Читать книгу Орион. Око земли - Макс Фетт - Страница 6

Паровоз мчал, отбивая неповторимый ритм по железным путям, уже несколько часов, успев подобрать пару пассажиров на оставленных позади станциях. Их было совсем немного. Для транспорта, что мог вместить в семь вагонов больше сотни человек, всего лишь дюжина занятых мест смотрелась как оскорбление в копилку инженера, который его создал.

Маркус все так же неизменно сидел возле входа и, подперев рукой подбородок, уперся локтем в окно, наблюдая за пролетающими мимо землями империи. Поля, переходящие в леса, переходящие в деревни, переходящие в горы и так далее. Он проезжал по этому пути первый раз в своей жизни, поэтому незамысловатое занятие поглотило все его внимание, полностью отключив при этом ощущение времени. Он ни о чем не думал, не пытался построить никаких планов, как он будет себя вести, если получатель посылки не придет, что будет ночью, если, по слухам, по ночам в этой части империи вместо морозов приходит аномальная жара… Все отступало на второй план. Оставались лишь бескрайние поля, резко перетекающие в голубой небосвод.

Неожиданно поезд остановился. Маркус протер подсохшие глаза, зевнул, прикрыв рот кулаком, и усталым взглядом посмотрел на перрон. Прямо под окном вагона стояли двое. Первый с особой настойчивостью пытался вспомнить текст какой-то песни, а второй, по виду измотанный, но позитивный, стоял напротив, виртуозно наигрывая на побитом аккордеоне звучную мелодию и по-доброму посмеивался над солистом.

Из заглавного вагона раздался пронзительный свист, оповещавший пассажиров о скором отправлении. Оба стоящих на перроне с блеском закончили играть, низко поклонились перед невидимой публикой и поспешили в начинающий отходить поезд. Они запрыгнули в вагон и, недолго думая, сели слева от входа, напротив Маркуса, начав полушепотом напевать текст одной из таверных песен.

– Все, хорош уже в уши мне пищать, – владелец аккордиона выпрямился и закрепил инструмент на поясе.

– Да все же нормально было, – недоумевал его друг, снимая цилиндр.

– Не пойми меня неправильно, мой дорогой и уважаемый всем сердцем друг, но скрежет ржавых петель звучит лучше, чем твой голос, – все с тем же добрым смешком сказал он и вышел в пролет между сидениями вагона.

– Зато мое лицо не выглядит, как две сгнивших тыквы в мешке, – без тени злости ответил его друг, встав рядом и безымянным пальцем демонстративно поглаживая правую бровь.

– Доставай уже свою дуделку, – рассмеялся владелец аккордеона.

Его друг легким движением руки достал из дыры на рукаве плаща одну часть инструмента, а вторую извлек из специального маленького кармашка на спине у правого плеча. Быстрым движением ловких пальцев он соединил их, получив полноценную флейту. Повисла секундная пауза.

– Прекрасные дамы и гордые господа, – на весь вагон объявил обладатель аккордеона, – девочки и мальчики всех возрастов и рас. Не только здесь, но только сейчас вашим прекрасным ушам выпадает возможность послушать чудесные песни в исполнении скромных бродячих музыкантов.

– Но, впрочем, хватит пустых слов, – сказав это, он потянулся ко дну инструмента, дернул за небольшой рычажок, и по краям медленно выдвинулись два деревянных круга с пришитыми к ним мешочками.

Отстучав сапогом с заштопанной заплаткой другого цвета по металлическому полу вагона, владелец аккордеона заиграл ритмичную, но удивительно мягкую мелодию, задавая общий темп предстоящей композиции. Сделав шаг, он плавно присел, не прерывая игры, изящно развернулся на носке и вновь встал на ноги как ни в чем не бывало. Обладатель флейты хмыкнул, явно не пораженный пируэтом друга, и, облизнув губы, вступил с прекрасной мелодией, напоминавшей насвистывание птиц ранним утром, но с такой же мягкой основой, в тот самый миг, когда обладатель аккордеона стал играть немного тише.

В танце они медленно спускались вниз вдоль вагона, будто не замечая друг друга, но подыгрывая или наоборот, затихая, когда этого требовала музыка. Из дюжины сидящих пассажиров всего трое решили раскошелиться и кинуть в мешочки по паре динариев. Но, по всей видимости, этот факт нисколько не расстроил музыкантов. Дойдя до двери и вместе с тем закончив играть, они поочередно повернулись к публике лицом и поклонились. Обладатель аккордеона согнулся, опустив корпус целиком и потом, посмеиваясь, с натяжкой выпрямился обратно, а владелец флейты обошелся учтивым поклоном и дружеским пинком. Будто двое ребятишек, которым строгий отец дал лишний час поиграть на улице, они открыли двери и, хихикая, побежали в следующий вагон.

Внутри снова повис лишь звук от ударов колес паровоза о железную дорогу.

До пограничного города оставалось еще больше половины пути. Маркус, слегка взбодрившись внезапным представлением, оглядел вагон, но ничего, кроме таких же, как у него, усталых от поездки лиц, не разглядел. Он глубоко вздохнул и снова стал наблюдать за картиной мира через окно. В скором времени веки, подобные двум мешкам с песком, аккуратно закрылись, погрузив его в сон.

Пронзительный гудок машиниста разбудил спящего сержанта. Тот встрепенулся, как по крику «подъем» ранним утром, и наметанным глазом огляделся. Все так же привычно покачиваясь в обитом деревом вагоне, над спинками сидений которого торчали головы усталых пассажиров. Их стало примерно вполовину меньше, а это значило, что Маркус проспал минимум одну остановку

Вздохнув, он вытер рукавом рубахи вытекшую подсохшую слюну с уголка рта и снова посмотрел в окно, добровольно наступая в один и тот же капкан в третий раз. За ним побитые ночными заморозками поля и сочно-зеленые леса переменились на высохшие до желтизны холмы. Волнами они сменяли друг друга, иногда, словно разбушевавшись, поднимаясь вверх и вершинами пропадая в белом дыму паровоза, а иногда успокаиваясь, тихо прижимаясь к земле на уровень железных путей.

Живот Маркуса осторожно забурчал, намекая, что пора бы уже чем-нибудь перекусить. Согласившись с мнением желудка, он отпрянул от окна и полез в мешок с припасами, который выдал хряк. Внутри лежали семь зеленых яблок, столько же скрученных нитью кусков вяленого мяса, четыре яйца размером с небольшой камушек, батон бобового хлеба, от которого несло гарью, и закупоренный крышкой кувшин. Он взял яблоко, полностью обхватив его вполне обычной по размерам ладонью, на мгновение почувствовав себя огромным, и откусил кусочек, оставив примерно две трети фрукта.

– Прошу прощения, многоуважаемый господин, – Маркус повернул голову и увидел обладателя аккордеона, но без инструмента. – В связи со сложившимися обстоятельствами, в которые я и мой коллега имели неосторожность попасть, вынужден отвлечь вас от трапезы, – он немного запинался, но в то же время говорил уверенно и благородно, словно какой-то почитаемый граф, а не бродячий музыкант в зашитом пальто. – Понимаете ли, наши запасы провизии скудны, если не сказать, что и вовсе иссякли, почему я имел неосторожность отвлечь вас от кушаний и попросить о небольшом одолжении, а точнее просьбе, вследствие которой вы спасли бы двух попавших в неприятную ситуацию джентльменов.

Маркус очень медленно прожевывал яблоко, вытаращив глаза на благородного бродягу. Позади сидел его друг и с легкой ухмылкой наблюдал за действием.

– Так что ты… То есть, вы хотите? – неуверенно спросил сержант. Послышался смешок обладателя флейты.

– Глубоко неприятно вас отвлекать, но вы не могли бы дать мне и моему коллеге по одному яблоку из вашего мешочка. Этим благородным жестом вы сможете помочь двум музыкантам провести пару минут за трапезой, – Маркус несколько секунд, не двигаясь, смотрел на него. После медленно потянулся к мешку, посмеиваясь, достал два яблока, два кусочка вяленого мяса и протянул их музыканту.

– Премного благодарен за вашу доброту, – ответил он, взял предложенную еду, отвесил низкий поклон, выпрямился и, плавно развернувшись на пятке и носке, вернулся к удивленному другу.

– Когда-нибудь тебе все-таки откажут, – с улыбкой сказал обладатель флейты, разделяя скромный паек.

– Когда-нибудь это обязательно случится, друг мой. И это будет самый грандиозный провал в моей карьере.

– Прямо уж самый грандиозный? – его друг достал из дыры на одежде небольшой ножичек и задумчиво отрезал дольку яблока.

– Ладно, второй по грандиозности – после знакомства с твоей сестрой, – тот удивленно посмотрел на него.

– А, из-за которой ты продолжил заниматься музыкой?

– Нет, – ответил обладатель аккордеона, пряча ножичек обратно в подмышечный карман. – Из-за которой я познакомился с тобой.

Его друг склонил голову и несколько секунд молча наблюдал, как ухмыляющийся бродяга поедает фрукт.

Маркус с интересом слушал их диалог, радуясь хоть какому-то разнообразию в поездке.

Через пару минут из заглавного вагона появился помощник машиниста, мокрой тряпкой оттиравший лицо от черных пятен. Он прошел вдоль вагона и дважды объявил о скором прибытии на станцию Кеёс.

Дожевывая мясо, обладатель аккордеона встал с места и повесил за спину инструмент.

– Нечего штаны просиживать, пойдем. Нас ждут великие дела!

– Какой у нас план? – спросил его друг, завернув остатки мяса в порванную ткань и сунув его в пришитый с внутренней стороны плаща карман.

– Планы строят лишь слабые духом. Сильные же бегут навстречу судьбе и разбивают ей лицо кулаком импровизации и авантюризма. Вставай!

Подыгрывая по одной ноте каждому своему шагу он подошел к двери, отвесил легкий поклон Маркусу и вышел на открытую площадку вагона. За ним вылетел и обладатель флейты. Схватившись за ручку двери, он уперся пятками в ее основание и, придерживая цилиндр за поля, буквально закинул себя в проем.

– Так, а теперь давай серьезно. Что делаем? – послышался голос из-за незакрытой двери вагона. Несколько секунд ответа не было.

– Как же ты все-таки надоедливый, – наконец спокойно заговорил второй. – Минуту назад я предложил тебе прекраснейшую идею, а ты все никак не успокоишься.

– То есть мы и вправду пойдем, куда глаза глядят?

– Нет. Я, конечно, сидел в психушке, но башкой еще не поехал, – он рассмеялся. – Разумеется, план должен быть, но не больше двух пунктов за раз. Сначала мы вернемся в столицу следующим паровозом, встретим нашего друга, а потом уже двинем куда-нибудь дальше, – послышался обреченный вздох, а за ним последовал смех.

Почти всю дорогу до остановки поезда они продолжали играть цепляющие мелодии, стоя на открытой площадке.

Уже на станции Маркус снова посмотрел в окно – в этот раз, чтобы целенаправленно пронаблюдать за благородным бродягой и его другом. Те синхронно спрыгнули на землю и, ни на секунду не останавливаясь, продолжили виртуозно играть музыку, которую Маркус ни разу в жизни не слышал. Они направились в город, прозванный в честь одного из правителей прошлого Кеёсом.

Каждый раз, вспоминая об этом месте, в умах людей всплывает свет тысячи паровых ламп, украшающие весь город и поддерживающие в нем непрерывную жизнь. Здесь же обосновались таверны и публичные дома с девушками на любой вкус, от нежно белых, как молоко, до непроницаемо черных, подобно углю. Для особых извращенцев были предусмотрены женщины пониже или с парой интригующих инструментов, вроде своеобразных протезов, и не только. По улицам расхаживали богатеи, сорившие деньгами, или авантюристы, желающие испытать удачу. Сюда слетались толпы поехавших головой инженеров со всего Ориона. Здесь их странные изобретения, не найдя места в культурном мире, выставлялись напоказ перед заведениями в качестве экспонатов или даже использовались по назначению, так что Кеёс вполне можно было назвать прогрессивным.

Но ограничиваться одними лишь изобретениями город не собирался. Он вобрал в себя десятки тысяч людей, которым хотелось выставить на суд свои труды, будь то алхимики, не прошедшие обучение в университетах, или сумасшедшие, утверждающие о возможности предсказывать будущее. Здешние же владельцы таверн готовы были платить немалые деньги за все новое и интересное, что могли подарить безумные умы, добавлявшее интереса к их заведениям.

Маркус впервые наблюдал за всем из окна вагона и ничего, кроме желания поскорее убраться отсюда, у него не возникало. Он неоднократно слышал об этом месте от коллег, которые скапливали полугодовое жалование, чтобы побывать в мире, свободном от ограничений. Но также слышал и о втором слое, где эти самые свободные умы создавали нечто, что не должно было видеть свет.

Паровоз издал пронзительный свист, начав отходить от станции. Маркус посмотрел в сторону последнего вагона, чтобы узнать количество новых пассажиров. На практике эта цифра была ему без надобности, но нужно было хоть чем-то себя занять. На перроне стоял только один человек вдалеке и выглядел так, будто чья-то тень решила побродить по объемному миру. Черный длинный плащ с широкополой шляпой, сапоги, перчатки и что-то похожее на повязку на лицо идентичного цвета. Простояв несколько секунд и будто с кем-то споря, он резко поднял голову и запрыгнул в замыкающий вагон.

Из дальней двери показался помощник машиниста, и, проходя вдоль вагона, успел трижды сказать, что следующая станция будет конечной, попросив немногих оставшихся пассажиров не оставлять личных вещей. Маркус посмотрел на огрызок яблока, который положил в пространство между сидением и стенкой и, немного подумав, сунул его в карман.

«Поехавший город», – как прозвал его Маркус, остался позади. Светило постепенно погружалось в сон – в отличие от выспавшегося сержанта, который теперь бодро изучал детали интерьера. Он с подозрением оглядывал коричневую кожу, что обтягивала лавки напротив и, пытаясь проверить себя, прикидывал варианты, кому из животных она принадлежала. Путем недолгих размышлений он сузил круг подозреваемых до двух. «Дарначья или лошадиная, – подытожил он в мыслях. – Дарнаки с севера – кожа у них плотная и грубая. Сидеть на такой – всю жопу разодрать. Значит эта – лошадиная. Выходит дороже, но держится дольше и ходить враскорячку не придется».

Отплясав победный танец, он откинулся на спинку, закинув голову назад, изучая исписанную крышу. Рисунок девушки с тремя руками, одним большим глазом на пол-лица и волосами из водорослей не закончили. Нижняя ее половина оказалась смазана, от чего дама напоминала призрака, вылетавшего из щели между досок.

Щелкнув пальцами, сержант потянулся к сумке, в которой хранились снадобья, собранные ученым из совета. В куче зелени, как будто намеренно игнорируя специальные кармашки внутри, лежало несколько склянок с жидкостями. Он вытащил одну красного цвета и прочитал пометку «Для обрабатывания ран». Откупорив пробку, поднес горлышко к носу, но почуяв резкий аромат, сразу закрыл ее. Полупрозрачная полоска бумаги на склянке с темно-зеленой жидкостью гласила: «От проблем с желудком». Ее Маркус открыть не осмелился. Пересчитав все содержимое и аккуратно распределив по кармашкам, он завязал сумку и положил ее обратно.

Паровоз начал замедлять темп. До пограничного города оставалось чуть больше часа пути и, по словам помощника машиниста, остановок до него не было. Через некоторое время после осмысления происходящего воображение пассажиров начало подкидывать варианты развития событий, и, судя по реакции отдельных из них, не самые приятные.

Одна из женщин, чересчур переволновавшись, стала толкать похрапывающего у окна мужчину. Тот, будучи в два раза больше спутницы, резко проснулся, оттолкнув ее, за что получил пощечину. В недоумении он потирал голову, пока не начал причитать во весь голос, но, заметив вокруг других людей, притих и продолжил громким шепотом. Встревоженная женщина, полушепотом объясняла ситуацию, одновременно привязывая кошелек к шнуркам на корсете под темно-зеленым платьем. Надев небольшую шляпку, она приказала мужу взять внушительный чемодан и, стараясь выглядеть естественно, подошла к дальней двери вагона. Мужчина с недовольной миной, ворча что-то себе под нос, поднял с пола серую закругленную шляпу, нервно отряхнул ее, надел на полысевшую голову и, взявшись за ручку чемодана, пошел к спутнице.

Состав окончательно остановился. За исключением небольшой деревни, видневшейся где-то на горизонте, вокруг оставались лишь засеянные поля. К тому, что паровоз остановился именно в этом месте, пассажиры отнеслись с недоверием, но никто не тронулся с места в ожидании распоряжений помощника машиниста. Никто, кроме нервной женщины в темно-зеленом платье. Она стояла у выхода, постукивая носком сапога по полу и торопила замученного господина в сером костюме. Тот приблизился к ней, получил очередную порцию желчи, распахнул дверь и замер.

Из-за его спины ничего не было видно, пока, наконец, мужчина не отошел, освободив дверной проем. Появилась тень, которая успела запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Внимательно просмотрев на лица оцепеневшей парочки, она нерасторопным шагом двинулась вдоль вагона. Проходя мимо каждого пассажира, она останавливалась, внимательно всматривалась в испуганное до полусмерти лицо и, не говоря ни слова, шла дальше.

Маркус не сводил взгляда с ожившей тени. Рука потянулась к поясу, на котором висел полицейский нож. С каждым шагом она приближалась, очевидно кого-то разыскивая, и вот, наконец, остановилась у последнего человека. Не ослабляя хватки, Маркус попытался найти у тени оружие. Обшарпанный и выцветший плащ, достающий почти до пола, скрывал тело, а кожаные перчатки не позволили разглядеть руки.

Незнакомец поднял голову и Маркус увидел лицо, точнее его четвертую долю, что не была скрыта черной шляпой и грубо повязанным бинтом с засохшими пятнами крови и гноя. Видимыми оставались лишь небольшой участок бледной надтреснутой кожи и померкшие белки глаз с безжизненными зрачками. Они изучали сидящего перед ним человека так, будто там, внутри них, сидел кто-то еще и тоже смотрел через их призму.

Не сказав ни слова, тень отвернулась и начала о чем-то спорить сама с собой. Разобрать речь было практически невозможно, но обладатель этого тела явно устал от пререканий, поэтому замолчал, поправив слетевший со щеки бинт.

В дверь вошел неизменный помощник проводника и, только открыв рот, как потерял дар речи, пялясь на незнакомца и показывая неровную передние зубы.

Тень изучила его и, не найдя ничего ее интересующего, прошла мимо, сошла с паровоза и двинулась к видневшейся вдали деревни.

Немного отойдя от шока, пассажиры начали приходить в себя. Помощник машиниста прочистил горло и быстрым шагом прошел через вагон, только раз оповестив всех о скором начале пути. Женщина в зеленом платье стала предъявлять мужчине претензии о дешевизне купленных билетов, на что тот махнул рукой и молча вернулся с вещами на свое место. Остальные все еще сидели с круглыми глазами, обдумывая что-то и охотно делясь своими подозрениями с соседями. Однако как только паровоз тронулся все понемногу вернули измученные поездкой физиономии и замолчали.

Маркус еще какое-то время сжимал рукоять, вспоминая лицо тени. Оно отдаленно напоминало лицо трупа или, скорее, давно сгнившего трупа, высохшего под палящим солнцем, перевязанное бинтом, чтобы скрыть уродство.

Наконец ослабив хватку, он равномерной струйкой выпустил воздух из легких. Переложив сумку, Маркус пересел на место напротив, и постарался отвлечься, глядя на показавшимися вдалеке заснеженными вершинами гор.

Паровоз неторопливо приближался к конечной станции. Открывался вид на пограничный город Монтибус. Его построили точно посреди двух скалистых хребтов, закрывая тем самым брешь в границе Империи и из-за удачного расположения упрощалась работа с желающими в нее попасть. По большей части пропускали всех, кто мог ответить на несколько простых вопросов и устроить своими ответами натасканных пограничников вместе с не менее натасканными крикунами, длинными языками исследующими личные вещи. Тем же, кого браковали, давали следующую попытку только по истечению одиннадцати месяцев. На левой руке у них оставляли татуировку в виде засечки и записывали полное имя, дабы избежать возможности раннего возвращения. Если же рисунков на руке появлялось больше двух, их обладателю навсегда запрещался въезд в земли Империи. Выйти из нее мог кто угодно – при условии, что он не числился в розыске, – но вот войти – лишь те, кто проходил проверку.

Эту систему использовали с незапамятных времен и, несмотря на некое варварство, менять ее не собирались. Во многом за счет надежности и отсутствия бесконечных стопок исписанных приметами нарушителей бумаг. По старым правилам вместо вытатуированной полосы оставляли глубокий шрам, но впоследствии, от этого отказались из-за частых жалоб на заражение при надрезах одним и тем же лезвием. Данная пометка касалась только взрослых, детей, не достигших зрелого возраста, оставляли чистыми, однако не пропускали через границу без родителей или ответственного.

Состав окончательно остановился, напоследок слегка качнув пассажиров, словно имитируя дружеское похлопывание перед неизбежным расставанием. Маркус переодеться в рубаху с длинным рукавом, поверх которой застегнул кожаный жилет. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, сержант снял с ремня нож и сунул его в сумку. Туда же отправились небольшие запасы снадобий и трав. Закинув потяжелевшую сумку на плечо, он взял порванный мешок с провизией так, чтобы из него ничего не вывалилось, в очередной раз вспомнил напыщенного борова и направился к выходу.

Монтибус встретил его так же, как и любого другого, кто по какой-либо причине решил покинуть Империю. Прямо на перроне стояли ребристые колонны, которые поддерживали навес с красующимся на нем названием города. Каждая буква была сделана из белого металла и установлена с небольшим наклоном к пассажирам поездов, словно приветствуя или прощаясь. Сразу за ними возвышался край хребта, чья вершина практически касалась облаков.

Вдохнув побольше свежего воздуха, который казалось чище, чем в столице, Маркус спустился с открытой площадки вагона на выложенный из камня перрон второго пути. На первом стояла пара десятков человек, которые, по всей видимости, ожидали отправки поезда. Невзирая на примерно час до наступления темноты, почти все дамы преспокойно себя чувствовали, накинув легкие полупрозрачные платьица чуть ниже колена вместе с сандалиями на худеньких и не очень ногах. Мужчины же по большей части обошлись свободными рубахами с расстегнутыми верхними пуговицами, подвернутыми до колен брюками, низкими туфлями или раскрытыми сапогами.

– Простите, – послышался чей-то женский голос.

– М? – за ним стояла темноволосая девушку в легкой накидке поверх свободной рубахи. Она держала сложенную заводную птицу и развернутую записку.

– Это вы… – она посмотрела на клочок бумаги и быстро проглядела строчки в поисках имени, – Маркус?

– Да. А вы тот человек, что должен был меня встретить? – уверенно спросил он. Ошибиться было трудно. Вряд ли кто-то еще из городских стал бы ждать полицейского с другого конца Империи и к тому же назвал бы его имя.

– Не совсем, – ответила она, затем посмотрела на заходящее солнце. – Сегодня переночуешь у нас. Поедем в Кренгард завтра.

– То есть, не совсем? – с подозрением переспросил он.

Уверенность Маркуса таяла прямо на глазах, но девушке, очевидно, было не до этого.

– Давайте я объясню все дома, хорошо? Я, конечно, понимаю, что вы устали и все такое, но до темноты надо бы вернуться, – Маркус посмотрел на заходящее солнце.

– Точно, – ответил он, поправив наплечную сумку. – У вас же тут тоже что-то непонятное с погодой по ночам.

– Ага, – отреченно ответила она, убирая записку с птицей в карман штанов. – И давай лучше сразу перейдем на «ты», договорились? Уж прости, но, судя по внешнему виду, лицо ты не сильно значимое и слишком молодое, чтобы обращаться к тебе на «вы».

Маркус слегка опешил от ее слов, но, за пару секунд обдумав сказанное, одобрительно закивал головой.

– Чудно. Тогда пойдем. Сейчас людей должно быть немного, доберемся быстро.

Она уверенно развернулась и двинула по переходному мостику над путями. Маркус с подозрением обдумывал ее слова.

«Не совсем?» – повторил он в своей голове. Конкретных причин не доверять ей у него не было, ведь по факту начальник стражи не сказал, кто именно будет его встречать, но этот ее ответ… Он пустил корни в воображении. На всякий случай сержант еще раз вспомнил, куда положил нож.

Девушка уже успела дойти до первых ступенек, когда заметила, что идет одна. Закрыв глаза, она медленно подняла руку и с равным интервалом трижды щелкнула пальцами. После этого неоднозначного действия, который словно бы должен был переместить ее куда-нибудь в другое место, она взглянула на Маркуса.

– Ты что-то забыл? – крикнула она.

– Нет, нет. Уже иду, – выкрикнул Маркус в ответ и, схватившись посильнее за порванный мешок с провизией, пошел к ней.

Они поднялись на мост, пройдя над остановившимся на первом пути составом, который начали заполнять пассажиры. Заглавный вагон пронзительный гудок. От резкого звука, прошедшего молнией через все тело, Маркус вздрогнул, нервно сжав мешок в руке. Встретившая его девушка cхватилась за поручень и несколько раз с силой дернула за него, словно пытаясь вырвать. После неудачной попытки она внезапно остановилась, глубоко вздохнула и повторила действие с тремя поочередными щелчками. Заметно успокоившись, расцепила хватку, снова посмотрела назад, и, удостоверившись, что прибывший человек не отстал, пошла дальше.

К моменту, когда они спустились к станции, состав тронулся и напоследок окатил теплым паром парочку оставшихся на перроне людей. Те отмахнулись от последнего подарка и, не сбавляя темпа, прошли через ребристые колонны в здание станции.

Преодолев помещение, где, судя по закрепившемуся запаху пота, каждый день выстраивались желающие перейти границу, Маркус и темноволосая девушка встретили семь усталых за время смены глаз. Двое взрослых мужчин в белой форме стояли перед выходом. У обоих на ремнях висели дубинки и дисковые револьверы, а руки были плотно забиты рисункам. На одной картинке несколько непонятных существ схлестнулись в ожесточенной битве на мечах, а рука от запястья была исписана словами на разных языках. Рядом сидел крикун, прикрывший три своих замученных кроваво-красных глаза. Как только незнакомы подошли ближе, он высунул свой длинный цилиндрический язык и вытянул морду к ним.

– Ершик, тихо ты, – сказал один их пограничников, на котором свисала форма.

Крикун, игнорируя команды хозяина, оббежал застывшего Маркуса, пытаясь языком залезть в мешок с припасами.

– У тебя там что-то съедобное? – спросил второй, лениво отбивая черный резиновый мяч размером с кулак от пола одной рукой и ловя другой.

– Да, там вяленое мясо, – Маркус поднял мешок чуть выше, чтобы крикун туда не добрался. Тот оказался хитрее, встал на задние лапы и, оперевшись передними на пояс обладателя вкусностей, снова стал дотягиваться языком до мешка.

Оба пограничника ухмылялись, пока один из них, с резиновым мячом, не попросил дать Ершику кусочек, чтобы тот отстал. Маркус немного опустил мешок, достал из дырки две прямоугольных бурых полоски и двумя пальцами дал их крикуну. Тот обвязал лакомство языком, словно змея жертву, поместил в пасть и, не скрывая удовольствия, начал пережевывать пищу.

– Он всегда такой милый? – в шутку спросил Маркус у пограничников.

Те посмотрели на него так, будто в вопросе прозвучало что-то, задевающее лично их.

– Если бы он захотел, – начал один, – то его ужином стал бы ты.

Маркус не понаслышке был знаком с натренированными крикунами, поэтому не переставал удивляться виду вполне спокойно поедающего мяса зверя. Еще курсантом его обучали усмирять их и наглядно демонстрировали на тушах подвешенного скота, как свирепо и беспощадно они могут разбираться с нарушителями. Они могли моментально разыскать жертву длинным языком и в одиночку обезвредить ее. После встречи с такой тварью любой, кто осмелился нарушить закон, в лучшем случае оставался с глубокими ранами от укусов.

– Слушай, – одернула его девушка, – извини, но если ты закончил действовать пограничникам на нервы, то нам надо бы уже идти, – каждое ее слово звучало с неподдельной ненавистью.

Маркус попытался вспомнить, был ли ее голос таким при встрече на перроне, однако, получив грозный толчок в плечо, одобрительно закивал. Пограничники сравнили его с лицами тех, кто числился в розыске, и, не обнаружив ни одного совпадения, пропустили обоих в город.

Желающих перейти границу с каждым годом становилось все больше, но удавалось это лишь пятой части из них. Многие спокойно возвращались в родные дома и смиренно дожидались следующей попытки, а нередко и вовсе отбрасывали эту глупую мечту. Но оставалась и та часть, что воспринимала отказ в штыки. Одни начинали буянить, за что получали дубинкой по голове и несколько новых дыр в обнаглевшем теле. Другие же, более терпеливые, выстраивали дома на окраине города, тем самым увеличивая его площадь. Из-за разнообразия осевших здесь наций Монтибус постепенно стал заполняться различными культурами, отчего его улицы напоминали скорее диковинный музей с экспонатами со всего севера Ориона, чем пограничный имперский город.

Новые жители с одной или чаще двумя засечками на руках путем долгих размышлений месяцами разрабатывали способы перехода границы законными или не совсем путями. Благодаря им среди стражников по всей Империи разлетались застольные истории вроде той, где гномы для обхода ненавистной системы прикидывались детьми и платили не отмеченным людям, чтобы те прошли с ними через границу в качестве родителей. В редких случаях план срабатывал, но зачастую все это выглядело, словно подвыпивший бородатый табурет с пеной у рта пытался выдать себя за десятилетнего мальчика с единственным в своем роде заболеванием, влияющим на ускоренный рост бороды.

Солнце неторопливо скрывалось, напоследок освещая верхние этажи высоких домов различной формы и цвета. Маркус и девушка прошли по центральной широкой улице, не встретив ни одного жителя, если не считать пятерых довольно быстро шагающих патрульных с забитыми татуировками руками.

Не заметив, что спутница осталась где-то позади, Маркус вышел к краю склона. Город внизу напоминал выливающееся из берегов цветущее вечернее озеро. Немногие оставшиеся там жители спешили спрятаться в своих порой до смешного необычных укрытиях от надвигающейся ночи.

Над домами гордо возвышались несколько деревьев с огромной шапкой из сиреневых листьев. Они неумолимо тянулись вниз, извиваясь и запутываясь, порождая цепляющие глаз узоры, и скрывались за крышами. Всего таких росло пять скоплений из трех-четырех стволов по городу, впрочем, смотрелись они гораздо величественнее, чем любое другое здание под ними. По словам Зигмунда, на одном таком дереве могли спокойно уместиться несколько полноценных семей санов, насчитывающих минимум по три отпрыска в каждой. Постепенно, когда солнечный свет окончательно перестал окутывать город, в кронах то тут, то там зажигались маленькие огоньки, которые отчетливо просматривались в тени.

«Как они вообще смогли вырастить здесь Ашны?» – подумал Маркус и не переставая рассматривать огоньки. В них будто чего-то не хватало, но неясно чего именно.

Справа послышался глубокий вздох и три последовательных щечка пальцами.

– Послушай, – умеренно спокойно начала девушка. – Я понимаю, что вид завораживает. Сама долго не могла оторваться, но если ты не хочешь покрыться румяной корочкой, нам надо бы войти в дом.

– Да, согласен, – ответил ее очнувшийся от завораживающего зрелища спутник.

Девушка стояла у открытой двери жилого здания, не отличающегося совершенно ничем от тех, вдоль которых они шли сюда. В слегка пугающем нетерпении она сжимала связку ключей и, ни разу не прикрыв карих глаз, пристально наблюдала за приближающимся человеком.

С каждым шагом Маркус погружался в непонятное поле безумия и злости, витавшее вокруг своей провожатой и ощущал, как температура заметно повышается. Он почувствовал, как по носу стекали две капли пота, а рубаха под кожаным жилетом прилипла к телу. По виду девушка так же страдала от излишней жары, о чем говорили ее намокшие волосы и покрасневшее от давления лицо.

– Заходи в дом! – закричала она.

Маркус, выращенный под нескончаемыми выкриками приказов командира в академии, в иной ситуации даже не шелохнулся бы, но подкрепленный чистой ненавистью и тяжелым прерывистым дыханием, этот крик дал понять, что гораздо безопаснее будет повиноваться, не вступая в намеренную словесную перепалку, как он поступал со старшим по званию.

Войдя в дом, он вдохнул холодного воздуха. Мельком взглянув на главную комнату, Маркус сразу узнал совершенно рядовое, имперское жилье со стандартной деревянной мебелью в строгих и четких, подобно мышлению военного, углах и идеально ровными стенами с прикрепленными к ним трубами для паровых ламп. Кругом царила по-армейски особенная чистота и порядок, что вдалбливалась в головы курсантов с первого дня обучения.

Маркус не страдал от подобных симптомов. Наверное, во многом это была заслуга его своеобразного образа. Когда все по приказу убирались в казарме, он умышленно спорил с капитаном в присущей его отцу манере. Когда излишнее спокойствие и уверенность выбешивали собеседника, курсант в наказание отправлялся в караул, где с вышки не без интереса наблюдал за копошившимися за стенами академии людьми.

Из всего этого изобилия заурядных вещей выделялся лишь закругленный камин у дальней стены, который был явно выстроен вручную, и наглухо закрытые ставнями окна, кроме одного, из которого в помещение попадал тусклый вечерний свет.

– Проходи, – грубо сказала девушка, закрыв двери на замок, – я поднимусь наверх. Ты голодный? – Маркус вспомнил о единственном съеденном за всю поездку яблоке, а за ним и об огрызке, что оставил в кармане.

– Да, я бы перекусил после дороги, если можно, – он двумя пальцами вынул покрытый ссохшейся коркой огрызок, свесив его, будто дразня голодного зверька.

– Дай сюда! – она обхватила его всей ладонью и, выдернув, быстро поднялась по лестнице на второй этаж.

К моменту ее возвращения Маркус нашел вентиль от паровых ламп, который ожидаемо и не очень удобно расположился в углу за выдвижным шкафом и уселся в кресло перед затухшим камином. Полка с книгами над ним заинтересовала гостя, но, прочитав на корешках «За авторством блистательного Зигмунда Тейна», он сразу же сел на место.

Темноволосая девушка спустилась в еще более легкой одежде, чем при встрече. Из-за нескольких не загоревшихся ламп часть комнаты осталась в тени, поэтому первые пару секунд был слышен только скрип половиц под ее ногами. Она несла поднос, на который выставила глиняную миску с волнистыми узорами с деревянной ложкой в ней, и две полные кружки. Как только он оказался на подлокотниках двух стоящих рядом кресел, приятный кисло-сладкий аромат, испускаемый темно-зеленым наваром, моментально заполнил комнату. Нервно перебирая пальцами девушка выбирала напиток и, остановив выбор на дальней кружке, взяла ее, сделав два жадных глотка. Заметно успокоившись, она посмотрела на Маркуса.

– Извини, – непривычно спокойным тоном начала она, – это от нервов. Если не пить его раз в неделю, начинаю срываться от любой мелочи.

– Это как-то связанно с твоими щелчками? – спросил он, забирая с подноса миску и деревянную ложку.

– Да, за это тоже извини, – она сделала еще глоток, значительно меньший, чем первые два. – Они помогают держать себя в руках, если не пью отвар или, в крайнем случае, не жую травы, из которой он варится, – она насмешливо хмыкнула, снова пригубив напиток.

На пару минут трапезы в комнате воцарилась тишина. Маркус поедал овощную похлебку, пытаясь вспомнить, должна ли она была быть такой холодной, а темноволосая девушка допивала отвар.

Съев последний кусок красной капусты, Маркус взял с подноса вторую кружку, в которой оказалась обыкновенная вода, и сделал пару глотков.

– К вопросу на перроне, – начал он, – может, ты объяснишь, что значило твое «не совсем» при встрече? – девушка осушила кружку и посмотрела на гостя.

– Это значило, что изначально тебя должна была встречать не я, а мой отец. Ганс. Он был здесь капитаном пограничной стражи.

– Был?

– Да, – будто подтверждая очевидное, ответила девушка. – Только вчера тело сожгли. Отправили к Талии, – насмешливо хмыкнув, добавила она.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– Не обращай внимания. Это побочный эффект.

– От отвара? – будто зная ответ наперед, уверенно задал вопрос Маркус.

– От выбора рода деятельности, – охотно поправила девушка. – Сколько себя помню, я почти всю жизнь была ученым и изучала науки в разных отраслях. Так что смерть для меня – вполне обыденная вещь, – она улыбнулась. – Но, если на чистоту, при кремации пустила пару слезинок.

– Почему почти? – спросил Маркус, вытянув ноги на кресле.

Девушка предпочла не отвечать на этот вопрос и только пожала плечами, поглядывая на решетку перед потухшим камином.

– Хорошо, – она аккуратно встала с кресла и подошла к единственному не закрытому ставнями окну. Все ее движения были отточены и уверенны, что никак не вязалось с той неуравновешенной психопаткой, что стояла у двери некоторое время назад. – Завтра рано утром отвезу тебя к окраинам Кренгарда. До пирамиды доберешься сам.

– Почему?

– Не горю особым желанием там появляться.

– Как хочешь, но я бы на твоем месте все же съездил, – ответил Маркус, поставив кружку на поднос. – Где потом тебя искать?

– Прости? – переспросила девушка, проверяя, нет ли в оконной раме щелей.

– Мне нужно будет как-то успеть на паровоз после Кренгарда. И я рассчитывал, что ты подбросишь меня обратно, – девушка удивленно посмотрела на него через плечо.

– Прости… – она быстро стала перебирать пальцами, вспоминая имя, – Маркус. Я встретила тебя и завтра отвезу на место только из-за того, что решила приехать к отцу на кремацию и увидела на пороге заводную птицу с запиской. Ты извини, но я тебе ничего не должна и завтра утром сама уеду в столицу…

– Так поедем вместе, – перебил ее Маркус. – От того, что ты приедешь на полдня позже, ничего плохо не случится.

– В Солтисе мне нужно будет успеть на пароход за пар…

– Готов поспорить, что он не последний в этом мире, – не сдавался Маркус. – Тебе все равно придется после приезда как минимум дожидаться утра, чтобы выйти на улицу и не околеть по пути. А так ты можешь поехать днем со мной и, прибыв утром, спокойно сесть на свой пароход безо…

Девушка резко подняла указательный палец вверх, заткнув этим жестом настырного гостя, после чего глубоко вздохнула и равномерно выдохнула через нос.

– Завтра я отвезу тебя к Кренгарду и точка, – твердо заключила она. – Можешь там попросить кого-нибудь тебя подбросить. Прихожане иногда торгуют с местными и катаются сюда караванами, – сказав это, она опустила палец.

Подойдя к креслу за подносом она направилась к лестнице. Но, поднявшись на несколько ступенек, вдруг остановилась и посмотрела на Маркуса.

– Спать будешь внизу. Располагайся, как хочешь, хозяину дома уже все равно, – он оглянулся и из пригодных для сна мест приметил только небольшую кушетку у стены, да и та по размерам была чуть ли не вдвое меньше него, – захочешь в туалет – он за той ширмой, – девушка указала на навес в неосвещенном углу. – На улицу выходить нельзя. Сам знаешь почему.

– Да, – недовольным тоном ответил Маркус. – Замерзнуть насмерть в мои планы не входило.

– Замерзнуть? – переспросила девушка. – Ты хоть в курсе, что творится в этой части Империи?

Он молчал. Внезапный вопрос сбил его с толку.