Читать книгу Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж - Страница 11

Преступления – то есть преступные прелюбодеяния – были якобы совершены в графствах Мидлсексе и Кенте, и именно оттуда должны были исходить официальные обвинения. В те ужасные майские дни большое жюри обсудило их и выдало надлежащие рекомендации. Свидетельские показания сочли неоспоримыми, и пятерых обвиняемых ожидало судебное разбирательство. В жюри вошли королевские уполномоченные, одним из которых стал Томас Болейн.

Незнатных придворных – Смитона, Бреретона, Уэстона и Норриса – судили двенадцатого мая в зале Вестминстерского дворца, одинаково пригодном для проведения судебных заседаний и праздничных пиршеств. На радость разинувшим рты и пускающим слюни зевакам фаворитов королевы открыто провели по улицам города.

Перед глазами несчастных уже маячил топор, хотя и с опущенным пока острием. Им предъявили обвинения в тайном сговоре, угрожавшем жизни короля, в греховной связи с королевой, в государственной измене наследникам трона и в нарушении общественного порядка и безопасности.

Смитон признал себя виновным только по второму пункту. Остальные полностью отрицали свою вину. Но всех осудили на смерть. Острие топора зловеще развернулось в их сторону. В тягостной тишине преступников доставили обратно в Тауэр.

Казнь назначили на семнадцатое мая – через пять дней после суда. До этого дня о заключенных предпочли забыть.

Короля обеспокоило то, что признание сделал один Смитон. Он предпочел бы, чтобы все пятеро разговорились на допросах. Хотя сам он ничуть не сомневался в их виновности.

– Я убежден, что она развлекалась с каждым вторым в своей свите, – сказал он.

* * *

Через три дня перед судом пэров в Королевском зале Тауэра по очереди предстали Болейны. На заседании присутствовали двадцать шесть пэров. Герцог Норфолк выступил в роли представителя короля, лорда-распорядителя, заняв кресло под председательским балдахином. По разные стороны от него сидели герцог Суффолк и лорд-канцлер Одли. Был здесь и Генри Перси, унаследовавший титул графа Нортумберленда.

В зал набилось более двух тысяч зрителей – лорд-мэр и олдермены Лондона, члены влиятельных ремесленных гильдий; придворные, послы, купцы и прочие незнатные подданные, к коим примкнул и я сам. Насколько отличался публичный конец Анны от ее тайного венчания! Короля не волновало, что любой простолюдин услышит гнусные подробности, выставляющие его рогоносцем. Как ни странно, он сам позвал всех прийти и испить чашу из источника его позора.

Анна вплыла в зал с надменным видом, словно ее пригласили председательствовать на суде, а не держать ответ перед пэрами. Она вновь обрела неотразимое очарование, с помощью которого околдовала Гарри. Очевидно, она решила еще раз использовать свою магию.

Герцог огласил официальные обвинения по обнаруженным присяжными Кента и Мидлсекса преступлениям:

– «Будучи более трех лет королевой Англии и женой господина нашего Генриха VIII... леди Анна не только пренебрегала обязанностями, возложенными на нее высочайшим и благородным союзом, заключенным между вышеупомянутым господином нашим королем и самой госпожой королевой, но также вынашивала в душе злые умыслы по отношению к упомянутому господину нашему королю и сошла с пути истинного по дьявольскому наущению, отвернувшись от Господа. Утоляя каждодневно изменчивую сладострастную жажду и понуждая близких подданных и слуг господина нашего короля к прелюбодеянию и сожительству, совращала их подлыми посулами, поцелуями, соблазнительными телодвижениями, а также подарками и прочими чудовищными обещаниями и подстрекательствами... соответственно потакая своим крайне предосудительным наклонностям... в результате чего совращенные отдавались ей и способствовали тяжким вероломным преступлениям... Как следует из данного и прочих достоверных источников свидетельских показаний, упомянутая королева повинна в предательских деяниях и подстрекательствах».

Перечень достоверных нарушений закона открывали события трехлетней давности:

– «В Вестминстерском дворце 6 октября 1533 года... и в разные прочие дни, до и после указанной даты, посредством соблазнительных слов, поцелуев, деяний и прочих злодейских средств она совращала и подстрекала Генри Норриса, личного камергера господина нашего короля, нарушать присягу и вступать с ней в плотские сношения, по причине чего 12 октября упомянутый Генри Норрис преступил закон и опорочил себя, вступив с ней в плотскую связь».

Далее описывалось ее прелюбодеяние с родным братом Джорджем, лордом Рочфордом, имевшее место 2 ноября:

– «...откровенные сладострастные поцелуи, в коих сплетались языки королевы и упомянутого брата ее Джорджа, а также подарки и драгоценности побудили лорда Джорджа Рочфорда 5 ноября презреть заповеди Всемогущего Господа и законы людской природы и согрешить, познав плоть его родной сестры».

Далее зачитали даты остальных преступлений (я опущу их описания, ибо они изобиловали похотливыми подробностями):

19 ноября 1533 года – в Вестминстере с Генри Норрисом.

27 ноября 1533 года – в Вестминстере с Уильямом Бреретоном.

8 декабря 1533 года – в Хэмптон-корте с Уильямом Бреретоном.

19 мая 1534 года – в Гринвиче с Марком Смитоном.

20 мая 1534 года – в Гринвиче с Фрэнсисом Уэстоном.

20 июня 1534 года – в Гринвиче с Фрэнсисом Уэстоном.

26 апреля 1535 года – в Вестминстере с Марком Смитоном.

29 декабря 1535 года – в Элтаме с Джорджем Болейном.

Помимо «грязной и ненасытной похоти» ее обвинили в тайном сговоре с любовниками против Генриха. Согласно свидетельским показаниям, она говорила им, что «в глубине души никогда не любила супруга» и «обещала выйти замуж за одного из них после смерти короля». Дабы держать их в любовном плену, она разжигала соперничество между ними, наделяя каждого безумно щедрыми дарами.

Кромвель и его главный прокурор, сэр Кристофер Хейлз, выдвинули против королевы еще два пункта: во-первых, отравление вдовствующей принцессы и покушение на жизнь леди Марии; во-вторых, злонамеренное причинение ущерба здоровью короля – ибо из-за пороков своей жены он «испытал в сердце своем недовольство и печаль... кои вызвали серьезные физические недомогания». Последнее утверждение, насколько мне известно, было правдой, хотя многие над этим подшучивали.

По словам обвинителей, Анна тайно издевалась над королем, высмеивая его баллады, музыку, наряды и личные недостатки. В письме брату Джорджу относительно своей беременности она будто бы заикнулась, что вынашивает его ребенка.

Анне предоставили слово для защиты. Гордо выпрямившись, как всегда, она вскинула голову и заговорила громким и звонким голосом, разлетавшимся во все концы каменного зала.

Последние обвинения она обошла многозначительным молчанием. И, уделив внимание только прелюбодеяниям, заявила о своей невинности, хотя признала, что давала Фрэнсису Уэстону денежное вознаграждение и приглашала Марка Смитона в свои покои для игры на верджинеле. Ее речь прозвучала красноречиво и остроумно, а сама она излучала неземное очарование.

Но все было бесполезно. По оглашении всех обвинений большинство пэров признали ее виновной. Затем поднялся ее дядя Норфолк и грозно зачитал приговор:

«Виновна в государственной измене, прелюбодеянии и кровосмесительной связи. Преступница заслужила смерть, приговаривается к сожжению на лугу лондонского Тауэра либо – по усмотрению короля – к обезглавливанию, если его милость пожелает облегчить ее участь».

Напряженную тишину нарушило смятение в рядах пэров. Генри Перси упал в обморок. Слуге пришлось взвалить его обмякшее тело на спину и вынести из зала. Анна проводила его взглядом, и на лицо ее набежала тень, оно словно увяло.

Ей вновь дали слово, но теперь она говорила без всякого воодушевления.

– О Господи, Тебе ведомо, заслужила ли я смерть... – Она помедлила и обратилась к присяжным: – Милорды, я не буду говорить, что ваш приговор несправедлив, и не осмелюсь предположить, будто мои доводы могут восторжествовать над вашими суждениями. Мне хочется верить, что у вас достаточно веские причины для вынесения такого приговора, но тогда они должны быть отличны от тех, что представлены ныне в суде, ибо я не совершала преступлений, кои вменяются мне в вину. Я всегда хранила супружескую верность королю, хотя не скажу, что всегда выказывала приличествующее мне, возвышенной его волей из ничтожества, смирение и почтение перед его добротой и величием. Я признаю, что имела ревнивые мысли и подозрения о его увлечениях. У меня не было, увы, достаточной осторожности и мудрости, чтобы скрывать свои переживания. Но всевидящий Господь будет моим свидетелем в том, что я не согрешила против супруга никаким иным образом. Вы полагаете, что я говорю это в надежде продлить себе жизнь? Нет. Бог научил меня смирению перед лицом смерти, и Он укрепит мою веру. Не думайте, что в преддверии конца я пребываю в полном замешательстве и меня уже не волнуют ни честь, ни невинность, которые я берегла всю мою жизнь, как то и положено королеве. Знаю, что эти последние оправдания не принесут мне никакой выгоды, кроме удовлетворения моей честной души. Что касается моего брата и других несправедливо обвиненных придворных, то я охотно приняла бы на себя все казни, дабы избавить их от мучений; но, понимая, что так угодно королю, я готова стать их спутницей в смертный час. Поскольку уверена в том, что в ином мире нам суждена вечная и покойная жизнь. Я прошу вас, добрые люди, помолиться за меня.

Она устало поднимается и в сопровождении Кингстона удаляется из зала суда в свои тюремные покои.

Ее дядя откровенно разрыдался. Ему с трудом удалось овладеть собой, чтобы провести суд над последним заключенным в Тауэр обвиняемым, Джорджем Болейном, лордом Рочфордом.

Ему зачитываются обвинения. Они заключаются, во-первых, в инцесте – в прелюбодеянии с его сестрой, королевой. Во-вторых, в заговоре, имевшем целью убийство короля. Он отрицает и то и другое. И в третьих, в предположении, что он отец принцессы Елизаветы.

В ответ на третий пункт Болейн молча ухмыляется и насмешливо поднимает брови.

Заключительное обвинение запрещено оглашать публично, и его изложенное на бумаге содержание представляют пэрам, а затем показывают лорду Рочфорду. Эти показания предоставила леди Джейн, его законная жена.

– Ах да, – громогласно заявляет Джордж Болейн и зачитывает вслух слово за словом: «Моя сестра, королева Анна, сообщила мне, что король стал немощен. Его мужское естество растеряло задор и живость».

И он истерически захохотал.

Возмущенный Кромвель разразился гневной тирадой, на что Болейн с улыбкой добавил:

– Но я же не высказываю предположений о том, что в следующем браке его величество может столкнуться с теми же интимными сложностями.

Одна фраза превратила короля в обвиняемого. Упомянутый «следующий брак» неслыханно удивил людей. Неужели правда, что король уже выбрал преемницу? Не устроили ли весь этот процесс ради новой королевы? Но Кромвель пустил в ход главный козырь: очередное заявление от Джейн Болейн, леди Рочфорд, которая дала клятву, что ее муж состоял со своей сестрой в кровосмесительной связи. Она сочла своим долгом обнародовать «проклятую тайну», известную доныне только ей.

Итак, обвинение, подписанное законной женой, доказало порочность Джорджа.

Двадцать шесть пэров признали его вину, и герцог вновь огласил приговор:

– «Виновного в государственной измене надлежит вернуть в камеру лондонского Тауэра, где он и содержался; он приговаривается к тройной казни, во исполнение которой его выведут из темницы, проволокут по городу, повесят, затем вынут из петли живым, вспорют живот и, вырвав внутренности, сожгут у него на глазах, после чего ему отрубят голову, а тело четвертуют, дабы установить останки в местах, назначенных королем».

По завершении этих судов Лондон погрузился в тяжкое безмолвие до самых казней. Проходящие мимо Тауэра люди слышали стук молотков – там сколачивали эшафоты, вытащенные из подвалов, где они хранились с прошлого лета, после казни Мора.

Поговаривали, что король, обхаживая госпожу Сеймур, провел эти весенние ночи на своем баркасе. Да, правда, фонари озаряли ярким светом темные воды Темзы, а над ними разносились звуки игривой музыки. Кое-кто утверждал, что его лодка сновала туда-сюда под стенами Тауэра. Я слышал еще много чепухи, в том числе потрясающую историю с живописными подробностями оргий развратного, уподобившегося сатиру короля. На самом деле он действительно проехал разок по Темзе на своем баркасе, однако стремился не «под стены Тауэра», а к стоящему на берегу особняку Николаса Карью, где гостила леди Джейн.