Читать книгу Megapolis. В активном поиске - Макс Алексеев - Страница 6
4. Шаг в бездну
ОглавлениеСтарая покосившаяся дверь со скрипом ржавой пружины грохнула за его спиной. Он сделал первый шаг по направлению к бездне и начал радоваться тому, что витало в воздухе. Дыму дешевых сигарет и шелесту газетных строчек. Весне, раскрывающей бутоны алых цветов, и жужжащей большими надоедливыми шмелями вечности. На каменной набережной, утопая в голубой бездне, он мечтал о том, чтобы жестокость человеческих сердец пристрелили еще в утробе – на краю мира, обреченного на гибель от вводящих в заблуждение любви и жалости.
Он стоял и вдыхал аромат ванили, что оставила на его рубашке отравляющая свобода перемен. Она заставляла его забыть о проблемах и вызывала желание снова встретиться с ней. Ему хотелось думать, что это взаимно. Смотреть на секундную стрелку часов и не спеша перебирать списки дел до ее появления. Они работали как отлаженный механизм, они стучали по клавишам его сознания. Им не было дано права на ошибку. Дикие снежинки спящих гор, облизывающие лазурные берега далеких стран. Он видел такие на картинках, но никогда не бывал там. Одинокими вечерами, за чашкой горячего чая с кусочком кислого лимона. Мечтая отомстить за ложь и время, потраченное на поиски счастья. Ей, осмелившейся выйти из под контроля. Слизывающей со стола остатки амфетаминового утра. Сбрасывающей телефонный звонок на ледяных рельсах знойного снегопада. Девушке, препарирующей без анестезии.
Она присоединилась к нему поздно вечером, болтая ногами и не выражая никаких эмоций, кроме замешательства. Время от времени она наносила ему сладкие раны нежными поцелуями, на скамейке с потрескавшейся от времени зеленой краской. На надписях ее рук, говоривших языком юношеского протеста, срывающегося с карнизов дикими воплями чаек. В нежном возрасте согласия, в кружевах дорогого нижнего белья со странными ласками. Иногда она задевала носочком ботинка пыльный асфальт, рассказывая о скучных вечерах в кругу семьи. О кошке, которая не давала спать по ночам, и о подругах, обсуждавших парней из параллельных групп. А иногда просто смотрела по сторонам, скучая от однообразия их встреч.
Он с трудом представлял ее в постели. С ее молочной кожей и тонкими чертами лица. На фоне морского прибоя, не способного сравниться с красотой ее милых доводов. Буква за буквой, они переливались чернилами в клетках потускневшей кожи. С ее опасениями и желанием сгореть от стыда. Полагаясь на бренды и яркие таблоиды, взявшись за руки и упав в объятья друг друга. Очередными резкими движениями носочков по пыльному асфальту, забывая о том, что их могли заметить вместе. Под тенью деревьев, хватая нежными губами губы. Ставшие на еще один день ближе драгу к другу. Поколения, разорванные пропастью в десять лет.
Ей хотелось, чтобы за ними вели тайную охоту местные журналисты. Чтобы их блокноты были исписаны шокирующими фактами, завораживающими заголовками и нервирующими зарисовками с места событий. Чтобы они поглубже зарывались в ее нижнее белье, чтобы засыпали крепким детским сном в ее кровати у окна. Пристально рассматривали рисунки в дневнике и переписывали главы ее эротических фантазий. Чтобы их камеры вспыхивали молниями сенсаций и схватывали крупным планом ее декольте. С затвердевшими сосками и мороженным в руке. Чтобы они лезли в лицо, судорожно нажимая на красную кнопку диктофона, и возбуждали ее еще больше. Больше, чем могли дать толпе экзальтированные пасторы и проповедники новостных лент, послушные бредящей расправой толпе. В слезах маленькой девочки, желающей разобраться в головоломке залипшего на медитации мира. Отталкивающего ее в болото иллюзий, на котором вспыхивали фантомные огни внебрачных отношений, озаряя накладные улыбки продажной любви. Любви ублюдков с часами на руках. Мрачных парней с развалин разочарования. Тех, в кого она постоянно влюблялась и винила себя за это.
– Я бы хотел с тобой встречаться.
– Мне приятно это слышать.
– Но, когда тебе исполниться восемнадцать.
– Ты забудешь обо мне.
– Почему ты так думаешь?
– Не знаю, посмотрим.
– Я так не думаю.
– Посмотрим.
Их взгляды играли дикими лисицами у шоссе. Поцелуями на ночь, объятиями перед сном. Отправленными фотографиями, на которых были запечатлены их обнаженные тела. Утопая в прелестях перемен, возбуждающих уставшее сознание. Этого было достаточно, чтобы они забыли о ласках и теплых словах. О кушетке в кабинете психоаналитика и таблетках, которые она пила перед сном. В ярких красках которых он медленно открывал дверь ее комнаты и резкими ударами заканчивал свое дело. В волнах бесконечного времени, на останках мертвых войн. С привкусом спермы на губах, со вкусом сладкого йогурта перед сном. В ее золотых волосах, юных и таких привлекательных.
Иногда она слышала, как над водой собиралась гроза. Как за спиной проезжали автомобили и играло фантомное радио. В них сидели парни и целились в ее голову из дробовиков. В ярких майках, с военными медальонами на шее. Она слышала как их покрышки стирали асфальт. Как они о чем-то говорили и проклинали любовь, убивающую жизнь пустыми обещаниями. Другие, активные, с красивыми телами. Потерявшие себя на подиумах и за стойками баров. Отвергнутые обществом, бесперспективные кретины. Одинокие и не желавшие стать частью огромного механизма. Механизма преданности до смерти. До последнего глотка холодного пива. Вчитываясь в меню, они искали ее взглядом, провожая ухмылками парочек, уходящих слишком рано.
Он загонял ее в прейскуранты. Ставил ценник подержанного товара. И ей казалось, что он обязательно должен был что-то сделать для нее, как-то отблагодарить. Поднять задницу и отправиться в церковь, чтобы встать на колени перед алтарем. Тихо склонить голову и попросить прощения за то, что лишил ее девственности. За то, что снял с нее трусики и открыл двери в мир женского белья. За ночи без сна, за сны без цензуры. За вечера, когда она не находила себе места и смотрела на стол, отводя взгляд от отца. За очередной букет, который был слишком прозаичен. За то, что ей не хватало романтики, капелек воска на животе и холодного прикосновения кубиков льда к дрожащему животу.
– Зачем тебе это?
– Чтобы отключиться и забыть обо всем.
– Неужели тебе настолько страшно?
– Да, наверное.
– А мне не страшно.
– Уверена?
– Я хочу этого.
Перед его глазами пронеслись барные стойки, стеклянные кружки и пустые столы. Ее алый лак и свежесть волос ударили колокольчиком над дверью. Бармены неспеша разливали посетителям пиво. С кем-то они перекидывались незначительными фразами, кому-то дарили полноценные беседы. Тем, кому не везло, начинали по сотому разу рассказывать о своей личной жизни. Они снимали одежду и гордо расхаживали перед ними нагишом, пытаясь зацепить хоть какую-нибудь блядь, подслушивающую их проповедь. Они пели хвалы самым отчаянным из своих поступков и вдыхали дым из разверзшихся вулканов. Вступали в неравный бой на ночных переулках и дарили своим возлюбленным огромные букеты роз. Ароматом муската, приводившего сюда школьниц в коротких миниюбках и смазливых пареньков, зачесывающих приятные на ощупь волосы. Насильников и торговцев дурью. Сброд, занимавшийся сексом во имя свободы, равенства и братства.
Он смотрел не отводя взгляда на одну из них. Девочка держалась поодаль шумной компании, обхватывая руками теплую накидку. Убийственная тоска передалась и ему. Вечер явно не задался у обоих. Их души время от времени затягивались никотином, скапливая в легких омерзение к происходящему вокруг. Они вдыхали запахи перегара и мужского пота. Ноты уставших лиц работяг и грустные черты офисных работников. По их движениям можно было прочесть недовольство тысяч людей по всему миру, заканчивавших свой рабочий день после восьми. Возвращавшихся домой и достававших из холодильника бутылку пива. Забыв про душ, засыпавших в одиночестве панельных гигантов, под белый шум в сущности ненужного телевизора. Таким был ее отец, таким не хотел остановиться он.
За окном захлопнулась дверь грузовика. Ему захотелось выйти и разбить лицо тому, кто так обошелся с ней. С разорванными колготками и размазанной по лицу тушью. Как и с теми, кто судорожно пытался найти розетку для подзарядки севшего телефона. С теми, у кого в поисках счастья, ушла жена. Кто не думал о том, чтобы завести детей, пугаясь цен на недвижимость. Чьи жизни летели под откос смятого о пепельницу окурка. В телеэкранах новых надежд, в титрах к старому фильму. Серыми буднями и стаями птиц. Лицами тех, кого нужно было навещать до самой смерти. Кого он видел каждое утро в отражении зеркала. Поникших в бесперспективности людей. Опущенных и размазанных. Дешевых шлюх любимого государя.
Сначала она показалась ему молодой и наивной. С блестящими глазами, предлагающая кровавое наслаждение и сладкую боль. Он с подозрением отнесся к этим мыслям и сделал небольшой глоток. Он знал, что такие как она приходили сюда заручиться поддержкой местных богинь. Те с радостью ставили галочки напротив их кандидатур. Делали фальшивые бумаги и отпускали им грехи. Смех наполнял их легкие, раздирая сердца пилочками для ногтей. А он сидел напротив и пялился на нее. На ее тонкие губы, на белую кожу и неуверенное поведение. На обиженную кем-то девочку, переживающую распад атомов в канцелярии Вселенной. Он встал и резко подошел к ней, попытавшись с ходу обнять. Она перехватила его инициативу и отшатнулась, переведя взгляд на барную стойку за которой никого не было.
– Поговорим, может быть, для начала?
– Ладно, если хочешь, можно и поговорить.
– Не стоило этого делать, это было дико.
– Иначе быть и не могло.
– Я знаю.
Она не была шлюхой. Дорогие украшения и сверкающие камни в кольцах не имели для нее никакого значения. Свадебные платья и прощальные слезы на блузках секретарш ни о чем ей не говорили. Ее привлекало общение в дешевых кафе, флирт в переходах метрополитена и поцелуи в подворотнях наркопритонов. Она любила сидеть на телефонной линии, напившись сладкой газировки с водкой. Неся бред надломленного сознания и призывая демонов одиночества, чтобы догнаться до мертвого сна. Любила обнимать кота и иногда блевала в ванной радужными переживаниями. Она получала от этого удовольствие, выворачивавшее наружу душу с ее эротическими позывами.
Чувствуя ее тепло, из темных углов на них смотрели мрачные фигуры, мысленно массируя нежные плечи и что-то нашептывая ей на ушко. Они часто звонили ей по вечерам, а она сидела и крутила тонкими пальцами телефонных проводов, не подозревая, что ее раздевают взглядом и насилуют в зассанных подъездах. Кто-то в сером пальто, стряхивая пепел, самодовольно улыбнувшись на его мимолетный взгляд. Звонок явно заводил его, в особенности розовая помада ее губ. Ему показалось, что тот был не против оттрахать телефонную трубку и отхлестать ее плеткой, лишь бы она громче орала, разрывая и без того слабый динамик на другом конце линии.
Она хотела напиться и положить конец наивности. Без алкоголя она не хотела рассказывать ему о своих чувствах. В такие моменты мир казался ей скучным, а люди не представляли никакой ценности. Словно прогулка по супермаркету без наличных. Даже ее парень не подозревал о фантазиях, что каждую ночь заставляли ее покидать уютную квартиру на берегу канала, выходящего окнами снов в бескрайнее море. Его смутные черты и далекий голос поражали ее воображение. И чем больше она пила, тем сладостней ей было слушать ложь. Такую привычную и знакомую, как серые высотки, отражающиеся в бликах черной воды. Из глубин ее подсознания, состоящего из книг, кинолент и дешевых сериалов. Она заставляла его подниматься на восьмой этаж. Аккуратно открывала дверь и провожала в темную комнату. Затем привязывала к кровати и садилась напротив в прозрачной блузке, погружаясь в чтение. Она хотела, чтобы он стал ее альтерэго, которому можно было признаться в эгоистичной любви к самой себе. К маленькой девочке, которую заставляли посещать кабинет психоаналитика. К той, которую считали больной. В нем она видела своего лечащего врача, строгого отца и не родившегося брата. Она хотела жаждать его губы и лежать на его груди нежными поцелуями. В красках картины, написанной молчанием. В алых цветах роз на подоконнике выкуренных сигарет, но каждый раз оставаясь верной самой себе.
– Она даже подарила мне картину.
– Да ну?
– Она написала ее маслом на холсте.
– Думаю, это навсегда.
– Да, хорошее прощание.
– Она сумасшедшая.
– Почему?
– Она измазала меня краской.
– Да, она умеет делать такие штуки.
– Это было необычно.
– Тебе повезло.
По утрам, стоя перед зеркалом, он пытался найти ответы на мучившие ее вопросы. В ее золотых волосах и гладкой коже. Чужое, странное лицо, которое день ото дня становилось все старше и старше. Она пыталась заговорить с ним, но он упорно молчал. Как-то она даже прильнула к собственным губам, оставив на запотевшем стекле отпечаток помады. Грустная и свободная, пытающаяся зацепиться за ниточку, уносящую их в облака на воздушном шаре. Ее рука, мертвая и холодная, коснулась живота – она почувствовала одиночество. Он не знал, что она увлекалась живописью. И ничто в ней не выдавало этот интерес.
В университете парни кидали в ее сторону брезгливые взгляды, а по вечерам лайнеры освещали ей дорогу прожекторами. Недоступность ее тела отталкивала их. Гнев переполнял бортовые журналы самописцев. Не боясь быть разорванной стаей диких собак, она кричала в объективы камер, смеясь над пустынными улицам и ржавыми переулками. Она не шла на компромиссы, с безразличием смотря в лица непонимания – она собирала сумочку и молча уходила. Чтобы вернуться в темную комнату, где на комоде стояла фотография ее сдохшей собачки. Туда, где дверь балкона была всегда открытой. Где теплый шарф удавкой обвивал шею, чтобы стоя в дверях смотреть на часы, ожидая полдня его поцелуя. И, закурив кремовую сигарету на прощание, раствориться в сладком дыму. В отчаянии и замешательстве.