в другой – «Мишка на севере». В домашних апартаментах несушка Катюшка расстегивала спереди застежку лифчика и вываливала оттуда гору конфет. Пахло, как в филиале кондитерской фабрики! Конфеты выносились «нагрудно», а брикеты чистого шоколада… хм-м-м, кто ж скажет?

Все потайные места свидетельствовали об углубленном претворении в жизнь знаний анатомии и даже химии. Однажды Кэт сперла из родного предприятия плитки какого-то нового концентрата для приготовления напитков, а дядя Ваня, проверяя новый продукт, откусил кусок то ли кваса, то ли морса, то ли лимонада. Вкус – так себе, ничего особенного. Поморщившись, дядя Ваня запил это дело пивком. Началась химическая реакция. Хорошо, что только пена изо рта пошла. Если бы в концентрате содержались взрывоопасные компоненты, могло бы и голову оторвать. Бац! – взрыв. И всадник дядя Ваня Шпыгун – без головы, с сухим лимонадом в желудке.

После того случая Шпыгуны алхимией не занимались. Продавая соседям свежеснесенное, гарантировали качество:

– Берите, не бойтесь. Все чистое, оно хорошо было замотанное! С собой только борщ горячим не унесешь из кастрюли, а все остальное – можно!

Список ворованных предметов, не имеющихся в свободной продаже, был так обширен, что пальцев не хватит загибать. Впрочем, кто воровал? Брали, кому что надо. Педро Антониони «брал» на авиационном моторостроительном заводе, где работал наладчиком… Да не моторы для самолетов, а складные детские прогулочные коляски «Тавричанка». Колясками, «взятыми» в цеху товаров народного потребления», можно было обеспечить детские ясли, и не одни, но зачем? Прогулочные коляски предназначались для натурального обмена – «дашь-на-дашь».

Моя мама, как все учителя, несла в народ разумное-доброе-вечное за символическую зарплату: кроме ученических тетрадей и контрольных, ничего с работы не выносила. Зато и тетрадей, и контрольных, – этого добра можно было брать официально, сколько угодно, не таясь, прямо с рабочего места. Бери – не хочу, и чем больше, тем лучше! Хоть грузовиками, хоть вагонами вывози. Спрятать тетради за пазуху никому из учителей, включая директора, завуча и техничку Шуру Халыменду, не приходило в голову. Работа такая. Интеллигентная.

Но вернемся к моей прекрасной кузине. Быть парикмахером в условиях всеобщего дефицита (со связями на всех уровнях) оказалось престижнее, чем наращивать квадратную задницу в ВУЗе и, отучившись-отмучившись положенное количество лет, прозябать учителем или инженером. И еще одно преимущество: каждая девушка должна удачно выйти замуж, а все мужчины ходят в парикмахерскую стричься. Если парикмахер – красавица, они ходят стричься так часто, как только могут, даже если волосы отрастают не так быстро, как им хочется. У кого не было волос, ходили подравнивать усы и брови.

Всем цирюльным премудростям Лиза наловчилась, «набив руку», но парикмахером «от Бога» не была. Таких мастеров – сплошь да рядом, не лучше и не хуже других. Волос на голове много. Если что не так, отрастут. Это же не зубы, которых только тридцать два.

На стенах парикмахерской висели дипломы и грамоты в солидных рамочках. Они выглядели, как настоящие, подтверждая мастерство Михаила Марковича Ривкина, в шутку их создавшего: «Несравненной Лизе Гордон, Мастерице Золотые Руки, победительнице всех соцсоревнований», «Самой красивой комсомолке-многостаночнице, ударнице парикмахерского труда Элизе Наумовне Гордон с пламенным приветом от ЦК КПСС в полном составе» и даже « Парижский бомонд в грезах об Элизе»! Не хватало только таблички «Образцовое рабочее место».

Практичная Лиза всерьез повесила все это на стенку, а сформировать образ, соответствующий дипломам, проще, чем их повесить. Будучи великолепным психологом, «мастер головы» умело выкручивалась из любой ситуации. Это называлось «Искусство пудрить мозги» или «Впарить дизайн».

– Розочка, приветствую вас, родная! Как я за вами скучала, дорогая! Садитесь, милая. И где же вы были? С Жориком в Ялте? Боже, какая прелесть. Ялта на месте? Ка-акая прелесть. Вы так загорели, просто Наоми Кемпбелл! Вы – наша супермодель, я всем рассказываю, какая у меня клиентка есть, жена директора ресторана… Вы же знаете, я мастер широкого профиля с узким тазом… Шутка, Розочка, шутка. Секундочку, я новую щетку принесу…

Через две минуты – в подсобке.

– Ирка, ты слышала? Она с твоим придурком в Ялте была. Интересно, море из берегов не вышло? От ее красоты мухи дохнут! Она ж круглая, как пельмень – сто двадцать килограмм с закрытыми глазами, а если она эти поросячьи глазки откроет, – все сто пятьдесят… Где справедливость, Ира? А эти три пера на голове? Какую ей, к чертовой матери, стрижку делать? Зачесать две волосины вперед, одну – назад и две – по бокам? Ей парик пора носить, вся башка лысиной сияет!

Через три минуты в салоне.

– Иду-иду… Розочка, золотце, вы такая интересная дама, все мужчины в обмороке от вашей небесной красоты… Что делаем? Стрижемся-красимся? Прекрасно, дорогая! Бока и задЫ снимаем, а передЫ? Что с передАми: убираем или пусть загадочно свисают на глаза? Что такое? Что с вами, дорогая? Розочка, что вы так визжите? Я вас на кусочки режу? Я же только пять раз чикнула ножницами. Коротко? Вся кожа светится? А вы что хотели? Я не могу из ни-че-го сделать шевелюру Пугачевой. У Аллы на голове – стог сена! Вы хотите такой веник, как у нее? Зачем? Ваше личико утонет в нем, как фрикаделя в супе! Волосы – это же оправа для вашей индивидуальности. Волосы – это же лицо человека! Я прошлась по вас рукой мастера, продизайнила все, что только можно продизайнить, отвиртуозила все, что только можно отвиртуозить! Я выдвинула ваше лицо на передний план! Теперь у вас не лицо, Роза, у вас – лик, как у непорочной мадонны! Пусть любуются! И завидуют!

Лиза вещала, как опытный психотерапевт на сеансе. Авторитетные дипломы радовали глаз, подтверждая квалификацию мастера головы, как солдаты на присяге полковому знамени.

– Вы посмотрите на нее, вы только посмотрите. Вспомните, Розочка, вы всегда хотели такую прическу! И, конечно, до Жоры вы были довольны, но Жору вам-таки надо сразить окончательно! А ему нельзя нервничать, у него будет очередной инфаркт. Не волнуйтесь, вы неотразимы, куда уж красивше! Вы утонете в море комплиментов.

– Вы так считаете? Прическа удачная? – с сомнением в голосе вопрошала перепуганная своей страшной красотой Розочка, отдизайненная Лизиной широкопрофильной рукой.

– Я не считаю! Я знаю! – отвечала Лиза уверенно, хоть проверяй на детекторе лжи.

Разбушевавшаяся Розочка утихомиривалась и, сконфуженно поблагодарив за чудо-прическу, удалялась.

В подсобке после ухода клиентки.

– Ира, постучи меня по спине, я не могу дышать! Как тебе эта милая-дорогая-золотая-брульянтовая? С неземной гуманоидной красотой? Она же сумасшедшая! Как я знаю, что у Жоры будет очередной инфаркт? А что тут знать? Первый инфаркт он получил на тебе!

«Женщина должна быть, как хороший фильм: чем больше остается места воображению, тем лучше». (А. Хичкок)

Если человек корчит из себя пуп Земли, то Земле остается скорчиться до размеров пупа, а если влюбляются в лучших, то почему бы не любить саму себя? Моя кузина любила себя больше всего на свете и позволяла любить себя всем остальным, а когда человек настолько обворожителен в своей самовлюбленности, мало кому придет в голову искать червоточину в столь прекрасной розе. Если красота девушки бьет наповал, а добродетели скрыты глубоко, как иголка в стогу сена, стоит ли перетряхивать весь стог в поисках иголки, чтобы намертво пришить пуговицу к семейному сюртуку?

При виде моей кузины мужики вдохновлялись, как от волшебного эликсирчика и, готовые на любые сумасбродства, глупели прямо на глазах. Романтические порывы корректировались Лизой в практичную сторону: вместо букетов – палки копченой колбасы, вместо серенад под окном – путевка на отдых, вместо алых парусов – ткань в рулонах. В хозяйстве все пригодится, а романтика – ветер и пустая болтовня.

К черту сантименты! Какие воздушные замки? Лиза прочно стояла на земле и не витала в облаках. В прекрасных глазах поблескивала холодная сталь, а красота беспрепятственно открывала дверь в любую сказку. Чтобы не погнаться за всеми зайцами и не прогадать, растрачивая время понапрасну, Лиза выбрала Мишу Ривкина. Из всего поголовья зайце-кроликов он идеально подходил на роль принца по всем пунктам и параметрам. Физик-аспирант, закончивший с отличием мехмат, уже в дипломной работе сделавший какое-то открытие (кажется, в оптике). Ривкинская дипломная работа была опубликована в университетском журнале, оттуда перепечатана одним из известных научных изданий США… С такой головой – прямая дорога в научные светила!

Звездно-золотая Лиза и научно-академический Миша – чем не пара? Преподавание в школе, репетиторство и семинарские занятия – все это временно, а стать женой будущего академика – престижно и стабильно. Дальновидная Лиза все разложила по полочкам и была спокойна, как удав, заглатывающий кролика. Кролик, проявляя энтузиазм и недальновидность, наивно лез в пасть сам. Такой милый черненький кролик с ранней проседью на висках, восторженными прыжками подтверждающий искреннее желание быть съеденным такими прекрасными зубками.

Может, тот, кто любит, видит то, что другим незаметно? Или наоборот?

Внося свой вклад в борьбу за сердце красавицы, Миша без конца фотографировал Лизу. Портреты в замысловатых прическах с веерами да вуалями украшали интерьер салона красоты наряду с грамотами-дипломами, а я помогала печатать эти фотошедевры. Из любви к фотоискусству и фотохудожнику. Общее дело сближает. Процесс происходил в ванной на квартире у Мишиной хозяйки. Мы любовались проявляющимся Лизиным изображением, наши головы, руки и плечи соприкасались. Полумрак, уединение. Идеальные условия для романтического свидания, но кто ж сравнится с фотогеничной Лизой – кладезем несметных достоинств и гением чистой красоты?

Миша любил Лизу. Лиза, воспринимала это, как должное. Я любила Мишу так, как моя подруга Лида любила Алена Делона и Антонио Бандераса. И даже больше.

«Не всякая испанка – Кармен. Иногда она просто грипп». (Э. Кроткий)

Образ прекрасной незнакомки, позирующей под загадочной вуалью, дает простор для воображения, но не всякий, кто смотрит, видит. Если бы у Лизы были кривые зубы и кривые ноги, увидеть невидимое было бы гораздо проще, но у Ривкина Михаила Марковича, невзирая на хобби фотографа, имелось смещение фокуса – кривозеркалье. Не могла же я прямым текстом сказать Мише, что наша триумфальная Элиза – шкатулка без сюрприза. Нарядная, полная тайн, а внутри – пустота.

Лиза умело пользовалась набором стандартных фраз, которые в устах такой красавицы действовали на мужчин магически, создавая видимость сердечности и доброты:

– Какой ты умный… (Вариант №1).

– Как ты это тонко подметил… (Вариант №2).

– У тебя такая возвышенная натура… (Вариант №3).

На деле слова ничего не значили. Пустой звук.

– Миша, я слушаю тебя, мне плакать хочется! – проникновенно щебетала Лиза голосочком беззащитной ранимости, жаждущей справедливости. – Ты такой умный, такой великодушный. Ты хочешь облегчить жизнь бедным слепым детям, обучать их математическим функциям, но есть предел благородству. Ты что, не от мира сего? Не желает министерство просвещения твой прибор? И не надо! Это же все равно бесплатно, а оно карман не греет. Разве бессребренники живут? Это можно считать жизнью? Они влачат существование и волочат за собой жен, а я хочу жить по-человечески. Изобрети что-нибудь глобальное, чтобы хорошие деньги получить, сумей продать мозги! Мужчина должен уметь делать деньги! Докажи, что ты мужчина!

Речь шла о приборе для обучения слепых детей математическим функциям, который Миша изобрел, запатентовал и безуспешно пытался подарить школьной системе образования. Министерство просвещения упиралось, не желая раскрыть объятия для внедрения Мишиного изобретения, а Лизиной достоверной правдивости верилось безоговорочно. Когда внутри пустота, человек громыхает, как погремушка, но Миша принимал стервозность своей невесты за чувство юмора, напористость – за пылкую сущность, наигранность – за милое очарование. Хлорированная вода из-под крана в Лизочкиных руках казалась Мише хрустальной родниковой струей. Он был абсолютно счастлив, воодушевленно глотая суррогат. Наверное, несфокусированное зрение имеет свои преимущества, как и кривые зеркала. Особенно если не кривить душой и верить, что это кривозеркалье – истинно настоящее.

В нашем двухэтажном доме по улице имени Третьего Интернационала было восемь квартир. Мы жили на первом этаже, над нашими головами – Галя и Дон Педро, а тетушка Мара с дядюшкой Наумом – рядом с Галей и Педро. Перед тем, как подняться на свой второй этаж, семейство тетушки Мары заглядывало к нам «на огонек». Надо же по пути сделать остановку, сообщить свежие новости, пообщаться по-родственному, плотно перекусить. Затем, оставив Тамарочку с горой грязной посуды и опустошенным холодильником, добраться до своих апартаментов и устало опуститься на диван перед телевизором. По той же старой доброй семейной традиции каждый, кто намеревался навестить Мару, на минуточку заскакивал к Тамаре, а уж потом, перегруженный гастрономическими изысками, восходил к Маре. Выпить чашечку чаю с Тамариным вареньем.

Иногда Мара пекла к чаю печенье «Дамские пальчики» по суперпрестижным заграничным рецептам из «Бурды». Твердокаменное печенье невозможно было угрызть, хотя все гости честно пытались. Увидев, что ее «пальчики» не вызывают энтузиазма, Мара превращала фиаско в триумф, провозглашая: «Это Тамара испекла!»

Широкий жест! У отменной кулинарки Тамары такие булыжники при всем желании не получились бы, но гости делали вид, что поверили, делали вид, что записывают рецепт и даже делали вид, что наслаждаются божественным вкусом. А между прочим, министерство обороны не отказалось бы взять на вооружение новый вид оружия массового поражения в виде Мариного печенья, но кто ж продаст им патент? Разве что станут на колени и вымолят.

Гипсово-картонный торт «Морская рапсодия», в процессе приготовления которого тетушка Мара то ли перепутала ингридиенты, то ли переборщила компоненты, я увековечила в стихах. Если «Морскую рапсодию» можно считать тортом, значит, мои стихи можно считать лирикой.