Читать книгу Megapolis. В активном поиске - Макс Алексеев - Страница 11

На следующий день он почувствовал, что ясность сознания начинает возвращаться к нему. Он уже стоял твердыми ногами на земле и движение электропоездов под ней начало раздражать его нервы. Они, словно гусеницы, сжирали сочные листья, скрепя колесами по яркой стали рельс. Их движения помогали ему ориентироваться, обретая долгожданную резкость, обрисовывавшую некогда враждебный мир. Он решил пройти в одиночестве пару кварталов, вдыхая свежий ветер, поднимающий пыль высоко в небо. Она оседала на бетонных стенах высоток, оставляя соленый привкус на губах. Привкус выходного дня в котором люди прятались по домам от обыденности. Той, что настигала их в звуках будильника по утрам. Он жаждал общения, набирая номера снова и снова, но никто не отвечал.

– Давайте! Чего ждете? Убейте меня, разрежьте на куски и зажарьте на вертеле!

Он хотел видеть их удивленные лица. Смотреть в испуганные глаза и молча скалиться в ответ. В лица тоски и разочарования. Читать по губам потерянные мечты и детские страхи. Брать их за руки и кружить в хороводе безумного танца. Так, чтобы они захотели вырваться и сбежать. Чтобы они пятились назад и исчезали в шелестящих листвой кустах. Он хотел вывести их на чистую воду, связать руки за спиной и опустить их головы в ледяную воду. До того момента, пока они не расколются окончательно. Пока не признаются, что совершали свои грязные дела в тайне ото всех. Он задавал им прямые вопросы, припирал прикладом к стене и плевался в лицо грубыми словами. Он видел, как в их зрачках отражались его желтые зубы оскала, продолжая яростно дышать и испытывать безумное влечение к их плоти.

Он перевел взгляд на шею. Туда, где его пальцы жадно впивались костяшками в теплую плоть. Зеваки начали подходить ближе, рассматривая вздувшиеся от напора вены. Кто-то из них засмеялся острой улыбкой в приступе дикого испуга. Словно животные, окружившие беспомощного зверя. Они крутили барабан по кругу, подогревая интерес к опасной игре.

Они распускали руки и нещадно били ими в живот. Кто-то с разворота ударил в пах и перевел взгляд на тех, кто стоял рядом. Они ждали момента, когда у кого-нибудь сдадут нервы, чтобы пустить его по кругу. Как запутавшуюся в кустах дворовую шлюху. Историю их кошмара и разочарования. Чтобы свалить его ударом в кровать и раздвинуть с позором напряженные ягодицы. Среди других мужчин и детей, пришедших на пир, попирающий право быть самим собой.

Их члены отвердели в надежде узнать его самые сокровенные тайны. Он почувствовал, как жертва начала сдаваться под напором десятков извращенцев. Кульминация подходила к концу. Толпа начала кричать сильнее, сливаясь в бессвязном марше победы. Кто-то молниеносно расстегнул ширинку. Его примеру последовали остальные. Они были готовы разорвать его плоть на части, чтобы устроить воскресную расправу очередного трудного дня на земле. Чтобы было о чем вспоминать по ночам, заглядывая в жестокое зеркало судьбы.

Он толкнул его на землю. В пыль и мусор пятничного веселья. Он сделал для него все, что было в его силах. Но спасти от несостоятельных догадок уже не мог. Каждый из них по очереди снимал маску, обнажая грубые чувства перед сомкнувшейся в круг толпой. Светловолосый парень подошел к нему сзади и расстегнул пуговицу брюк. Его губы легли на плечо и он почувствовал, как тот провел языком по шее. Он захотел услышать его голос, взглянуть в его глаза. В странном желании чуда, которому не суждено было никогда сбыться.

Измазанные красками, они пытались содрать с себя стереотипы, вбитые кольями неведения в основание их душ. Три человека, встретившиеся чтобы сорваться в черную воду с моста разочарования. Практически ничего не знающие друг о друге, безмятежно вскрывающие раны и мастурбирующие по вечерам в душе. Интеллектуальные гомосексуалисты. Практикующие отвращение, перерастающее в искренние чувства.

В тот вечер он понял, что ничего не знает о них, бывших с ним рядом все это время. О каждом из них, кто в тайне желал предаться распутству детской наивности. Он не знал никого, даже самых близких и, казалось бы, самых искренних людей. Кончая на фотографии их лиц, целуя их изображения и вспоминая запах пота струящегося ароматом ночи.

Культура загнала их в рамки, сделала рабами ярких образов. Приручила, как домашний скот, научив лгать всегда и везде. Обманывать и становиться одинокими, одинокими на протяжении всей жизни. Научила бояться открывать сердце любимым и идти навстречу эмоциям. Ради того, чтобы инкубатор человечества мог существовать дальше, невзирая на личные предпочтения каждого из них.

– Продолжай, только на этот раз жестче.

– Хорошо, но мне нужно подумать.

– Давай, не думай, задавай вопрос.

– Я не могу, это трудно для меня.

– Тем лучше для нас.

– Ну же!

Тот, что рассказывал про набитую недавно татуировку, как оказалось, в тайне желал изнасиловать мать. Он смотрел в их глаза расширенными зрачками и говорил о чувствах, которые испытывает к ней. К ее телу и соскам, возбуждающим в нем мужчину. Они слушали его исповедь молча, иногда отводя взгляды в сторону. Теперь он не казался ему таким уж безобидным. Спокойный и ранимый, он был готов на все ради нее и прекрасно отдавал себе отчет в эротических желаниях

Они медленно продолжали пробираться по джунглям собственных душ без помощи психоаналитиков и иных диггеров безмолвных фантазий. Не долго думая, он спросил их об этом же, сотрясая откровением статичность массовой культуры. Картинки и киноленты, сказки и истории на ночь. Взрослые игры латентных гомосексуалистов, творческих натур на нудистском пляже. Получившие право сделать выбор в психозе хронической усталости. Те, чьи герои спасали красавиц, трахали матерей и насиловали племянниц. Герои, уходившие искать приключения и сворачивавшие в первый попавшийся бордель. Бордель, где дети трахались с родителями. Где молодожены изменяли своим возлюбленным в туалетах кафе и ресторанов. Где дикие крики оргий малолетних извращенцев возбуждали престарелых дам, мастурбирующих в душевых кабинках и на балконах. В гаремах юных онанистов, кончающих на груди матерей. Девочек, отсасывающих огромные потрепанные члены отцов. В домах, где громко играла музыка под аккомпанемент криков, разрывающих анусы своим чадам наставников. В желаниях тех, кто мстил любвеобильным предкам, хлестая ремнем их задницы и смеясь широко открытыми ртами с измазанными спермой губами.

На некоторое время воцарилось мертвое молчание. Один из собеседников удивился, но признался, что тоже хотел отсосать парню. Третий продолжил разговор фантазией о половой связи с мачехой. К тому же, он знал, что друзья были не против трахнуть ее, как и многие родственники, лившие мед слов в общении с ней. Он сделал несколько больших глотков пива и начал придумывать новый вопрос.

Ему показалось, что если бы не расстояние, то все закончилось бы оргией. Они были возбуждены и могли окончательно потерять контроль над ситуацией. Последний вопрос стал решающим. Он произнес его в тумане трипа, без тени смущения и сожаления о содеянном. На следующее утро он даже не помнил, о чем именно спросил. Но отлично запомнил ответ, заставивший его покоситься на стол в чувстве разочарования. Мир рухнул в одночасье и превратился в огромную машину лжи. Его снова окунули в холодную воду, заставив слизать кровь с разбитой губы. Последняя надежда унеслась бумажным фантиком в грозовые облака скомканного доверия. Приятель по ту сторону экрана слишком поздно сообразил, что совершил ошибку. Сдавать назад было поздно. Шансов выйти из ситуации сухим не оставалось. Он посмотрел на табло счета, потом перевел взгляд на рефери. В правилах игры лжи не значилось.

– Нет, я не сосал.

– А я сосал и мне кончили в рот.

Он попытался сказать нечто в свое оправдание, но получил жесткий отпор со стороны участников столкновения. Они кинули на него презрительные взгляды и попытались уйти в собственные переживания. По всему было видно, что он начинал сожалеть, что ввязался в эту чертову игру. Последний свисток и мяч резким ударом влетел в ворота противника. Вопрос добил его, повергнув лицом на зеленую траву.

– Кому?

– Не важно кому, это не имеет значения.

– Кажется, я догадываюсь.

– Возможно, но я не скажу.

– Хорошо, не будем об этом.

Он вспомнил его поцелуй с мужчиной в баре. В ту ночь они, как всегда, много пили. Он смотрел на его потную шею и не понимал, как женщины могли желать это тело. Ему требовался душ и хороший одеколон. Даже недоделанная татуировка не могла спасти ситуацию. Спустя года, он понял, что их поцелуй не был примером юношеского эксперимента. Он стал для них чем-то большим, чем вызовом той ночи.

Его пот стекал по волосатой груди, пока губы юноши работали над его членом. В нем он видел отца, бесследно исчезнувшего в далеком ничто. Отчима, читающего бессмысленные нотации. Мать, уходящую на кухню, чтобы скурить очередную ментоловую сигарету. Их инцест дополнился откровенными картинами побоев. Родственные связи стали казаться им неприемлемыми. Линиями между рождающими и рожденными. Они укладывались в постели с желанием войти в старую плоть. С мыслями о потерянной невинности и сперме на руках. О воплощениях фаллоса и вагины. В пороках и страстях сексуального влечения. Формулой инстинкта продолжения рода. Древним заклинанием, открывающим границы дозволенного.

Он смотрел на их лица и видел в них животных, отличавшихся степенью возбудимости и разнообразием желания поиметь чужую плоть. Он смотрел в их глаза и не мог поверить, что они не могли рассказать этого раньше. В души тех, кто боялся подробностей и сокровенных тайн. В его голове мелькнула садистская мысль. Он захотел окончательно поставить его в тупик. Завершить мысли точкой эксперимента, унизив в лице других, никогда не совершавших ничего подобного. Ворваться в чужое сознание, разбив вдребезги входную дверь. Распять на кресте древних традиций и общественного порицания. Кинуть в тюрьму, поджарить на электрическом стуле. Исповедать перед всеми, заставив еще раз прилюдно отсосать член. С привкусом пива на губах, с солью на прозрачной стопке и разбитым о надежду найти понимание сердцем.

Они верили в своих богинь. В гермафродитов и многоликих божеств, сплетающихся в объятьях чувств и шоке безумного оргазма. Тех, что звонили по вечерам, предлагая провести вечер в кафе. В женщин, становящихся воплощением снов и мечт. В небо и землю, в выходные дни и перерывы на обед. В старые писания, пылившиеся на полках университетских шкафов. Обретающие новые значения в образах героев и в лучах солнца ясных глаз возлюбленных. Голубых и девственных, целующих реликвии в храмах воздержания. На губах тех, кто отпускал им грехи, в надежде на примирение. В тех, кто становился их врачами, позволяющими присутствовать при оплодотворении. Похотливыми священниками, собирающими вокруг себя безвольное стадо. Теми, кто мог позволить себе искушение. Кто открывал для себя новый мир, свободный от иллюзий и запретов.

Их месса подошла к концу. Он аккуратно сложил саван на подоконник и посмотрел в окно. Они остановились слишком рано, испугавшись раскрыть драгоценную книгу начал. С благоговением положив ее на престол, они последовали его примеру – отправились снимать облачения, залитые алмазами семени и рубинами слез. Их алиби состояло из одной большой тайны. Их желания были запретным плодом. Алкоголь подходил к концу, а смертельная усталость звала под теплое одеяло. Они получили от него все, что хотели и совершенно поникли в растерянности.

– Мне нужно поспать.

– Я тоже думаю, что надо заканчивать.

– Это был интересный опыт.

– Да, надо бы повторить.

– Согласен.

– До связи.

– Пока.

Все еще пребывая в ступоре, он свалился на кровать, чтобы погрузиться в объятья кошмаров, преследовавших его до самого утра. Там были змеи, кровожадные лесные хищники и какие-то люди, рассказывающие ему о них. Он был в офисе небоскреба и шел по многолюдным улицам. Смотрел со стороны на картины эпохи и мечтал, чтобы это был сон. Сюжет за сюжетом, он шагал по мирам фантазии, словно персонаж с массовки, которому предстояло незамеченным раствориться в титрах. Персонаж, о котором если и вспомнят, то только в самую последнюю очередь. Серым и неприметным, воплощением грехов в их жутком разнообразии. Мгновением в истории, стеклышком яркого витража в чужих воспоминаниях.