Читать книгу Душеед - Максим Бодягин - Страница 10

Чарица шла, слегка пританцовывая на носках, легко кружилась и пела. Капюшон скрывал тяжёлую золотую корону на её кудрявой голове и прохожие не подозревали, что всесильная царица чафали запросто идёт по улице ледяного города вместе с тысячами трудяг, за гроши вкалывающих по десять часов в день. Тем не менее, от неё исходила внутренняя сила, которую они чувствовали, несмотря на тягостные раздумья о том, что сегодня добыть на ужин, как дотянуть до зарплаты и как не лишиться даже той беспросветной работы, что изнуряла их день за днём. Мужчины удивлённо и с некоторым возбуждением глядели ей вслед, любуясь лёгкостью её походки, тем, как она парила над неровными чёрными камнями мостовой. Женщины, наоборот, не скрывали своей зависти, делали брезгливые гримасы, шептали: дурочка сумасшедшая.

Она действительно улыбалась как сумасшедшая, чувствуя, как внутри неё разбухает неведомая ранее сила. Она никогда не была беременна, но сейчас чувствовала так, словно бы понесла от любимого мужчины. Это было совершенно новое для неё ощущение, ведь она никогда не любила по-настоящему, никогда не позволяла себе всецело рухнуть в манящие глубины страсти, всегда притормаживала на краю, всегда вела себя рассудочно и хищно. Но теперь ничего не могла с собой поделать, танец сам зарождался в её крутых бёдрах, будто бы она слышала заразительную игру праздничных барабанов.

Чарица владела этим миром, всем, без остатка. Она смотрела на жалких смертных, уныло проползающих мимо в своих истрёпанных сюртуках и многократно перелицованных платьях с пожухшими, ещё бабушкиными шёлковыми бантами, потерявшими цвет. Они никогда не поймут, никогда не поверят. Погрязшие в своём никчёмном рыбьем существовании, в тине повседневности, в бессмысленных заботах, в тупой борьбе за начисление дополнительных социальных баллов, чтобы получить право на рождение второго ребёнка и дополнительный паёк. Рождённые жрать и работать. Дураки. Чарица запрокинула голову и её смех колокольчиком прокатился по улице, пронзив медью тяжёлый грохот катящегося над прохожими монорельса, чугунно покачивающегося и капающего мазутом на ажурные опоры.

Прохожие испуганно отворачивали лица. Точно, сумасшедшая, шептали они, притягивая к себе детей. Чарица сняла ботинки и закружилась по холодным камням босиком, чувствуя, как шершавая мостовая приятно охлаждает раскалённые стопы. Она не замечала горькой вони, исходящей от небольшого стихийного рынка, где в раскалённом масле жарили мелкую рыбёшку и крыс, которых на бегу покупали работяги по дороге к климатической фабрике, или к ядерной энергостанции, или к швейным мастерским, или куда их там чёрт несёт, где они там гробят здоровье и получают такой землистый цвет лица.

Два призрака-иерпы из касты бойцов чафали неслышно следовали за ней вдоль стен, готовые с оружием напасть на каждого, кто попытается дотронуться до их повелительницы. Появление чафали в ледяном городе считалось чрезвычайным происшествием, здесь было очень опасно, городская милиция рыскала по улицам в поисках неблагонадёжных и обычно Чарица всегда соблюдала осторожность. Но сегодня её охватило чувство неслыханной свободы. Впервые она не прятала глаза на этих улицах, не теребила кинжал, спрятанный под плащом, не бросала косых взглядов на своих невидимых провожатых.

Встретив по пути наряд милиции, одетый в тяжёлые кожаные сюртуки с высоким воротом, она озорно подмигнула милиционерам и послала им воздушный поцелуй. Милиционер постарше сделал было шаг к ней, поднимая эфироновый разрядник, но так и остался стоять на месте с полуоткрытым ртом. Призраки-иерпы вжались в стены, но тут наряд погрузился в чёрно-жёлтый мобиль и, грохоча по неровным камням мостовой, покатился по своим делам. Слышно было лишь, как в открытой кабине трещит радиоприёмник.

Наконец, Чарица пришла к дворцу Херона. Мрачноватый серый замок со стрельчатыми башенками выглядел крепостью, готовой к осаде. Сопровождавшие царицу иерпы просочились за ограду и спрятались за квадратными колоннами. Высокий блондин в ливрее, склонил завитую и напомаженную голову перед гостьей и с показным достоинством произнёс: хозяина нет дома. Да ты ж мой сладкий, засмеялась Чарица, и игриво почесала юношу под подбородком: а если немножечко подумать? Чуть-чуть? Привратник побагровел, но Чарица продолжала лучисто улыбаться. Она знала, что через пару минут её волшебство подействует. Всегда действует. Даже на тех, кто предпочитает мужчин.

Наконец, юноша хрюкнул, заалел совсем уж детским румянцем и неуверенно открыл дверь: надеюсь, вы не будете приставать к нему с дурацкими просьбами поддержать благотворительный концерт или ещё что-нибудь. Чарица вновь солнечно рассмеялась: за кого ты меня принимаешь? Нет, мой сладкий, я не раздаю людям деньги, я их беру. Она игриво подмигнула и скрылась в темноте холла, легко поскакав вниз по широкой лестнице, стекавшей в подвальные помещения, где предпочитал проводить время Херон.

Привратник оставил попытки нагнать её и только крикнул в спину: вы знаете, куда идти? Не волнуйся, мальчик, раздался звонкий голос царицы чафали и она скрылась за легко скрипнувшими дверцами лифта.

Херон в одиночестве корпел над бумагами. Жёлтый блин света из-под низко висящей люстры освещал только небольшой участок монументального круглого стола, бликуя на огромной лысине Херона, которого за глаза прозывали Элефантом. Он любил темноту и все её оттенки. Многие считали самого Херона устрашающим порождением тьмы. Пятьсот фунтов плоти производили впечатление на каждого, кому доводилось встречаться с этим удивительным человеком. Пять семей управляли ледяным городом с момента его возникновения, но Херон умудрился собрать голоса парий, живущих в гетто, и впервые в истории города вполне законно войти шестым в состав совета.

Как только не изгалялись в остроумии служащие городских периохий, называя Херона узурпатором и бесполезным шестым пальцем. Чопорным аристократичным жителям Центральной и, особенно, Верхней периохии города Херон казался чумой, вирусом, вторгшимся в их организм, фурункулом, вспухшим на их розовых лицах. Но ему было плевать на их удушливый шёпот за его спиной.

По праздникам он объезжал закоулки, населённые отбросами, разбрасывая мелочь и сладости, дарил детишкам огромные кремовые торты, улыбался местным замарашкам, церемонно целуя их грязные руки с обломанными ногтями, отечески похлопывал по плечу полупьяных оборванцев и его любили. Любили совершенно искренне, как своего. В какой-то момент он стал идолом для жителей гниющих трущоб. Ничего, сынок, говорили своим сопливым чадам матери, избитые пьяными мужьями: ты вырастешь и станешь таким же великим, как Херон. Раз уж он пробился наверх, ты тоже сможешь.

Они не то, чтобы врали детям. Они врали себе. Огромный и высоченный Херон с лицом, сплошь состоявших из складочек и мешков, с его конической лысиной и крохотными горящими глазами выглядел так экзотично, что просто обязан был стать мифом. Своим внешним видом он скорее напоминал злого духа, нежели человека, поэтому на роль героя трущоб годился лучше всего.

Тем не менее, как бы бродяги не верили в своего самолепного божка, у них не было ни малейших шансов выбраться из тех вонючих дыр, что служили им пристанищем. Херону удалось пробиться наверх не только благодаря феноменальной жестокости, этого-то качества в любом гетто хватало в избытке. В отличие от сверстников, Херон с детства обладал живым умом. В редкие минуты откровенности он говорил: самое лучшее, что сделала для меня мать – научила читать в три года. Когда ему было пятнадцать, он запустил свою первую лотерею. Когда ему стукнуло двадцать, в его лотереи играли в большинстве городских трущоб. В двадцать пять он купил собственный дом. Совсем крохотный, но зато в самом сердце Центральной периохии города. В тот момент, когда он открывал ключом щелястую и ободранную дверь своего нового жилища, Херон обернулся в сторону родной слободки, лежавшей где-то внизу, в тумане, и злобно прошептал: я не вернусь. Я никогда не вернусь. В этой фразе звучало столько силы, что стоявших рядом обдало холодом.

К тридцати шести годам он исподволь подмял под себя охрану городской стены, предложил совету организовать её реформу и фактически пересоздал эту службу заново, значительно укрепив и, разумеется, влив туда целое состояние. С этого момента он стал респектабельным членом общества и оставался им последние двадцать лет. Лишь немногие знали о его подлинной, совсем не такой безупречной жизни.

Чарица подошла к краю массивного стола и с поклоном сказала: патрон Херон, разреши тебя немного отвлечь? Великан поднял на гостью маленькие светящиеся глаза, обрамлённые складчатыми мешками: чем обязан, царица? Женщина вздохнула, присела на краешек еле слышно скрипнувшего стола и ответила, понизив тон: я нашла Фахрута, патрон Херон. Того парня, что прочёл мистериум Шавалы о душеедах.

Херон медленно накрутил колпачок на перьевую ручку, так же неспешно опустил её в богато инкрустированный деревянный пенал и поощряюще спросил: и? Чарица грациозно перегнулась через стол так, чтобы свет падал прямо на её лицо: мои глаза, видишь? Сейчас это похоже на лёгкое покраснение, будто бы я не выспалась. Но примерно через три-четыре дня они станут похожими на поверхность полированной яшмы.

Херон окаменел. Темнота вокруг него сгустилась и превратилась в слизистый кисель, сковывающий движения. Он кое-как опустил руку и щёлкнул медным выключателем, под потолком вспыхнули десятки светильников, но воздух продолжал оставаться осклизлым и вязким. Он порывисто вдохнул, но лёгкие не послушались, сжавшись, словно моллюск, спрятавшийся в раковину рёбер. Яркие круги поплыли перед слезящимися глазами, превращаясь в длинные цветные щупальца, обжигающие, словно покрытые ядовитой плёнкой.

Херон вытер глаза ладонями, чувствуя, как его лицо схватилось, затвердело, огрубело и зацементировалось. Он попытался произнести несколько слов, но рот отказался разжиматься. Чарица стояла перед ним, улыбаясь и полыхая золотом и сталью, медь её волос отражала сияние тяжёлого венца. Веснушчатое лицо с озорной улыбкой светилось счастьем. Херон кхекнул, выдыхая из груди густую слизь, и, наконец, спросил: как ты сделала это?

Я не читала весь мистериум Шавалы, мне достались лишь редкие выдержки, но я запомнила их с отрочества, слегка мечтательно ответила она: я помню, что разбудить неразвившегося душееда можно только сильной эмоцией. Я растревожила его и вдохнула полной грудью. Знаешь, патрон, мистериум не обманул. Чувство душееда в тебе абсолютно невозможно спутать ни с чем иным. Я словно беременна.

Не упасть, только бы не упасть, подумал Херон, опираясь пухлой ладонью на раскиселившуюся столешницу и чувствуя, как пол под ногами становится жидким. Он беспомощно пошарил по нему стопами, не чувствуя твёрдой опоры, но всё-таки выпрямился и осторожной походкой слепого подошёл к буфету. Взял бутыль и стакан, но потом поднёс горлышко ко рту, вырвал зубами пробку и сделал несколько глотков прямо из бутылки, будто бы пил воду, не чувствуя ни крепости, ни вкуса.

Чарица положила руку ему на плечо и он вздрогнул, будто бы его прикусили челюсти крупного хищника. Херон хотел опуститься на пол, но тут алкоголь подействовал и паркет под ногами обрёл нужную твёрдость. Зачем, только и смог выдавить он: ведь это необратимо. Ты ведь понимаешь, что дороги назад нет и больше не будет? Нет никакого антидота, ни лекарства, ничего. Чарица беспечно засмеялась: разве ты не понял, что душеед и есть лекарство? Оставь эти бредни для рабов, душеед даёт тебе всё, что нужно. Силу, здоровье, власть, что тебе ещё надо?

Херон развернулся к ней, сжимая кулаки. Царица чафали стояла перед ним, блистая стальной чешуёй в безжалостном эфироновом свете. Она улыбнулась и ямочки на её веснушчатых щеках озарили лицо: неужели ты никогда не думал, патрон Херон, о том, что твой любовник будет молодым ещё довольно долго, а вот ты, напротив, проживаешь остаток жизни и будешь день ото дня всего лишь стареть и увядать? Ведь мы с тобой так похожи! И ты, и я хотим одного – вечно жить, вечно веселиться, вечно ощущать наши тела желанными, разве не так?

Херон помрачнел. Перед его внутренним взоров пронеслось точёное тело Стрёна, единственного человека, которого он так нелепо и обжигающе полюбил, перед которым впервые размяк. Его бледные соски казались Херону медалями, которые господь выдал Стрёну за совершенную красоту, его лодыжки и стопы своим совершенством напоминали статуи старого мира, а трогательные пушистые подмышки вызывали странные приступы нежности, которую Херон никогда ранее не смог бы заподозрить в себе. Стрён раскрыл его сердце, расковырял его своей повадкой, голосом, телом, всем своим существом. И сейчас это сердце задымилось под пронзительным взглядом Чарицы, запульсировало, заёрзало в груди, закровоточило. Херон опустил вниз слезящиеся глаза, не зная, что сказать в ответ.

Чарица погладила его по ходившей ходуном груди: видишь, великий Херон, всего минуту назад ты считал душеедов абсолютным злом, но стоило мне лишь намекнуть на их силу, ты уже колеблешься. Только подумай, что отныне ты навсегда сможешь остаться таким же, как сейчас. Не будет слабеть зрение. Мужская сила кратно возрастёт. Ты будешь удивлять своей крепостью любого, кто обнимет тебя. Неужели ради этого чуда ты не способен изменить свою точку зрения? Ну ладно, не точку зрения, тут я передавливаю, согласна. Но только задумайся об этом. Всего лишь поразмысли. Ну, же, патрон Херон.

Чего ты хочешь, угрюмо спросил Херон, чувствуя, как его огромная грудь колышется от колокольного звона, что по-прежнему издавало сердце. Сейчас? Ничего, ответила Чарица: сейчас я лишь хочу, чтобы ты подумал обо всём, что я сказала тебе. Сравни ту картину будущего, которое ты наверняка уже не раз рисовал себе, и ту, что предлагаю тебе я. Я признаюсь тебе, хоть это и не особенно лёгкое для меня признание. Я ведь очень привязана к тебе, патрон Херон. Ты смог принять меня такой, какой меня создали боги. Ты первый, кто не увидел во мне ни опасности, ни объекта вожделения. Для тебя я просто человек, и для меня это очень ценно. Теперь я прошу тебя принять меня заново, принять моё изменение.

Она вновь погладила его грудь и Херон с трудом прогнал морочащее чувство подчинённости, ощущая, как Чарица обволакивает его своей проклятой магией. Он вновь отхлебнул из бутылки и медленно сказал: тебе нужно покинуть город, иначе ты не сможешь пересечь пояс холода с тем, что зреет внутри тебя, ты помнишь об этом? Помню, ласково ответила Чарица: я хорошо подготовлена, я точно знаю, что будет происходить с моим телом в течение следующих нескольких дней. Сейчас я лишь гусеница, но через неделю я превращусь в прекрасную бабочку и приведу своих людей к абсолютной власти.

Мне нужно подумать, мрачно сказал Херон. Тебе нужно подумать, согласно кивнула Чарица: я побуду в городе ещё какое-то время и, уверена, что мы ещё свидимся. И ты объявишь мне о своём решении. Она грациозно повернулась, подобрала с пола плащ и набросила на плечи. Херон не заметил мелкого жеста, которым она коснулась столешницы, будто бы огладив её с нижней стороны. Мрак накрывал Херона, словно тень далёких гор накрывает равнину во время заката. Руки ослабели и безвольно повисли вдоль тела.

Пока, беспечно сказала Чарица и скрылась за дверями кабинета.

***

Херон расслабленно полулежал в кресле, как огромная медуза, с ненавистью глядя на почти опустевшую бутыль. Он пытался нашарить хотя бы одну дельную мысль, но все они неслись по кругу: Стрён, мой милый мальчик, мой Стрён, мой, только мой. Вдруг его обожгло: а что если Чарица заразит его, чтобы завладеть им, Хероном? Он молниеносно хлопнул ладонью по большой кнопке звонка и бросил неслышно вошедшему слуге: отыщи мне Стрёна, быстро. Это важно. Будешь мешкать, сломаю тебе руку.

Слуга поклонился и исчез. Стрён появился буквально через минуту. Его капризное красногубое лицо выражало обеспокоенность. Он остановился на пороге, пытаясь угадать настроение мужа и осторожно спросил: что-то случилось? Угу, буркнул Херон, не отводя ненавидящего взгляда от бутылки: я даже не могу с мыслями собраться, чтобы тебе объяснить. Ты помнишь царицу чафали? Стрён скривился: эту рыжую? Продажная сучка. Никогда не понимал, зачем ты с ней якшаешься. На ней же клейма ставить негде, такую шалаву ещё поискать.

Херон тяжело вздохнул: она не просто так избрана царицей. Ты вообще мало знаешь о мире чафали. Она очень помогает мне строить бизнес за стеной. Стрён скривился ещё сильнее: ты же знаешь, мне не очень нравится твоя мечта покинуть город и стать императором там, за стеной. Мне вполне уютно здесь, совершенно не разделяю твоей любви к этим садам терминатора, где нет ни нормальной канализации, ни тёплого сортира, чтобы посрать нормально, ни человеческих условий. В конце концов, там же до одури скучно, Херон!

Херон потянулся к бутылке, погладил толстыми пальцами тёмное стекло, сделал новый глоток, почмокал губами, разгоняя аромат во рту и мечтательно произнёс: а ты когда-нибудь видел дождь, Стрён? Ты когда-нибудь видел тёплый летний дождь? Прятался ли ты под скалой от молний, сверкающими хлыстами вспарывающими почерневшее небо? Видел ли ты эту силу? О, эти нежные капли, стекающие по коже. А рассвет? Стрён, рассвет над морем, над горами, над лесом, над чем угодно. Он никогда не бывает одинаковым, не то, что серая хмарь в этом скотском городе, где зимой и летом царит один и тот же серый свет, где из-за термального купола никогда не видно солнца, а вместо нормального синего неба над головой всегда клубится туман.

Здесь же всегда всё одинаково, любовь моя, как тут вообще можно жить? В этом каменном муравейнике живут почти двадцать миллионов человек, которыми управляют всего шестеро счастливчиков, считая меня. Когда я смотрю вниз, с террасы Верхней периохии вниз, я вижу большой помойное ведро. Да, мы с детства рассказываем этим олухам сказки об опасностях жизни за стеной, но ты-то! Ты же умнее их всех! Ледяной город давным-давно превратился в тюрьму для миллионов рабов, дрожащих от ужаса при мысли о будущем. А я хочу, чтобы у нас с тобой было будущее. Я хочу трахаться под дождём, хочу, чтобы ты ласкал меня в приливной волне, под лучами настоящего солнца. Я предостаточно нажился среди этого замшелого серого камня.

Тщ-щ-щ, ласково произнёс Стрён, присаживаясь на колени мужа. Он погладил Херона по огромной голове и ласково поцеловал его сжатые губы. Херон не ответил на поцелуй, лишь сердито мотнул башкой и сжал своей лапищей худые, но широкие плечи юноши. Я редко вижу тебя таким, шепнул Стрён. Он забрал из руки Херона бутыль и тоже глотнул, сморщившись от крепости напитка. Я люблю тебя, сказал Херон, вытирая с его лица слёзы. Я знаю, ответил Стрён: но всё-таки не понимаю, что произошло.

Лет десять назад, задолго до нашей с тобой встречи, я нанял царицу чафали для одного деликатного поручения, ответил Херон. Это случилось весной. Мне всегда было тесно с Суодахом в одном городе, а тут между нами разразилась очередная война. Я избавлю тебя от скучных подробностей, ты прекрасно знаешь о наших отношениях с этим старым ублюдком, который считает себя тут царём. В общем, в то утро я понял, что меня достали эти стены, этот купол, этот вечный туман, это ханжеское единобожие, которое сидит у меня в печёнках. Чафали выполнили поручение и я начал искать союзника за стеной, чтобы понемногу выстроить там собственную систему, подготовить почву для переселения.

Ты себе не можешь даже представить, какой властью на самом деле обладают чафали. Представь, десятки тысяч чафали по всей ойкумене в своих постелях выслушивают пьяные признания мужчин, сдуру поверяющих им свои секреты. Они знают всё. Самую точную информацию обо всём, что происходит в каждом уголке ойкумены. Настоящие причины любых конфликтов. Любых браков. Любых выборов. Любых сделок. Всё обо всём, что творится там, за стеной. Через Чарицу я приобрёл себе скромный домик в миленьком селении под названием Большая Сеэра, где живут и учатся лучшие музыканты и художники ойкумены. Городишко тысяч на пятнадцать населения, но ладненький, как игрушечка.

Я понемногу начал прикармливать чафали, выкупать у городской бедноты красивых девочек и переправлять в их шатры, делать небольшие подарки, помогать в скользких делах. Чафали за копейки продавали мне запрещённые здесь, в ледяном городе, ноты, мистериумы, редкие книги на мёртвых языках, порнографические картинки, алкоголь. Я сбывал контрабанду и годами подкладывал чафали обоих полов под нужных людей, сближаясь с ними. Я очень хорошо заработал на этих отношениях и продолжаю зарабатывать. Потом я узнал, кто такие иерпы. Ты когда-нибудь слышал слово иерпа? Стрён расслабленно мотнул головой и Херон продолжил.

Это каста бойцов, которая оберегает чафали. Там есть ещё и пастухи, те, кто обычно прислуживает женщинам, но иерпы практически невидимы. За стеной даже есть поговорка: если ты увидел иерпу, то увидел свою смерть. Если какой-то богатый кан, одуревший от собственного величия, забил чафали во время постельных игрищ, или пытал чафали против её воли, или просто не заплатил оговоренных денег за утехи, за ним приходят иерпы и он исчезает. Иногда вместе со своей семьёй. Очень эффективная система. Я пару раз видел, как она работает здесь, в ледяном городе. Несколько очень известных людей исчезли, словно их и не было. Например, Сантан Селёдка, контролировавший рынок возле Убойки, помнишь его? Кимер Грошик, который попытался отжать у меня лотерею в Мясоедине. Много их было, кто считал себя великими бандитами, а потом просто пропал. У Кимера была своя фаланга из шестидесяти бойцов, все с опытом, мощная организация была. И что? Никто его не спас, иерпы унесли его за стену, где он и сгинул.

И я тогда подумал, что вполне мог бы, со своими ресурсами, опереться на чафали, чтобы выстроить под себя небольшой уголок ойкумены. Объединить под своей властью несколько разрозненных племён или как там они называются. В общем, чего греха таить, я захотел стать монархом. Почему бы нет? Там есть места с хорошим климатом, населённые придурковатыми дикарями-многобожниками.

Мне удавалось держать чафали на крючке, потому что Чарица больше всего на свете хочет стать матриархом и забрать под себя… Нет, не так. Чафали обладают властью, но это власть тайная, они по-прежнему считаются отверженными. А Чарица хотела возвыситься. Ей многое удалось, кстати. Она официально представляет уну чафали на всяких сборищах, её принимают каны больших селений. Это большой шаг. Но в этом ей помог я.

Я подогрел в ней эту идею с матриархатом, постоянно разжигал в ней тщеславие. К сожалению, очень ошибся. Оказалось, что вся эта ересь с душеедами, которую я с самой юности считал собачьим бредом, на самом деле правда.

Слушай, я слышал про всю эту идею с матриархатом, капризно перебил любовника Стрён: но ты же понимаешь, что Чарице, этой двуличной двужопой сучке, никакой матриархат на хер не нужен, ей нужна единоличная власть. Это она просто своим дурам втирает про матриархат, чтобы укрепить свои позиции, ведь так? Херон грустно кивнул: так-то оно так, эта идея позволяет ей держать свою ораву в узде. Но в какой-то момент я упустил вожжи и Чарицу понесло. Чего греха таить, я встретил тебя, Стрён и у меня совершенно рухнула крыша, я запустил дела.

Стрён вскинулся: так, значит, я ещё и виноват? Херон вновь помотал головой и сокрушённо ответил: я сам виноват во всём. Просто у нас с тобой всё так закрутилось, что я совершенно голову потерял. Ты вспомни, мы несколько месяцев не вылезали из постели. В общем, чафали нашли лазейку в городской апофикефсис. Я снова углубляюсь в детали, а не надо бы. Если коротко, Чарице удалось найти душееда и инфицироваться.

Стрён вскочил на ноги, сдвинув бедром стол и страшно округлив глаза, вскрикнул: что? Что ты сказал?!

Блядь, всё шло так хорошо, просто как по маслу шло, угрюмо ответил Херон: кто же знал, что она окажется такой ушлой? Первая же мысль, которая пришла мне в голову, позвонить Фелису и натравить на эту сучку мантисов, пока душеед в ней ещё не созрел. Либо как-то оставить её в городской черте, а самому схватить тебя в охапку и сбежать за стену, потому что душееду не пересечь пояс холода. Но за стеной ещё ничего не готово, я не готов предложить тебе тот образ жизни, который есть у нас здесь. С другой стороны, если душеед созреет… Чарица алчная, она не будет делиться им с другими, она захочет всё подмять под себя. Поэтому её можно использовать ещё какое-то время, пока она не станет слишком сильной.

А запасной вариант у тебя есть, спросил Стрён и допил из бутылки остатки, пытаясь унять колотившую его дрожь. Херон поднялся с кресла, обнял его и прошептал: к счастью, есть. Точнее, появился с год назад. Перед нашей встречей с тобой. Это паракан Мегон. У него есть ещё и сестра, страшная, как дьявол. Эту Мегоне я не люблю, а вот сам Мегон очень интересный тип. Я его долго проверял и, надо сказать, он просто подарок для нас.

Почему, заинтересовался Стрён. Херон сначала улыбнулся своим мыслям, обдумывая ответ, потом рассмеялся: представляешь, он тоже хочет стать монархом и у этого придурка даже план есть, как это сделать. И на мои деньги он уже собирает свою маленькую армию. Почему ты смеёшься, настороженно спросил Стрён. Херон стукнул его кулаком в плечо и, по-прежнему улыбаясь, ответил: потому что его руками я сделаю всё, что нужно. Он сам расчистит нам с тобой дорогу. Он же помешанный! К тому же, он ещё женоненавистник, каких поискать. Удобный идиот, который сделает всё, что хочешь, если ты ему немножко подпоёшь, это же подарок судьбы.

А ты можешь его на чафали натравить, спросил Стрён. Херон вновь опустился в кресло и побарабанил по столу пальцами: я не планировал сделать это так быстро, но теперь, видимо, придётся слегка ускорить процесс.

В этот момент в дверь постучали. Что там, звонко спросил Стрён. В проёме показался белокурый дворецкий в сопровождении хмурого мужчины, напоминавшего своей неимоверной худобой насекомого, и униженно кланяясь, сказал: простите патрон Херон, это слуга вашей гостьи, она у вас брошь обронила. Херон быстро вскочил, метая молнии, но худой мужчина опустился на колени и, коснувшись лбом пола, смиренно сказал: патрон Херон, простите меня, пожалуйста, но хозяйка себя не очень хорошо чувствует, попросила дозволения брошь забрать.

Херон некоторое время стоял, пылая ненавистью, но потом смягчился и сказал: только быстро. И чтобы я тебя больше никогда не видел. Человек встал, сделал несколько шагов и Стрён с ужасом увидел, что вместо правого глаза и носа у него сплошной розовый шрам. Простите, шепнул человек, опустив лицо в поклоне. Он быстро подполз к столу на карачках, подобрал с пола крупную брошь, демонстративно показал её в поднятой руке и, беспрестанно кланяясь, отступил задом к двери. С хозяйкой что-то действительно не то, пояснил он: иначе я бы никогда не посмел, патрон Херон.

Великан по-прежнему часто дышал, съедаемый гневом. Что с ней не так, спросил он. Я не знаю, пожал плечами худой мужчина: похоже на падучую, раньше такого не было. Я побегу, простите, патрон. С этими словами он вышел в дверь, подталкиваемый дворецким.

Ни Херон, ни Стрён даже не заметили, что подбирая якобы упавшую брошь, мужчина с изуродованным лицом что-то забрал из-под столешницы.

Херон плюхнулся в кресло, жалобно застонавшее под его массой, и угрюмо сказал: а вот и иерпа. Надо этому придурку, что стоит на дверях, колени переломать за то, что впустил иерпу в дом. Идиот. Стрён, позови-ка его сюда. У меня аж сердце колотнуло. Только иерпы мне в доме не хватало. Ебанутый день, ебанутые слуги, ебанутое всё!

Стрён молча вышел. Херон повошкался в кресле, с раздражением отмечая, как любимое сиденье вдруг стало неуютным и бугристым. Тяжёлое дыхание с клокотанием вырывалось из его огромной груди, будто бы там кипел огромный котёл. Он помял мышцы толстопалой рукой, пытаясь нашарить в теле нечто чужеродное, выматерился и пошёл за следующей бутылью.

Дверь открылась и голос Стрёна сказал: вот этот придурок. Херон быстро развернулся и в два прыжка подскочил к кудрявому слуге, съёжившемуся от ужаса. Ты знаешь, кого ты пустил в мой дом, пидор, заорал он: ты хотя бы отдалённо представляешь, кто это был, ёбаный ты говноед? Это слуга той женщины, которая к вам иногда приходит, прошептал вконец одуревший от страха привратник. Херон в ярости схватил красавчика за горло и поднял в воздух. Ноги слуги беспомощно заколотили в дверь. Ты видел иерпу, значит, видел свою смерть, прошипел Херон и раздавил несчастному трахею. Он сжимал и сжимал горло слуги, пока тот не прекратил дёргаться, после чего, перевернул его и начал всаживать головой в паркет до тех пор, пока кудрявая голова покойника не превратилась в кровавое месиво. Наконец, Херон успокоился, выдохнул и с яростью отшвырнул тело метра на три, брезгливо вытирая руки о халат. Убери это говно, Стрён, сказал он, тяжело отдуваясь и чувствуя, как гнев покидает его.

Ноздри Стрёна раздувались, лицо окрасилось румянцем. Он отбросил со лба налипшую волнистую прядь и сказал: мой Херон. Мой монарх. Мой повелитель. Я так люблю тебя таким. Он подошёл к мужу и прижался к нему всем телом, чувствуя, как пятьсот фунтов плоти дрожат в его объятиях. Ты ведь никогда не бросишь меня, правда, спросил он, снизу вверх глядя в маленькие светящиеся глаза Херона. Клянусь тебе, любовь моя, ответил Херон, целуя его в макушку. А теперь, пожалуйста, убери этого дохлого еблана, пока он не начал вонять.

***

Чарица с наслаждением сбросила с себя броню и защитную сеть и, оставшись обнажённой, рухнула на пышно взбитую постель, подложив под голову несколько подушек. В дверь, склонившись, вошёл иерпа с изуродованным лицом. Иерпа Есон, здесь действительно безопасно, лениво спросила Чарица, с сомнением глядя в растрескавшийся потолок, с которого свисали чешуйки отслоившейся побелки. Есон склонился ещё глубже и тихо ответил: да, василисса, мы проверили. Власти зачищали Нахальную слободку не так давно, сейчас сюда не сунется никто лишний. Всё спокойно. Затопить для вас камин?

Чарица с хрустом потянулась и томно ответила: да, давай, конечно. Хочется настоящей жары. Иерпа подошёл к камину, немного повозился с кресалом и разжёг огонь. Да, так хорошо, сказала Чарица, перевернулась на живот и добавила: ты принёс? Да, ответил иерпа, вынимая из-за пазухи плотно закрытую раковину размером в половину ладони. Ты не трогал слизня руками, подозрительно спросила чарица чафали. Иерпа замотал головой: нет, что вы! Мне только контакта этой дряни с кожей не хватало. Умница, улыбнулась Чарица, вскочила с кровати и достала из-под неё небольшой, растрескавшийся от времени кожаный саквояж: Есон, подай мне кипятка и принеси соли или уксуса.

Она вынула из саквояжа тяжёлый стеклянный шприц в медной оправе, металлическую кювету и развернула пенал с набором игл. Она осмотрела шприц на просвет, убедившись в том, что он достаточно чист. Ей показалось, что на медных ушках шприца, сделанных для удобства под пальцы, появилось небольшое зелёное пятнышко. Она потёрла его ногтем. Вернулся иерпа Есон с дымяшимся чайником и мутной бутылочкой уксуса. Чарица налила кипяток в кювету, булькнула туда шприц и иглу, потом достала из груды одежды, брошенной тут же, на полу, изогнутый кинжал и аккуратно вскрыла раковину. Между перламутровых створок свернулся полупрозрачный слизень-анихнефтис.

Сейчас-сейчас, прошептала Чарица, выливая слизня в чистую чашку: Есон, тебе лучше не смотреть на это. Иерпа сморщился от брезгливости, но подчёркнуто вежливо сказал: василисса, я говорил вам, что это очень опасно. Ну, прости, я не знаю иного способа узнать, о чём говорили эти двое наедине, нахмурилась она и, набрав немного уксуса в пипетку, слегка капнула на полупрозрачное тело слизня. Моллюск слабо пискнул и выпустил длинную синюю струйку, уменьшившись в размерах. Сейчас-сейчас, нетерпеливо повторила Чарица, и осторожно забрала синий секрет в шприц.

Неся его слегка на отлёте, она вернулась в постель, устроилась поудобнее и протянула руку иерпе. Тот пошлёпал женщину по сгибу локтя и затянул жгут, глядя, как надувается тёмная вена. Потом Есон взял у своей повелительницы шприц и поднёс его к веснушчатой коже женщины, но остановился и с сомнением заглянул Чарице в глаза. Давай быстрее, поторопила она слугу. Иерпа недовольно тряхнул головой, тяжёлые кольца в его крохотных чёрных сосках звякнули. Он медленно ввёл содержимое шприца в вену и поспешно отскочил. Чарица скривилась от обжигающей боли и откинулась на подушки. Из прокола выползла тонкая капелька крови и Есон поспешно подобрал её тряпицей.

Чарица лежала, чувствуя, как слёзы сползают по её веснушчатым щекам. Наконец, боль отпустила и на её разум обрушилась волна чужих чувств, голосов, шумов. Она слышала скрип дверей, раздражающее ёрзанье деревянных ножек кресла по полу, свой голос, говорящий Херону: я побуду в городе ещё какое-то время и, уверена, что мы ещё свидимся. Чарица помнила, что именно в этот момент она раскрыла створки раковины и подклеила слизня к столешнице. Какое-то время ничего не происходило, потом её вдруг обдало теплотой и возбуждением, она услышала, как Херон здоровается с любовником. Голоса звучали глухо, их чистоту заслоняли быстро меняющиеся эмоции обоих говоривших, звонкий стук бутылочного донца о столешницу, горловое глыканье, с которым Херон поглощал спиртное.

Наконец, Чарица приноровилась к этой какофонии и смогла выудить то, что жаждала услышать больше всего в этот момент. Иерпа Есон сидел рядом, чутко следя за выражением её лица. Чарица казалась спящей, но вдруг её лицо исказил гнев и она чётко произнесла: я тебе покажу, какая я продажная двужопая сучка, педрила. Иерпа улыбнулся и вытер пот с лица своей госпожи. Она открыла зелёные глаза и медленно сказала, глядя в потолок: что ж, Есон, оно того стоило. Меня тошнит, как в аду, но оно того стоило. Мой старый друг Херон пытается предать нас, иерпа.

Есон встал и хрустнул пальцами, отчего красивое лицо Чарицы слегка скривилось. Прикажете его устранить, василисса, спросил иерпа с низким поклоном. Царица чафали медленно села в постели, обдумывая решение, после чего мотнула головой: нет, нам нужны его деньги и его поддержка. Мы постараемся потянуть эту историю как можно дольше. Но… Иерпа Есон, ты когда-нибудь слышал имя Мегона или его сестры?

Пф, фыркнул иерпа: конечно, мне известно имя Мегоне, василисса. Десять лет назад о ней никто ничего не слышал, но потом она стала набирать известность. Я бы даже сказал, дурную славу. Будучи иерпой, я, конечно, не очень хороший человек, но Мегоне считается действительным исчадием ада даже по сравнению со мной. Она довольно красива, ей лет тридцать пять, высокая, худая, я видел её на одном большом торге с год назад. Мне показалось, она слегка безумна, у неё странное выражение глаз. Тогда мне сказали, что она служит повелителю ада Ену, но потом я уточнил. Она умеет говорить с мёртвыми, может оживить труп и заставить его служить себе, как куклу, многое может, но, по слухам, в этом ей помогает какой-то её собственный бог.

Как думаешь, иерпа, мы можем с ней познакомиться, задумчиво спросила Чарица. Есон положил руку на её обнажённое плечо: я бы не советовал этого, василисса. Если, конечно, вам не нужны говорящие трупы или что-нибудь подобное. А что её брат, спросила Чарица, рассеянно пожёвывая прядь рыжих волос: что он из себя представляет? Иерпа улыбнулся, обнажив неровные обломанные зубы, его единственный глаз, чуть тронутый бельмом, игриво блеснул: василисса, он действительно безумен. Его называют параканом, потому что он на полном серьёзе считает себя монархом всех человеческих земель. Но его не особенно слушают, он просто придаток к своей сестре. А вот она стала настолько могущественной, что многие кори поклоняются ей на полном серьёзе.

Чарица подошла к окну, распахнула его, оперлась на подоконник и выглянула наружу, нимало не смущаясь своей наготы. Она смотрела на простирающуюся за окном Нахальную слободку, на галдящих зазывал у входа в публичный дом, на ораву полупьяных мужчин и женщин, шатающуюся по площади, перевела взгляд вверх и некоторое время разглядывала кудрявые завитки тумана высоко в небе, загораживающие термальный купол. Херон прав, неба здесь никогда не видно, прошептала она. Никогда не думала об этом, но теперь поняла, почему мне так неуютно в ледяном городе. Нам нужно наружу, иерпа Есон. У нас с тобой очень много дел. Нужно собрать всех: пастухов, призраков-иерпа и чафаликори. И кане всех семей чафали от запада до востока. Мы начнём войну и победим. Сначала мы поддержим Мегона, усилимся его армией, а потом стравим всех со всеми и станем той собакой, которая забирает кость, пока её более крупные собратья дерутся между собой. Херон умоется своей же кровью, издыхая, он будет смотреть, как его дрессированный пидор умирает на его глазах. А мы воцаримся за стеной, Есон.

Такой разговор мне нравится, василисса, улыбнулся иерпа: отдашь мне этих двоих немножко поиграть? С удовольствием, только чуть позже, кивнула Чарица и закрыла окно.