Читать книгу Megapolis. В активном поиске - Макс Алексеев - Страница 8

Они любили собираться, чтобы делиться впечатлениями друг с другом. Ожидая удобного момента, они набрасывались на жертву, стремясь превратить игру в бурю эмоций. Она искала чувства, но находила лишь инстинкты. Они тянули к ней свои руки, забывая о манерах и приличиях. Забывая о своих возлюбленных и данных им обещаниях. Кайф одиночества сводил их с ума, когда ее взгляд падал на одного из них. Цепляясь из последних сил за рассудок, они поправляли свои галстуки и застегивали верхние пуговицы на рубашках. Что-то звало их в ее бездну и уносило потоками диссонансов, стирая воспоминания. Он смотрел на нее и пытался понять тишину молодого сердца, молящую о прощении. Вскоре он начал подозревать, что она была перед кем-то виновата, но говорить вслух об этом не хотела. Их спутник свел брови, словно задумался о чем-то важном, и достал сигарету. Она стояла поодаль, но, казалось, пропасть разверзлась между ними пламенем ада.

– Я знаю одного парня, он играл на гитаре и все думали, что его ждет карьера музыканта.

– А он решил порвать с прошлым?

– Он никому не говорил и закончил школу пилотов, и теперь летает на самолете.

– Бывает, жизнь не предскажешь.

– Никто не знал! Понимаешь?

– Действительно, подарок.

– Вот, и никто не знал. Не догадывался даже!

Рядом с ними прошла молодая женщина с коляской. Другая вела ребенка за руку. Он подумал, что это знак – он больше никогда не увидит старого доброго приятеля, которому он позволял трепать свои волосы. Одним предстояло умирать, другие уже входили во вкус, пробуя грехи и сладкие пороки. А они – стояли и курили на улице, вспоминая дни, которые уже было невозможно вернуть.

Еще пару женщин прошли мимо, не обратив на них никакого внимания. Возможно, дело было в баре, напротив которого они стояли. Или же в их отношении к миру, изменившемуся после рождения детей. Теперь они были привязаны к семье. Они были собственностью мужей, удовлетворяющие их члены. Безразличные к другим, они думали о чем-то своем. Наверное, они свернули за угол, по направлению к теплу очага и домашнему уюту, к маленьким слабостям и шалостям детей. Покидая свои гнезда, они одевались так, словно хотели показать всем вокруг, что у них есть достаток и семейное благополучие. Каждый раз, когда он смотрел на эти измученные счастьем лица, ему становилось больно. Он вспоминал собственное детство, крики родителей и разбитую о стену посуду. Она была точно такой же, хотя пыталась оправдывать свое поведение необходимостью. В такие моменты улыбка играла с ним злую шутку и ему приходилось отводить взгляд, переключаясь на больные фантазии. Лишь бы не думать о том, что жизнь может пойти иным путем, отличным от того, который преподали ему ненавистью детства.

Иногда он срывался и обвинял всех вокруг, иногда просыпался по ночам, пытаясь вырваться из объятий кошмаров. По вечерам его преследовали картины боли и одиночества, заставлявшие бежать из дома в холодную ночь. Даже когда, казалось бы, все было в полном порядке, он все равно уходил прочь, чтобы лишний раз не рисковать. Ночные дороги научили его думать, ценить верность и разбираться в людях. Многие не засиживались рядом с ним в ожидании откровений и, с удивлением смотря в глаза, спешили покинуть неприятную компанию. Он понимал, что им была нужна всего лишь точка отсчета в этом сумасшедшем от рождения мире и, лишая их этой важной координаты, он переступал грань дозволенного, вторгаясь в пространство темной стихии, дремлющей во всех без исключения людях. Ему, как наркоману со стажем, было необходимо подсадить на иглу кого-нибудь еще. Но он предпочитал изнасилование по обоюдному согласию. И, забывая поставить фильм на паузу, он утягивал их в свои объятья. Он давал все, что им было нужно на тот момент – реальность сказочных миров, в которую они с охотой погружались, пока не наступали конвульсии оргазма. Беспомощные и в отчаянии, они бросали трусики в сумочки, и уходили к себе домой, сожалея о содеянном. Мечтая по дороге о мести, способной исправить это досадное недоразумение.

– Я бы поехал до Испании.

– Мы физически за месяц не успеем.

– Откуда такие сомнения?

– Пойдем в бар, я закажу еще одно пиво.

– Хорошо, пойдем.

– Но мы не доедем.

– Не знаю, не знаю.

Он на минуту замолчал, прикидывая расстояние и время, которое потребуется на преодоление пути. Какое-то сомнение прокралось в его взгляд. Он начал сильнее затягиваться, стряхивая пепел на асфальт. Ему не терпелось вернуться за столик и продолжить неспешно опустошать бокал за бокалом. Точно так же, как когда-то они сидели на гранитной набережной и распивали одну бутылку на двоих. Когда их разговоры были легки, словно перышки, а будущее казалось светлым и непринужденным. Но спустя несколько лет, он стал подвергать сомнению тот мир, который строил на протяжении десятилетий. Для него уже не существовало личного пространства. Интим приобрел пошлый оттенок. Она сожрала его всего, запрещая сношаться с истошными воплями. Белая скатерть показалась ему черной меткой и он захотел покинуть бар. Компромисс так и не был найден. Им подали счет.

– К тому же, мне не нравится Париж.

– Почему?

– Там была моя девушка.

– Разве Париж ей не понравился?

– Не знаю, я не спрашивал.

– А мне хочется в Париж.

– Что ж, без меня.

За окном пронесся ревущий автомобиль. Он посмотрел на него и увидел в его глазах ревность. Она сыграла с ним в ничью. Легкий прищур и процеженные сквозь зубы слова давали понять, что им никогда не суждено пуститься в далекое путешествие вдвоем. Как будто он заранее ненавидел их союз – с собором, с улицами и языком. Даже когда он лежал рядом с ней, в его голове проносились ненавистные красные огни Парижа и старинные здания, посягнувшие на их верность. Он ненавидел ее, время от времени покидавшую его снова и снова. Он ненавидел всех вокруг. За счастье, за радость и беспечность. Опустошая бутылку за бутылкой, он начинал ненавидеть самого себя.

– Она хорошего телосложения.

– Я не отрицаю.

– Но она стесняется своего тела.

– Почему?

– Считает, что недостаточно хорошо.

– Не знаю, не доводилось видеть ее обнаженной.

– Поверь.

– Верю.

Он любил вспоминать о ее рвотном рефлексе, который не давал насладиться минетом. Его так же волновал ее интерес к подругам и бисексуальность ее друга тревожила его не меньше. Она была их проводником и убийцей, захватившая в заложники любовь. Он падал к ее ногам раненым зверем, слизывал кровь жалости и презрения с ее пальцев. С рук изгнанной королевы, правящей мертвыми воинами, ел куски вырванного сердца. С губ молчащего правосудия и садистского воздержания. Набирая очередной номер, чтобы скрыться за дверьми грязной комнаты борделя, он убивал свою веру в однополую любовь.

Молодая официантка унесла чаевые в коричневом конверте. Его спутник сделал замечание насчет этого, посчитав проделанное искусством. Действительно, она была приветлива до самого конца и не посмотрела на их вид, явно не соответствующий уровню заведения. В очередной раз он понял, что любит этого парня за искренность – ему было все равно, что думали о нем другие. Бедность – не порок, – так он часто повторял в детстве. Рожденный в царстве свободы и взаимного уважения, которыми делился с окружающими его людьми. Цвета солнца, золотого и ясного.

Застегнувшись, он пододвинул стул к столу. Он знал его как человека, который всегда был открыт новым впечатлениями, в то же время не забывавший о простых радостях жизни. Некогда они специально остановились у автомастерской, чтобы сидя на бетонных блоках, насладиться последними минутами заходящего солнца. Красный диск медленно опускался за деревья на другом берегу. Он сжирал их листья и неумолимо следовал ходу времен. Он резко допил остатки темного пива и они вернулись на пыльную дорогу. Начало холодать.