Читать книгу Асафетида - Максим Николаев - Страница 3

– С говядиной и грибами! – На стол приземляется слоеный пирожок на гофрированной бумажной тарелке.

– Спасибо.

Когда я лезу в сумку за кошельком, Оля категорично машет ладошками.

– Вчера в собесе был. Все как говорил: сиротам пенсию назначают, пока на очном учишься. Документы подал уже. – Спешу я унять ее жалость, бодро отсчитывая металлические рубли.

Оля не поддается. Я высыпаю горстку мелочи на ее раскрытую тетрадь. Она тут же сгребает деньги и пересыпает на мою половину.

Дожевав слойку до начинки, мне стоит большого труда сдержаться и не вывалить содержимое рта обратно на тарелку: мясо протухло! Озираясь на публику, я не сразу заставляю себя проглотить вонючую дрянь; следом вливаю в пищевод пол пластикового стаканчика обжигающего как кипяток чая.

– Ты чего?

– Понюхай.

– Говядина как говядина, – заключает она после тщательной одорологической экспертизы. – У тебя от стресса, наверное, печень расстроилась, и горечь во рту потому. Да и вид нехороший, – с заботой добавляет одногруппница, – вторую неделю уже. Совсем не спишь?

Я киваю и, отставив сомнительное лакомство на тарелке, тянусь за зубочисткой.

– У меня, когда бабушка умерла, такое же было. Не могла ночью спать. Как свет выключала, паника начиналась: непонятно чего, просто боюсь – и все! А потом на парах глаза слипались.

Я отвечаю, не вдаваясь в подробности:

– У меня так же.

– Ты с телевизором спать попробуй. Мне помогало, – советует она и задает вопрос, с ощутимой неловкостью растягивая паузы между словами: ей хочется знать, что я видел там – в лесу.

Я признался честно, что не знаю. Когда навстречу нам с соседом выбежал капитан и заорал, матерясь, что дальше нельзя, метрах в двадцати за его спиной в лучах хаотично снующих по мху десантных фонариков я разглядел кровавую кашу. Место преступления выглядело так, словно кто-то, выпотрошив двух пожилых женщин, еще долго то ли топтался по ним сапогами, то ли катался телом. Потом раздался окрик, и фонари потухли.

– Медведь, – вынес обвинительное заключение Любимов, но Точкин сразу же усомнился. Как сосед поведал позже, в каком-то своем незапамятном прошлом он, однажды собирая малину в лесу, так увлекся, что не расслышал хруста ветвей за спиной. Обернувшись, он встретился с хищником лицом к лицу. Тогда Точкин и сделал первое, что пришло в испуге на ум, – протянул зверю ведерко. Медведь сунул в него лапу, взял ровно половину, положил в рот, разжевал с явным наслаждением и потопал восвояси, не причинив человеку вреда.

Судмедэксперт подтвердил, что, хотя неизвестное орудие по следам напоминает клыки, раны не могли быть нанесены зверем. На допросе немолодая следовательница осведомилась для протокола, не знаком ли я с Родионовым Романом Михайловичем. Речь шла о лесном убийце. 1981 г. р., приятной внешности, тип лица европейский, темно-русые волосы, на вид 25-30 лет, рост 184 см, телосложением тонок и строен – после садистской расправы над несколькими пенсионерками в прошлый грибной сезон, он сам явился с повинной и был отправлен по решению суда на принудительное лечение.

В день, когда была убита бабушка, Родионов бежал из спецпалаты Псковской областной психиатрической больницы № 1, что в деревне Богданово на Гдовской трассе. Почти сорок километров пути до леса за Лочкиной он проделал не иначе как на попутке.

Заведующий отделением долго не мог поверить, что пациент совершенно незаметно сумел прорваться сквозь охраняемый периметр, и вместе с командой санитаров несколько часов прочесывал территорию больницы. Прежде чем уйти в лес, Роман заглянул в одну из старушечьих палат и устроил там кровавую баню. Когда обнаружили трупы и уведомили о побеге полицию, было уже слишком поздно.

– Так его поймали, не знаешь еще?

– Нет, в розыск объявлен.

– Ужасно!

На один ряд выше Лера, картинно воздев руки, в одной из которых держит смартфон, а на другой болтается сумочка, протискивается на свободное место. На ней новая кофточка зеркального цвета и джинсы в облипку. Усевшись на место, она по-кошачьи потягивается, демонстрируя при этом содержимое декольте. Заприметив меня, машет ладошкой:

– Ваня, ты как?

– Нормально.

Не расслышав, переспрашивает.

– Нормально, – повторяю я громче, стараясь перекричать гомон поточной аудитории, в которой на лекцию по древнерусскому собрались филологи и историки-второкурсники.

– Ты на естествознании была? – Уже не слыша меня, обращается Лера во весь голос к сидящей вплотную Викуше.

Та качает головой.

– Олечка! Эхта дашь отксерить?

Обернувшись, Олечка отвечает сухо:

– Завтра принесу.

– И мне тоже, – вспоминаю я. Во время вчерашней пары я был в собесе.

Доктор физ.-мат. наук, профессор Фридрих Карлович Эхт в конце сентября сменил на курсе естествознания скоропостижно скончавшегося старичка-биолога. С зоофака старичок принес с собой обидную кличку – “Копролит”. Лет Копролиту было не меньше сотни, и настоящего его имени никто не помнил. Хотя скончался он прямо посреди лекции, о случившемся мы узнали только на следующий день: тогда казалось, что преподаватель, как бывало не раз, просто задремал за столом.

Естественник Эхт, будучи в институте человеком новым и, что называется, без истории, вызывал у публики здоровые опасения. Лекции старались не пропускать. К доценту Велесову, напротив, давно привыкли. Робко войдя в помещение и встав у кафедры, он пытается привлечь внимание студентов, рассеянное к последней паре.

Когда это удается, и Оля аккуратным почерком выводит в тетради сегодняшнюю тему – “Глагольные формы древнерусского языка”, – наверху без стука и как-то излишне шумно отворяется дверь. Вваливается Светка. Фамильярно поклонившись в сторону лектора, она тяжело топает по лестнице вдоль рядов в своих ботинках с заклепками под колено. Волосы русого цвета блестят от растаявшего снега. Дошагав почти донизу, она плюхается рядом с услужливо подвинувшейся Ирой.

– Меж Рожества и Крещения прииде царь и великий князь Иван Васильевич с великою опалою в Великой Новгород, – объявляет доцент чинным тоном, который отлично сочетается с пышной седоватой бородой а-ля "старообрядец”. На кафедре раскрыт пятый том Полного собрание русских летописей, порядком затрепанный за годы педагогических штудий, – и многия нарочитые люди погуби, и множество много людей на правежи побиено бысть, иноческаго и священническаго чина и инокинь, и всех православных християн. К нему прислаша немчина лютого волхва нарицаемого Елисея, и бысть ему любим, в приближении. И положи на царя страхование, и выбеглец от неверных нахождения, и конечне был отвел царя от веры: на русских людей царю возложи свирепство, а к Немцам на любовь преложи. Поне же безбожнии узнали своими гадании, что было им до конца разоренными быти, того ради таковаго злаго еретика и прислаша к нему… – Аня со второго ряда звонко роняет ручку в проход. Велесов нагибается к столам, похожий в этот момент на гигантскую цаплю, и возвращает письменную принадлежность, после чего, вернувшись к кафедре, дочитывает с глубокомысленным выражением, – Сицева бысть грозная держава царя Ивана Васильевича. – Протерев очки мятым платком из кармана, он проходится взглядом по аудитории, ожидая, когда все допишут пример для разбора.

– Андрей Валентинович, а как волхва нарицали? – Уточняет Оля.

– Е-ли-сей. – Проговаривает Велесов по слогам. – Он же Элизеус Бомелий. Историки о нем знают, разумеется, – лектор оборачивается к сбившемуся в правой части аудитории молодняку, – Элизеус был известный немецкий авантюрист с репутацией мага. Сообщается, что, находясь в Англии, он вступил в контакт с русским послом в Лондоне Андреем Григорьевичем Совиным. Выведав, что московский царь страдает френчугой или, иначе говоря, сифилисом, он передал ему через Совина особую тинктуру. В тот же год немчин был вызван ко двору и назначен личным доктором Ивана IV.

– Видела, я тебе скинула? – Шепчет Викуша.

– Да пипец вообще! – Чему-то преувеличенно негодует Лера. – А кто это Алина, я не поняла?

– Ленка пишет, что бывшая его. А он, что одноклассница.

У грозного царя, благодаря Елисееву колдовству, закрылись гнойные язвы, и в тот же год в Ливонской войне, тянувшейся уже почти двенадцать лет, случился диковинный поворот: отвратив свои взоры от прибалтийский земель, Иван Васильевич принялся грабить русские города: Тверь, Медынь, Торжок, Выдропужск, Вышний Волочек, Клин были отданы на расправу опричникам. Апофеозом похода стал Новгородский погром. Людей жгли заживо, обливая горючей смесью; жарили в раскаленной муке; детей связывали с матерями и бросали в Волхов – число жертв в Новгородской земле, по разным оценкам, составило от пяти до пятнадцати тысяч человек.

Когда от разоренных соседей стало известно, в каком направлении двинулось грозное воинство, Псков замер, объятый ужасом. Летопись сообщает, что лишь вмешательство святого Микулы по прозвищу Салос, что по-гречески буквально означает "юродивый", спасло город от гибели.

В день государева явления столы, расставленные вдоль главных улиц, ломились от угощений. Иван Васильевич был верхом и устал с дороги. Запив кулебяки и расстегаи медом двенадцатилетней выдержки и закусив особой псковской рыбкой снетком, он заметил, что низкое мартовское солнце уже клонится к западу. Успев казнить наскоро и без изысков людей сорок из местной знати, Иван Грозный, сытый, довольный и чуточку пьяный, отправился почивать.

Следующим утром возле одного из домов к самодержцу выступил странный человек. Он был совершенно наг, а в руке сжимал кусок сырого мяса. Приблизившись, он прицельно швырнул его царю в лицо и выкрикнул приблизительно такие слова: «На, съешь, ты же питаешься мясом человеческим!». Доверенные людишки нашептали, что перед государем – юродивый Микула и что в Пскове он почитаем не меньше, чем в столице – Василий Блаженный, и, подобно ему, разгуливает по улицам в “божьем наряде” зимою и летом. Милость царя к нищим духом была у всех на слуху: велев страже отпустить Микулу, он тем же днем покинул город вместе со своими “кромешниками”. Псковичи не забыли Микулиного подвига: после смерти он был причислен к лику святых и упокоен в Свято-Троицком соборе в кремле.

Маг Бомелиус пережил Салоса на три года. В 1579 году, обличенный в шпионаже, немчин был подвергнут пыткам, затем жестоко казнен: зажарив на вертеле до состояния полуживого, его бросили “доходить” в темницу. Смерти несчастному ждать пришлось еще два дня. Подозревали, что за волхвом, наложившим на царя свирепство против собственного народа, стоял сам император Максимилиан II: целью его было не допустить распространения греческой веры на исконно немецких землях.

После казни Бомелия к царю вернулась болезнь. Не помогали ни ртутные мази с порошками, ни знахари со знахарками, которых ежедневно и еженощно свозили ко двору. Зрение померкло вместе с рассудком, припадки безумия стали регулярны.

Утратив способность ходить, Иван Васильевич перемещался по дворцу на носилках. Последний год царствия был отмечен особенным даже для средневековья злосмердием, что, не сразу развеявшись, еще несколько дней напоминало о новопреставленном государе в кремлевских палатах.

– Есть версия, что Микула был не столько святой, сколько колдун, – справа, из гущи голов, тянет руку очкарик с пушком над верхней губой.

Велесов соглашается, что действительно есть: Джером Гарсей, англичанин, называет его именно так, и это неожиданно, учитывая, что сочинитель знаменитого “Путешествия” прожил на Руси двадцать лет и сумел досконально изучить верования и обычаи “московитов”. Такую характеристику, наверное, можно связать с одним малоизвестным свидетельством. Автор его утверждает, что, хоть сам Микула и не практиковал магии, мясо, заговоренное особым способом, было получено им от известного колдуна. Отнюдь не метафора про человечину, весьма остроумная для той эпохи, но неведомый страх, вдруг обуявший самодержца, заставил его бежать из проклятого Пскова.

Колдун проживал за сотню верст от Пскова, во Вреве, одном из городов бывшей Псковской вечевой республики, который еще в позднем средневековье сжался по неизвестным причинам до размера деревеньки. Экспедиция, снаряженная местными боярами, добиралась до кудесника три дня и три ночи, и на обратном пути только чудом опередила надвигающееся на Псков опричное войско.

– А это из какого источника? – Интересуется “историк”.

– Из фольклорных записей Сергея Малиновского. Он был наш студент. Не слышали про такого? – Очкарик отрицательно мотает головой. – Предания, собранные им, не встречаются в других источниках, и содержат ряд деталей, впоследствии подтвержденных археологами. Подобная точность, вообще говоря, не характерна для народных жанров.

Доцент добавил, что записи передала в институт сестра Малиновского еще в 1924 году, но в одном из текстов, к примеру, детально описано расположение пятнадцати храмов Довмонтова города. В те годы сам факт существования этих церквей ставился учеными под вопрос, но раскопки послевоенных лет показали правоту описаний.

Хотя информация о сокровищах, спрятанных на третьем ярусе Гремячей башни, равно как и в палисаде дома Карамышева на теперешней улице Советской не подтвердилась, в 1959 г. на территории Кутузовского сквера при земляных работах был обнаружен клад, число монет в котором – 6769 – совпало до единицы с тем, что указано в тексте.

Согласно преданию, деньги принадлежали купцу Авдею Прокопьевичу Собакину, жившему в Пскове в XVII веке. В феврале 1650 года, когда из-за резкого роста цен на хлеб в городе начались волнения, он захоронил часть своего состояние в серебре на Новом Торгу, площадь которого в наше время занимают несколько зданий улиц Ленина и Некрасова и Кутузовский сквер. Скоро начались грабежи, и Собакин, оказавший сопротивление банде мятежных стрельцов, был убит вместе с семьей. Город перешел в руки бунтовщиков. После трехмесячной осады войсками царского воеводы Хованского Псковское восстание было подавлено, а серебро купца Собакина, о котором больше не ведала ни одна живая душа, так и осталось лежать в земле.

– Так откуда она про аборт выяснила? – Снова доносится сзади.

– А ты в Изборске была? Там все всё знают – в нем, кроме крепости, одна улица.

– Отвечать ей будешь?

Викуша молчит. Мнения позади разделяются: одни считают, что ответить надо, другие – что нет. Аудиторию потихоньку заполняет щебет девичьей массы. Оля демонстративно прислушивается к Велесову, склонив голову набок и выставив вперед миниатюрное ушко.

Тот же, взглянув на часы, торопливо сообщает, что “формы глаголов настоящего времени образовывались в древнерусском языке от основ настоящего времени с помощью личных окончаний”. На доске под мягкое шуршание мела появляются словоформы:

Глаголати – Глаголе – Глаголеши – Глаголет

Плакати – Плаче – Плачеши – Плачет

Хотети – Хоче – Хочеши – Хочет

Девочки, утихомирившись, перерисовывают буквы с доски.

Стоит мне на короткий миг прикрыть глаза, как в ухо, копируя округлый певучий говор лектора, раздается шепот:

– Хочеши мя, Иван?

Я пытаюсь сказать решительно “нет”, но губы как будто слиплись.

– Хочеши мя?

Не дождавшись ответа, снизу на бедро мне ложится ладонь и без прелюдий шершаво скользит выше. Когда ей удается совладать с “молнией”, я вздрагиваю от ледяного прикосновения, но скоро сам подаюсь навстречу ласкам.

Уже почти на пределе я открываю глаза и, глядя на руку ублажательницы, покрытую черным струпьями и сочащуюся сукровицей, содрогаюсь от омерзения. Поняв на ощупь, что продолжать бесполезно, она сползает вниз, напоследок нежно проведя вдоль по коже коричневыми ноготками.

Проснувшись до конца, я хватаюсь за ширинку: убедиться, что джинсы застегнуты.

– Ваня! Ну не на лекции! – Гаркает Светка, перевесившись через стол и обнаружив, что именно я сжимаю в кулаке.

От неожиданности я раскусил и не успел заметить, как проглотил зубочистку.

Велесов, будто догадавшись, о чем речь, подозрительно глядит сквозь очки. Сбоку Оля старательно выводит определение плюсквамперфекта, и, дописав, одаривает меня очередным полным сочувствия взглядом.