Читать книгу Тёмная сторона Луны - Маргарита Менчинская - Страница 14

Зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Катя удивилась, когда обнаружила себя в своей квартире, за тысячу с лишним километров от Подвилья.

– Привет, Катя. Ну что, вы едете?

Голос Бориса будто извинялся за что-то.

– Да, завтра, – ответила она и сразу, будто боялась передумать, спросила, – скажи, Борь, что же всё-таки случилось?

Борис ждал этого вопроса, но не нашёл сил ответить сразу и сначала выпустил воздух, потом снова набрал и лишь тогда начал говорить.

– Сказали, сердце. Мне после Андрея звонила Людка. Хотела тебе звонить, но я сказал ей, что ты в курсе и приедешь.

Вопрос, прозвучавший в последнем слове, тотчас же вывел Катю из достигнутого равновесия. Утро она провела, рассматривая школьные фотографии. Чёрно-белые отпечатки времени, той, ушедшей в небытие эпохи, они смягчили удар и помогли приглушить боль потери. Затишье было временным. Катя уже успела это понять. Отчаяние накатывало волнами, отступало и снова билось о далёкие берега памяти. Что человек без неё? Пустой сосуд? Чёлн без вёсел? Сколько ни греби руками, первая же волна отбросит тебя назад, в преисподнюю страхов, сомнений, неудач, где подобно золотым крупицам в золотоносном песке сияют моменты радости. Отдавшись на волю этих приливов и отливов, мыслей о похоронах Катя всячески избегала и, видимо, по этой причине не нашлась, что ответить. Борис не стал торопить события и, пообещав перезвонить, простился.

Гул машин за окном, ворвавшийся в комнату вместе со звонком, постепенно слился с потоком мыслей. Все они, от первой и до последней, вращались вокруг Сашки…

Так бывает, что люди друг друга не держат, и не отпускают. Они просто есть, как столетние тополя в старом парке над озером или верстовые столбы вдоль дороги. Как луна или звёзды. Семнадцать лет Катя не виделась с Сашкой, но лишь теперь поняла, что заменить его ей не кем. Он непостижимым образом врос в неё – как показал его уход – врос глубже, чем она могла себе представить. С отцом было точно так же. Тогда она тоже наводила порядок в альбомах, перелистывая страницы своей жизни, но, видимо, всё-таки выбирала другие маршруты и была не столь строга в оценке собственных поступков. Сегодня – не жалела себя ни капельки. Память оказалась щедрой и в той же мере беспощадной. Катя столько всего вспомнила, что была немало удивлена. А ведь ещё близко не подошла к тому, о чём мечтала забыть все эти годы.

Альбом лежал на коленях, открытый на фотографиях, вряд ли уместных среди семейных снимков. Уничтожить их Катя не сумела, а её муж не стал препятствовать тому, чтобы все люди, которые были частью её прошлого, продолжали жить на этих молчаливых листах. Наверное, в такие моменты, когда теряешь кого-то из близких или дорогих людей, и приходит желание прочесть заново книгу, написанную жизнью, в которой кто-то был отдельной главой, кто-то – всего лишь страницей. О ком-то имелось лишь несколько строк, но даже эти строки Катя вписала в память тем аккуратным, почти каллиграфическим почерком, которым вела переписку с этими людьми в дни далёкой юности. Сашка смотрел на неё почти с каждой школьной фотографии. Поход на озеро после девятого класса, первомайская демонстрация, день последнего звонка, который, казалось, звенел в ушах и вместе с потоком воспоминаний уносил назад, в те времена, когда все они были бессовестно молоды и беззастенчиво наивны.

Слёзы не слушались, текли по щекам, размыли лица, когда на глаза попался снимок, который вернул Катю в тот день, когда состоялся конкурс военно-патриотической песни.

Катя рассмеялась, вытерла слёзы и, скользнув взглядом по каждому из ребят, остановилась на Сашке. Прошло столько лет, а она помнила это так, будто только вчера вышла с ним на сцену…

Узнав, что именно Краммер будет отстаивать честь класса на таком важном мероприятии, Марина Александровна пришла в ярость.

– Что-о-о? Краммер? Только через мой труп!

Ничего другого Катя не ожидала. Марина Александровна возненавидела Сашку едва ли не с первого дня и, будь на то её воля, обвинила бы во всех бедах человечества, случившихся задолго до его рождения. Однако у Кати на этот случай был припасён аргумент.

– Марина Александровна, ну сами подумайте, тринадцать участников – это вам не три и даже не пять! Чем таким я смогу удивить жюри! Ну, прописклявлю песню, а с Сашкой у нас здорово голоса сочетаются. У меня высокий, звонкий, у него – такой приятный баритон с хрипотцой. Мы уже попробовали. А с ансамблем – это будет нечто!

– С ансамблем? С каким таким ансамблем?

Катя ожидала и этого вопроса и этого удивления, но ответила как можно спокойнее.

– Вокально-инструментальным: Ерёмин, Овсович, Белый.

Учительница брезгливо поморщилась. Данная троица была у неё не слишком в чести, но магия двух первых слов – на что и был расчёт – сработала безотказно.

– Хорошо, приступайте, но так и скажи своему Краммеру: если что, я ему не завидую. Да и этим тоже! А-а-ансамбль!

– Они уже репетируют, дома у Ерёмина, – мигом сориентировалась Катя. – Но нам бы ключ от кабинета физики. У Вовочки нет ударной установки. Насколько я поняла, никому такая идея ещё не пришла в голову, мы – первые. Да и не у всех столько талантов, чтоб ансамбль собрать.

Марина Александровна довольно нервно отреагировала на слово «талант» и, смерив Катю взглядом, сверху вниз, добавила строгости и объявила:

– Ну что ж, с тебя и спрошу с первой, запомни! Сегодня можете начинать. Ключ возьмёшь в учительской. Я распоряжусь!

Катя была так рада, что едва не расцеловала её. Когда-то она пользовалась безграничным доверием этой женщины. В последнее время с трудом находила общий язык. Впрочем, вряд ли была одинока в этом: Марина Александровна раздражалась по любому поводу. Если его не было, легко изобретала сама.

Две недели подготовки к конкурсу прошли под девизом: «Всё ужасно! Ничего не получится!» Марина Александровна повторяла эти слова к месту и не к месту, будто боялась, что победа вынудит её пересмотреть отношение ко всем, в особенности к Сашке.

Недоверие всегда обидно, но действует по-разному. Кто-то опускает руки, кто-то, напротив, работает, не покладая рук. Подопечные Кати выбрали второй вариант: оттачивали каждую ноту, с репетиций расходились в сумерках, да и то лишь потому, что их выгонял школьный сторож.

Выросшая на большой сцене Дома культуры, она легко могла представить, как будут звучать голоса в просторном зале с хорошей акустикой. Но одно дело представлять, а совсем другое стоять за кулисами, в шаге от заветной цели.

– Песня «Тишина». Исполняет вокально-инструментальный ансамбль 10 «В» класса.

Сердце вздрогнуло и принялось отбивать ритм в такт аплодисментам. Одервеневшие ноги не слушались. Катя оглянулась и поняла, что решимость, с какой проходили репетиции, оставила её товарищей. Сашка превзошёл всех и выглядел так, будто там, на сцене, его собирались скормить львам.

– Эй, 10 «В», зрители ждут, – вмешался ведущий, дав понять, что намерен вручную выталкивать артистов, но Катя остановила его взглядом и, превозмогая страх, двинулась к микрофону, стоящему в центре сцены.

Мальчишки последовали за ней. Сергей сел за ударную установку, Вовочки вышли с гитарами наперевес и встали чуть позади Кати. Сашка рядом с ней не появился. Она лихорадочно осмотрелась вокруг и вдруг увидела его стоящим у второго микрофона, в тёмном углу, у самых кулис. Сделала жест рукой, но он потупил голову и дал понять, что не двинется с места. Сергей не стал ждать и, трижды задев тарелки, позволил вступить гитарам, после чего Кате пришлось запеть:

– Соловьи-и-и, не пойте больше песен, соловьи-и-и, в минуты скорби пусть звучит орган, поёт о тех, кого сегодня нет, скорбит о тех, кого сегодня нет, с нами нет…

Голос Кати, звонкий и взволнованный, оторвался от сцены и взмыл под высокие своды зала с такой лёгкостью, что она с трудом подавила в себе желание улыбнуться. Серьёзность песни не позволяла улыбок и переглядываний. Весельчак и хохотушка – далеко не лучшее сочетание для выполнения поставленной цели. На последней репетиции они уделили этому внимание, условившись не смотреть друг на друга. Оказалось, предусмотрели не всё. Микрофон – а Катя чувствовала, что дело в нём – на репетициях был в единственном числе. Это в какой-то степени усложняло задачу – и в то же время – делало созвучие голосов идеальным. Сейчас – притом, что ожидания полностью оправдались – второго голоса она не различала и, пытаясь понять причину этой странности, всё-таки оглянулась и упёрлась в Сашку вопросительным взглядом. Однако он ещё сильнее втянул голову в плечи и стал исподлобья, почти враждебно, смотреть вокруг.

Смелый и решительный, когда кому-то требовалась помощь или поддержка, он взял и испугался публичного выступления! Кто мог это предвидеть, и кто мог сказать, почему из обеих колонок, выставленных на край сцены, Катя слышала только себя! Смысл песни ускользал и рассыпался в пыль. Забитый до отказа зрительный зал разил неприступностью. Лица людей сливались в одну уродливую гримасу. Кате страшно мешал её белый передник с белыми колготками, но больше всего – сапоги-чулки. Мама потратила на них всю свою зарплату, и теперь не только соседи, но и вся округа получила доступ к тайнам Шкловских. Скандал, который устроил отец, Катя вспоминала с содроганием. Мир, оплаченный миллионами человеческих жизней, больше напоминал театр военных действий. Люди превращались во врагов, живя под одной крышей! Она старательно вытягивала ноты, однако все эти терзания отразились на её лице и обесценивали все усилия.

– Этот бой, он позади уже у нас с тобой… Остался кто-то на чужой земле-е-е, остался кто-то на чужой земле-е-е, той земле-е-е… Соловьи-и, не пойте больше песен, соловьи-и, в минуты скорби пусть звучит орган…

Катя почти смирилась со своей участью, когда на неё снизошло озарение. Решив, что дело совсем не в Сашке, а именно в ней самой, она несколько ослабила голос и стала прислушиваться. Мера оказалась бесполезной: голос Сашки Катя так и не услышала, зато констатировала возбуждение зала, особенно первого ряда, где сидели учителя старших классов, в том числе Марина Александровна, которая нервно заёрзала в кресле и стала шептаться с соседями.

– Тишина-а-а-а, над полем боя снова тишина-а-а-а, как будто не было и нет войны, и мы в обьятьях мирной тишины-ы-ы-ы, нет войны-ы-ы-ы! Соловьи-и, не пойте больше песен…

Вместо стандартных двух с небольшим минут песня длилась целых пять! Катя сама её выбирала и только сама знала, что за гордой осанкой скрывалась трусиха, у которой сердце уходило в пятки, как только учитель называл её фамилию. И всё же какая-то черта её характера не позволяла сдаться и даже обнаружить слабость. Боец по натуре, Катя ни разу не забыла слова и ни на минуту не прекратила искать причину, по которой не слышала голос второго солиста. Наконец, испробовав все варианты, набралась храбрости и совсем перестала петь. Зал в ответ на это ожил и, казалось даже, заколыхался в такт какой-то другой мелодии. Марина Александровна подпрыгнула на своём стуле и принялась тереть платком очки-колёсики. Если что-то удерживало Катю на месте, то только взгляд, каким она металась по сцене в бессильном гневе. Катя допела с большим трудом и рванула за кулисы с последним аккордом, даже не поклонившись.

Сашка успел отойти в сторону и, рыдая от смеха, приближался к самой настоящей истерике. Не лучшим образом выглядели также оба Вовочки с Сергеем, которые появились сразу после Кати. И только она ничего не понимала и единственная из всех встретила Марину Александровну с тем выражением, которое полностью соответствовало её громким предсказаниям.

Смех стих, как по мановению волшебной палочки.

Лицо учительницы покрылось пятнами. Она бессильно хватала воздух ртом, не зная с чего начать свою обличительную речь.

Мальчишки воспользовались этим и приступили к оправданиям.

– Марина Александровна, простите, мы не специально!

– Так получилось. Простите!

– Это микрофон у Сашки был выключен! – наконец всё объяснил Ерёмин, и Кате показалось, что на неё вылили ведро воды.

– А я думала, что я слишком громко пою! – сказала она и виноватым взглядом обвела всех присутствующих.

Однако для Марины Александровны это уже не имело никакого значения. Она с привычным высокомерием оглядела всех и остановила взгляд на главном виновнике всех своих несчастий. Тот стоял с опущенной головой и изучал носки своих ботинок. Он ничего не говорил в свою защиту, лишь изнывал от чувства вины, которое было таким страшным, что не оставило ему ничего, кроме этой позы.

Победа, такая желанная и такая близкая, не просто ускользнула из рук. Она показала изнанку, обернувшуюся не только поражением, а позором. Катя мысленно возвращалась на сцену и, представляя своё выступление во всех его красках, с трудом сдерживала слёзы.

Наконец к Марине Александровне вернулась способность изобличать врага.

– Я так и знала! Я чувствовала! Вы все просто изменники! В такой день! Вы, вы, вы… предали своих товарищей! Не оправдали надежд! Это вредительство! Я этого так не оставлю!

С этими словами она засеменила обратно в зал, оставив ребят наедине с грустным выбором – отсидеться здесь или вернуться к зрителям и искупаться в насмешках.

– Нет, я тут теперь и останусь! – тоном, в котором звучала угроза, объявила Катя.

Сашка метнул в её сторону виноватый взгляд и ещё ниже опустил голову.

– Хотя, какая фигня! – быстро передумала она, – пусть сами в следующий раз выйдут и попробуют, как это легко, когда на тебя смотрят сотни глаз!

Мальчишки одобрительно загалдели, и Сашка осмелился поднять голову. Взгляд его не изменился, но он хотя бы смотрел всем в глаза.

– Пойдёмте, – уже не столь уверенно позвала Катя и сделала пару шагов к ступеням, – не бойтесь, я первая пойду, – после чего гордо подняла голову и почти бегом спустилась в зал.

Увлечённые очередным выступлением, зрители даже не повернули головы. Катя заняла своё место, и Сашка сразу оказался рядом. Какое-то время они следили за происходящим на сцене, потом он наклонился к Кате и с чувством прошептал ей в ухо:

– А я бы пошёл с тобой в разведку.

Он всё ещё выглядел виноватым, но говорил серьёзно, будто давал клятву. Впрочем, для любого советского человека это были не просто слова, это была высшая степень доверия, которое один оказывал другому. Промолчать, улыбнуться, напомнить о том, что они оба – каждый по-своему – оказались не на высоте, – Катя сразу отмела все варианты.

– Я тоже, если что, – ответила она и только после этого улыбнулась глазами. – Имей в виду.

Сашка покраснел и, кивнув поспешно, смутился чего-то и вернул взгляд на сцену. О чём он думал и какими словами бичевал себя за свою природную стеснительность, Катя могла угадать без труда. Она тоже себя ругала. Сбилась со счёта, сколько раз обозвала себя дурой и не слишком понимала, чем таким заслужила честь пойти в разведку с этим человеком. Но, несмотря на то, что случилось на этой сцене, доверить свою жизнь Сашке она бы не побоялась и была не просто рада, а по-настоящему счастлива, что в этом маленьком и ничем особо не примечательном городке ей повезло встретить людей, для которых её маленькая, смешная, нелепая жизнь представляла ценность.