Читать книгу Анти-Ницше - Малкольм Булл - Страница 18

Чтобы найти Анти-Ницше, необходимо поместить себя не только вне современной культуры, но и вне человеческого вида как такового. Ницшевская модель будущего внутривидовых отношений основана на модели межвидовых отношений в природном мире. Базовая аналогия состоит в том, что Сверхчеловек относится к человеку так же, как последний к животному. Заратустра изображает человека как «канат, закрепленный между зверем и Сверхчеловеком, – канат над пропастью»[148]. Философ будущего должен пройти по канату. В отличие от тех, кто скорее вернется к животному состоянию, Сверхлюди займут по отношению к другим людям ту же дистанцию, которую люди заняли по отношению к животным:

Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя – а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к зверю, чем превзойти человека? Что такое обезьяна для человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для Сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором[149].

В самом деле, Ницше не раз называл Сверхчеловека существом другого вида: «Я пишу для человеческого рода, какого еще нет на свете: для “хозяев Земли”»[150]. И он выражался не метафорически. Он надеялся, что новый вид можно будет создать за счет селекционного разведения, и отмечал практическую возможность «международных племенных союзов, которые поставили бы себе задачу по выведению господствующей расы, будущих “хозяев Земли”»[151].

По Ницше, из этого следует, что по отношению к Сверхчеловеку у обычных смертных вообще не будет никаких прав. У Сверхчеловека будут обязанности только по отношению к равным ему, «с прочими же [надо] придерживаться той мысли, что только inter pares можно надеяться (к сожалению, далеко еще не рассчитывать) на справедливость»[152]. Аргумент в данном случае тоже основан на межвидовых отношениях. Ницше мыслит различие между человеком и Сверхчеловеком не в категориях различия животного и человека, а по образцу различия стадного животного и хищного. Эту идею он ввел в «Генеалогии морали», где обсуждались ягнята и хищные птицы. Отмечая, что нет ничего странного в том, что ягнята недолюбливают больших хищных птиц, он утверждает, что «отсюда вовсе не следует, будто надо ставить в упрек крупным хищным птицам, что они хватают маленьких ягнят». По Ницше,

Требовать от силы, чтобы она не проявляла себя как сила, чтобы она не была желанием возобладания, желанием усмирения, желанием господства, жаждою врагов, сопротивлений и триумфов, столь же бессмысленно, как требовать от слабости, чтобы она проявляла себя как сила.

Аргумент опирается на идею плотоядности как выражения аморальности, которая является естественной и неизбежной чертой межвидовых отношений. Ницше представляет, как хищные птицы говорят: «Мы вовсе не злы на них, этих добрых ягнят, мы их даже любим: что может быть вкуснее нежного ягненка»[153]. Что бы там ни казалось ягнятам, для плотоядного животного есть их – это вопрос не этики, а исключительно вкуса. Ницше, следовательно, доказывает, что, если бы подобный водораздел был установлен между двумя видами людей, Сверхлюдьми и стадными животными, их поддерживающими, отношения между видами также полностью определялись бы вкусами высшего вида. Ницше не говорит, стали бы Сверхлюди пировать, поедая подчиненных им людей, однако невозможно представить, чтобы у него нашлись какие-либо возражения против этой практики, разве что гастрономические.

Аналогия Ницше опирается на посылку, будто закономерности межвидовых отношений бесспорны и что читателю будет проще вообразить себя поедающим другие виды, чем поедаемым ими. Ответ хищников ягненку – это, соответственно, еще и ответ плотоядных читателей, которые тоже любят ягнятину ровно в той мере, что и ягнят. Но, читая как лузеры, мы можем отождествить себя скорее уж с человеком, чем со Сверхчеловеком, с животным, а не с человеком, наконец, со стадным животным, чем с хищником. Закономерность межвидового отношения, описываемая Ницше, бьет напрямую по нам, представляясь ужасной. Ведь это нас могут съесть.

Последовательно думать о человеке с точки зрения недочеловека – трудная задача, однако в чтении с позиции лузера мы отказались от идеи стать чем-то большим человека и думаем лишь о том, как стать чем-то меньшим. Ницше сам отождествил становление недочеловеком с эгалитарными проектами демократии и социализма:

Общее вырождение человека, вплоть до того «человека будущего», в котором бестолковые и пустоголовые социалисты видят свой идеал – вырождение и измельчание человека до совершенного стадного животного (или, как они говорят, до человека «свободного общества»), превращение человека в карликовое животное с равными правами и притязаниями возможно, в этом нет сомнения!

Эта перспектива ужасает Ницше: «Кто однажды продумал до конца эту возможность, знает одной мерзостью больше, чем остальные люди…»[154]. Даже те, кто считает, что Ницше представил абсурдную карикатуру на социалистический проект, вероятно, согласились бы с тем, что сведение человека к недочеловеческому уровню – и правда отвратительная цель. Но если мы читаем как лузеры, мы, возможно, будем думать иначе. И если превращение человека в Сверхчеловека будет наполнять нас ужасом, дегуманизация человека, превращающая его в стадное животное, поразит нас, представившись предложением долгожданной передышки от жестокого хищника и открытием новых возможностей недочеловеческой общительности. И хотя недочеловек, как и филистер, вряд ли кажется многообещающим основанием для последовательного антиницшеанства, это не просто гипотетическая противо-ницшеанская позиция, порожденная извращенной стратегией чтения: недочеловек и филистер – это на самом деле не две формы Анти-Ницше, а одна.