Читать книгу Посох и четки (сборник) - Магомед Ахмедов - Страница 3

Затихли шумевшие листья,

чинара во мраке

таится;

прочитанный день перелистан,

как будто бы в книге

страница.

Но даже во сне моем

снова

и снова о нем вспоминаю,

как будто бы

каждое слово

по-новому переживаю!

Пора сенокоса,

сияние дня.

Вновь колет мне ноги,

как в детстве,

стерня.

Блестевшая утром,

просохла роса;

ни тучи не видно

среди синевы.

Со свистом взлетает

стальная коса

и с шелестом тонет

в дурмане травы.

И душное лето

в разгаре еще,

и солнце,

как прежде,

палит горячо,

но знает душа,

что близка перемена…

И осенью пахнет

душистое сено.

И снова с поля

мать моя вернулась.

Свалила с плеч худых

вязанку сена

и пот утерла

высохшей рукой.

И показалось мне:

движеньем этим

она с лица морщинистого

стерла

усталость всей земли

и всех уставших…

Костер в ночи

зажгла ты для меня.

Но зябко мне

у твоего огня.

Пусть нежность и любовь

в глазах твоих,

но не могу

ответить я на них.

Костер в ночи

я разжигаю сам.

Гудит огонь,

взлетая к небесам.

Я жду – придет

единственная, та!

Но зябко ей

у моего костра…

Всё стихло вдруг, но в то же время

как бы слышнее стало;

темень

укрыла звезды и повисла

клоками дымными на листьях,

на травах, крышах…

Стало душно

и, как в пространстве безвоздушном,

с трудом дышали мы,

когда

на землю ринулась вода

как бы с высокого обрыва

потоком буйным!..

И пугливо

рукой закрыла ты глаза.

Как будто это не гроза

дождем и громом разражалась,

а чувства те,

что в нас рождались,

для слов искали

голоса!

Скорей проснись и улыбнись беспечно,

оставь свои печали в дне минувшем

и выбегай навстречу мне,

накинув

на плечи

это солнечное утро!

Я желанья забыл –

и мечты

улетают,

уносятся прочь.

С перебитым крылом

с высоты

птица памяти падает в ночь.

Я один в этой сумрачной мгле,

в этой душной июльской тиши.

Не любовь умирает –

во мне

умерла половина души.

И, тоскуя,

гляжу я во тьму,

и никак не могу я решить,

как теперь

в опустевшем дому

мне прожить

с половиной души.

Раздвигая завесу тумана,

дождь наполнил осеннюю тьму.

Он идет и идет беспрестанно –

я лицо подставляю ему.

Но холодною плетью своею

он безжалостно хлещет меня

с каждым разом сильнее, сильнее,

словно в чем-то недобром виня,

словно смотрит с немой укоризной

на людей, что извечно спешат

под дождем своей суетной жизни

и подумать над ней не хотят.

О, скажи мне, мой век просвещенный,

мне, прожившему четверть тебя:

как изведать мне мира законы,

эту жизнь как вино пригубя,

если черная молния мысли

убивает во мне доброту

лишь за то, что в сумятице жизни

я своею дорогой иду,

и сквозь пыль, и сквозь снег, и сквозь рокот

проливного, как счастье, дождя,

забываю про спутников робких,

что отстали, шоссе предпочтя?

Только я от тебя не отстану…

О, мой век, сквозь вселенскую тьму

ты идешь и идешь беспрестанно,

неподвластный, как я, никому,

и железною плетью своею

всё безжалостней хлещешь меня,

с каждым разом больнее, больнее,

словно в схожести этой виня.

Вот первый снег! Я восхищенным взором

Гляжу на двор, который обнесен

Скрипучим и сверкающим узором,

Похожим на волшебный детский сон.

Вот первый снег! Он всё переиначит,

Вернет друзей веселых и подруг.

Но снег дрожит и, как ребенок, плачет

И смотрит недоверчиво вокруг.

Наутро он умрет, и станет жутко:

Опять пришла пора зиме кружить?

Но первый снег – он словно Божья шутка,

Способная навек заворожить.

О, как мне жаль полет его кромешный,

Тишайший и беспомощный полет!

Его непрочной красотою нежной

Я буду жить всю зиму напролет.

Снег идет.

Я открою окно,

посмотрю на дома,

на кусты.

Незнакомые люди спешат,

и метель

всё метет,

всё метет.

Постою,

покурю у окна.

И сольюсь

с зябким холодом дня,

с этим снегом…

Зачем я теперь,

если ты разлюбила

меня?

День убегал, как речка за аул.

Вступал в свои права суровый вечер.

Он низко так звезду мою нагнул,

что свет ее упал ко мне на плечи.

Но, ярко вспыхнув, сразу же погас,

лишь на мгновенье озарив дорогу…

И в этот поздний сумеречный час

о чем я думал, ведомо лишь Богу.

Входил я в ночь, как люди входят в лес,

и сумерки спешили вслед за мною.

Твоя улыбка глянула с небес

доверчивой стеснительной луною.

И тропка меня к дому привела.

Там весело трещал огонь в камине,

и серая напомнила зола

о той любви, которой нет в помине.

И тишина, обиженная днем,

вдруг среди ночи звонко рассмеялась,

как женщина, вошла за мною в дом,

и преданно к груди моей прижалась.

То, что хочешь припомнить –

не вспомнишь.

То, что хочешь забыть –

не забудешь.

Для чего же во сны ты приходишь,

словно птица бессонная,

кружишь?

Что нам прежние наши печали?

Занесла тебя снежная заметь!

Хватит,

хватит являться ночами,

не тревожь

мою бедную память!

Тут и так-то ее не упросишь,

тут и жить-то не знаешь,

как будешь:

то, что хочешь припомнить –

не вспомнишь,

то, что хочешь забыть –

не забудешь!

Выйду из дома – снова

Печально калитка скрипнет.

Не скажет мне мать ни слова,

Седой головой поникнет.

Пролает мой пес тревогу.

И эхо за мной рванется,

Но, выбежав на дорогу,

В испуге назад вернется!..

Я вздрогнул на тихой дороге

и голос услышал в ночи.

И замер, уже на пороге,

достав из кармана ключи.

В душе моей вспыхнуло слово,

и в сомнамбулическом сне

распались стальные оковы

и Феникс явился в огне.

Маленький, сердитый муравей,

Не печалься и не хмурь бровей.

Извини, что я тебя от дел

Оторвал. Я правда не хотел.

Без тебя – какие пустяки! –

Не получатся мои стихи.

Ведь когда я на толпу гляжу,

Только суету в ней нахожу.

Только суету, представь. А ты

Дело делаешь без всякой суеты.

Знаешь ли, мой маленький Сократ:

Мир наш хуже твоего стократ.

Поэт мне книгу подписал

И удалился в мир нездешний.

Гуляет он по небесам,

Как ангел, тихий и безгрешный.

А подо мной звенит трава.

А надо мной – его сиянье.

Со мной живут его слова,

Его заветные признанья.

Я их читаю по ночам

И слышу ангельские звуки.

К его словам, к его лучам

Блаженно воздымаю руки.

А надпись на форзац-листе,

Его руки невинный опус –

К его небесной высоте

Подаренный когда-то пропуск.

Я по-аварски говорю,

Он отвечает русской речью.

Но всем известно, что в раю

Понятно слово человечье.

Каков бы ни был твой язык,

Ему не надо перевода,

Ведь он – поэзии родник

И щедрая душа народа.