Читать книгу Чары зла и любви. Легенды Пурпурного Города - Маргарита Кристэль - Страница 4

Ночная гостья

Осень дышала ей в спину, нашептывая позабытые заклинания. Или то был шепот черноволосой девы, которая однажды поманила ее в убранный золотым лес. А, быть может, это был шепот духов, что жили в золоченых кронах. Она не знала наверняка, да и было ли это важно теперь? В любом случае ей больше не спать крепко. Быть может, не так уж плохо было то неведение, в котором она жила раньше.

Но в те дни ее мучило то, что она не знала, кто она и откуда. Ей казалось, что она в кромешной тьме, которая могла скрывать как лучезарный свет истины, так и извивающиеся тени лжи.

Так было всегда, сколько она себя помнила. Это чувство сопровождало все ее детские и юношеские воспоминания, даже самые счастливые. Самым первым и самым светлым из них было воспоминание о ярком свечении, которое вливалось в ее сердце под темными приходскими сводами. Она помнила себя еще маленькой девочкой, сжимавшей ладони родителей, когда они входили в маленькую деревянную церковь на холме. Ей нравился запах свечей и ладана. Нравился уверенный голос священника, который наверняка знал, что скрывала тьма и как ее одолеть. Нравилось сидеть на узкой скамье, которая казалась самой удобной на свете. Она взрослела, но каждое воскресное утро этот детский восторг не покидал ее.

Но однажды пришла она – незнакомка с длинными волосами, скрывавшими лицо, которое, без сомнения, было прекрасно. Пришла и заслонила собой лучезарный свет.

Эта хрупкая, закутанная в прозрачное покрывало, фигура сначала являлась ей во снах. Сон всегда был один и тот же: она просто появлялась из ниоткуда, словно сотканная из паутины ночных сумерек. Какое-то время незваная гостья парила над кроватью, и лицо ее не выражало ни интереса, ни угрозы – ровном счетом ничего. Это был лишенный эмоций дух, который будто бы сам не знал, каким образом и зачем сюда попал.

В темноте Эль не могла различить ее глаз, но с первого визита призрачной незнакомки знала, что они не живые, что глаза эти, от природы зеленые, подернуты мутной пленкой. Так же, как тело было окутано прозрачным одеянием, глаза призрака окутывала эта словно пришитая к ним вуаль.

В тот день, когда Эль исполнилось семнадцать, незнакомка прозрела. Если раньше она парила несколько минут в воздухе, а потом внезапно исчезала, то на этот раз произошло нечто другое.

Сумеречная паутина снова соткала тело из белых нитей, а волосы – из черных. Длинные пряди ниспадали на белоснежное лицо, закрывая щеки и глаза, но Эль сразу почувствовала, что что-то не так. Она никогда не испытывала страха перед духом, лишь трепетный интерес. Каждый раз душу томило желание услышать хоть одно слово из мертвых уст. И вот в день рождения оно сбылось.

Глаза духа вдруг вспыхнули зелеными огнями, которые мгновенно сожгли закрывавшую их пленку. Девушка по-прежнему не видела их целиком – лишь уголки у переносицы, – но она откуда-то знала, что произошло под темной вуалью волос.

Как только дух прозрел, он обратил свой лик к Эль, лежавшей под толстым лоскутным одеялом и заворожено ему улыбавшейся.

Дух начал медленно спускаться. Волна воздуха смахнула, наконец, волосы в лица, и Эль увидела зеленые озера глаз. Глаза эти по-прежнему не выражали ничего, и в то же время в них можно было разглядеть всю красоту и мудрость мира, который лежал за железной дорогой, за пределами той деревушки, где она росла. Мир этот был для нее манящим и далеким, но в то же время она знала, что он не настолько далек, как звезды.

Когда дух опустился и сел на кровать, девушка хотела было подскочить. Не от страха, а чтобы быть ближе, чтобы не пропустить ни мгновения этого долгожданного свидания. Но она не смогла. Ее тело было словно приклеено к кровати, и она продолжала лежать, испытывая трепет и смущение. Лежать в присутствии столь особенного гостя – такое поведение казалось ей неподобающим. От стыда, волнения и еще десятка смешанных чувств каждый ее нерв вибрировал, и в то же время по телу свинцом разлилась слабость, пригвоздившая ее к месту. На этот раз она знала, что происходящее не сон, и в то же время зачаровывающий дурман стремительно заволакивал ее разум.

– Ты меня не боишься, – говорит незнакомка, и голос ее прожигает душу.

Эль кажется, что где-то в груди теперь дыра с пульсирующими зеленым огнем краями. Кажется, что огонь этот сейчас спалит ее дотла. Дух прав – страха нет. Восторг, благоговение, трепет, – вот чем горит ее душа.

– Все чувства, что раздирают тебя сейчас, можно обозначить одним словом – узнавание. Так происходит всегда, когда встречаются родственные души. Люди называют это любовью, – объясняет дух, но Эль кажется это излишним, – она и так поняла это еще до того, как слова слетели с мертвых уст.

– Ты моя настоящая мама? – шепчет Эль сквозь слезы.

– Нет, но могу стать для тебя кем захочешь, – отвечает дева и гладит горячий лоб девушки.

Эль почти не чувствует прикосновения духа, но оно кажется ей самым приятным из всех испытанных когда-либо ощущений. Она не столько почувствовала его, сколько представила, каким было бы это прикосновение, будь незнакомка живой.

Эль поспешно кивает, и ей хочется поцеловать ласкающую ее руку, но она ощущает, что смертельное изнеможение не дает ей пошевелиться. Ее одолевает желание сомкнуть веки и забыться сном младенца. Кажется, никогда в жизни она не чувствовала себя такой уставшей.

– Это из-за меня, – говорит дух, и Эль сразу понимает, о чем речь. – Смертным тяжело в нашем присутствии. Чтобы двигаться и говорить, чтобы вести себя так, как вы, нам нужна жизненная энергия, ваша жизненная энергия. Своей у нас нет, а потому приходится брать ее у вас. Отсюда слабость и головокружение. Чтобы быть с тобой, я пью твою жизненную силу, словно вампир. Прости меня за это – иного способа нет.

– Пусть! Я на все согласна, только… – горячо шепчет Эль, но дух ее прерывает.

– Тсс, не разговаривай. Ты очень слаба, а это отнимет последние силы… Только не уходить? Меньше всего мне хочется уходить, но, если я останусь, ты умрешь… Не печалься, теперь я буду часто приходить к тебе, и мы будем много разговаривать. Вернее, говорить буду я, а ты будешь давать мне на это силы. Со временем у тебя будет все больше сил, а значит, и мои визиты станут дольше. Придет день, и мы сможем болтать всю ночь до утра, и при этом ты будешь чувствовать лишь легкое головокружение, как будто выпила немного вина. Конечно же, простые смертные на это не способны. Они не могут вынести присутствие таких, как я, дольше нескольких минут. Но ты не такая. Ты другая, ты же знаешь? Просто кивни.

Эль кивнула, и лоб ее покрылся капельками ледяного пота.

Дух посмотрел на нее взглядом, в котором смешивались жалость и превосходство.

– Ты так страдаешь еще и потому, что твое сердце переполняет восторг узнавания.

– Любовь, – прошептала Эль.

– Если бы ты не испытывала сейчас столь сильные эмоции, тебе было бы легче выносить мое присутствие. Ты тратишь на них слишком много душевных сил. Они буквально разрывают твою душу.

– Она горит, – вымолвила девушка пересохшими губами.

– Я знаю. Первый раз тяжелее всего… Наверное, я поспешила. Я приходила к тебе пять лет, но никогда не осмеливалась заговорить с тобой. Но больше я не могу ждать! Видеть тебя, слышать твое дыхание, но при этом не говорить с тобой – это невыносимая пытка!

В хрипловатом голосе духа сквозило неприкрытое страдание, и сердце Эль наполнилось сочувствием.

– Ты приходишь каждую ночь? – осенило девушку.

– Последние три года да. Я приучала тебя к своему присутствию постепенно, сначала являясь тебе лишь в полнолуние, когда твоя энергетика особенно сильна. Сегодня тоже полнолуние, но еще и день твоего рождения. В день рождения энергетика человека, наоборот, ослабевает, но я и правда не могла больше ждать.

– Кто ты? – собрав последние силы, спросила Эль.

– Адриана.

Это имя на какой-то миг проникло сквозь тяжелый саван сна, что обрушивался на Эль, закутывая ее в прочный удушающий кокон. А потом на ее лбу распустился ядовитый цветок поцелуя, оставленного карминовыми губами призрака.

…На следующее утро Эль не проснулась. Родителям удалось разбудить ее лишь к полудню. Ее лоб был огненно горячим, а в центре него зияла кровоточившая язва. Такие же язвы, но меньшего размера, покрывали виски. Девушку лихорадило неделю, она почти ничего не ела, а язвы прорывались по ночам прозрачно-красноватой жидкостью.

На восьмой день она проснулась рано утром и бросилась к постели забывшимся тяжелым сном родителей. Легкими поцелуями она разбудила их и сказала:

– Я вас так люблю!

Будто постаревшие за эти семь дней отец и мать смотрели на нее и не могли поверить своим глазам. Лоб дочери был прохладным, а кожа белоснежной. От язв не осталось и следа.