Читать книгу Тёмная сторона Луны - Маргарита Менчинская - Страница 5

Последнее лето детства – так, отпуская своих учеников на каникулы, назвала три летних месяца Марина Александровна – промелькнули на бешеной скорости, оставив после себя лишь чувство сожаления, а также кучу одежды, в которую Катя с трудом втискивала своё тело. Школьная форма, ношенная ею в прошлом году, покупалась на вырост, но в районе груди и бёдер она тоже трещала по швам. Катя вертелась у зеркала третий день и всё равно не могла к себе привыкнуть. К тому же, как назло, всё время вспоминала взгляд, каким отец встретил её после двух месяцев в деревне. Даже маме она не стала рассказывать об этом, а уж Алеське – тем более. Жаловаться друг другу или слишком откровенничать им как-то не приходилось. Каждый носил свою боль в себе. Так было надёжнее.

– Ты, Катька, белая ворона какая-то, так и просидишь на печке всю жизнь, если я за тебя не возьмусь. Нет, оно, конечно, можно и у нас на скамейке музыку послушать, я тебя понимаю. А потом так с бабками тут и проторчать до пенсии! Я вон, младше тебя, а уже отметилась. Кого там только не встретила! Светка сказала, они с Алкой всё лето на танцы бегали. Про тебя спрашивали. А мне даже сказать нечего! В деревню, говорю, укатила наша Катя, на всё лето, коров учится доить!

– Ну-ну, что ещё скажешь! – рассмеялась Катя. – К коровам я на пушечный выстрел не подхожу. Знаю я твои методы, задеть меня хочешь!

– Что ещё с тобой делать прикажешь! – возмутилась Алеся и продолжила любоваться собой в зеркале. Развитая не по годам, своими карими глазищами она устроила не один переполох в городе. Смотрела всегда в упор и даже с вызовом – как сама шутила – убивала взглядом. Катя, напротив, уверенностью в себе не отличалась и страшно недолюбливала свои странные глаза, меняющие цвет, и русые волосы, которые выгорали за лето и делали её похожей на бледную поганку. Сама Катя называла себя серой мышью, а с собственным портретом примирялась лишь маминой улыбкой. Смеяться обожала и за улыбкой прятала все свои беды и огорчения.

– Что улыбаешься? Пойдём или нет? С мамкой поговорила? До школы несколько дней осталось! – предприняла очередную атаку Алеся и подкинула новых аргументов, – кстати, в субботу танцы – са-а-амые клёвые. «Крылья» выступают. Солда-а-атики. Где только песни такие берут! Удивляюсь прямо! Обожаю эту, про крокодила! «В Африке раздольной и широкой, где течёт река могучий Нил, жил своею жизнью беззаботной маленький зелёный крокодил…»

Напевая, она играла лицом и пританцовывала перед зеркалом. Вдруг оторвалась от своего отражения и уставилась на Катю взглядом гипнотизёра.

Катя рассмеялась.

– Ты и сама всё знаешь, Алеська. Мамка отпускает. У неё одно условие, чтоб я в институт поступила.

– А-а-а! Так ты из-за папашки своего решила в монашки податься?

Возмущение Алеси было несколько наигранным, и Катя снова залилась смехом.

– Хватит меня смешить! В монашки! Нашла монашку! – потом махнула рукой. – Ладно, пойдём. Завтра и пойдём. Только так надо выйти, чтоб отец не заметил. А то заведёт свою шарманку!

– Да-а-а! Шарманка у него знатная, на один мотив только! – Алеся заметила слёзы в глазах Кати и тотчас поменяла тему. – А собираться у меня можно. Я целыми днями одна. Только заранее реши, в чём пойдёшь. А уж чем красоту навести, ты знаешь, найдём. Верка мне всего навезла из Минска. Там, знаешь, какие магазины, не то, что тут! Нет-нет, да выкинут дефицит какой-нибудь. То тушь французскую, то тональник. Тот же лак для ногтей! Здесь днём с огнём не сыщешь! Всё по блату в нашем королевстве!

Получив от Кати согласие, Алеся не умолкала. Катя, напротив, притихла и время от времени прислушивалась к своим ощущениям, где было поровну страха и какого-то детского нетерпения, от которого щекотало внутри. Как дожить до вечера завтрашнего дня она не представляла. И хоть понимала разницу между городскими танцами и балом, прокручивала в голове сцены фильма, где Наташа Ростова танцует с Андреем, и представляла себя на её месте.

– Я так лично в брюках пойду. А ты?

– Мне всё равно, – немного слукавила Катя и, погрустнев, добавила. – Жалко мама на работе. Она бы нас прикрыла.

Алеся сразу перестала улыбаться.

– Дожили! Как там у этого, бородатого? Все счастливые семьи похожи?..

– Каждая несчастливая несчастлива по-своему, – закончила Катя и удивилась, – ты что, Каренину читала?

– Иди ты! – махнула рукой Алеська, сморщив свой красивый лоб, – это Верка у нас по книгам. Мне первой строчки хватило. А знания я из жизни черпаю. Весёлая, да? Всё ржу, ржу! А чего, спрашивается? Мы с мамкой вчера, когда заначку папкину нашли в его кепке, тоже смеялись до слёз, а потом спать его пьяного уложили и наревелись. И всегда я считала, что хуже водки горя нет. Но вот в последнее время сомневаться стала. Ладно, я – не сильно на учёбу налегаю, а ты – почти отличница! Как ни зайду, всё с уроками. А он такими словами тебя подчует, что волосы дыбом! Мы с тобой эту тему не трогаем, но зуб даю, что ни с кем не целовалась! Кто осмелится к тебе подойти, не от мира сего какая-то. Не знала бы, что тебя матом каждый день кроют, так ни в жизнь не поверила. И в институт свой поступишь, не сомневаюсь даже. Я не о том: ведь не пьёт, не курит, трудяга. По понятиям моей мамы – идеал!

Чувства вскипали не один раз, и Катя с трудом дождалась, когда ей позволят высказаться.

– Вот-вот, и я не понимаю! Я вообще не понимаю, зачем люди детей рожают, когда они им не нужны! Не нужны, не так что ли? Мне ногти красить нельзя! Сказал, топором отрубит. Плойку свою под матрац прячу. Заходит в дом, глаза поднять боюсь. А ты говоришь: целовалась!.. – Она собиралась расплакаться, но любопытство одержало верх. – А что серьёзно «не от мира сего»?

– А что нет? Ты же себя со стороны не видишь! И вообще! Что это меня на философию потянуло, не помнишь?

– Ты что-то про заначку говорила, – осторожно напомнила Катя, и Алеська кивнула деловито, совсем по-взрослому.

– Да, точно! Нашёл куда спрятать! А мы думаем, зачем это он её под подушку положил, кепку свою! Пьяный в дымину, а помнит! Но знаешь, мой-то, он безобидный, сама знаешь. Даже пьяный – не злой. А твой – или весь в себе, или чем-то не доволен. Мурашки по коже, когда во дворе столкнусь. Буркнет что-то вместо здрасьте и дальше погнал!

– Вот! Теперь ты понимаешь, почему я так долго отказывалась. И теперь не знаю, что нам с мамкой будет.

Алеся махнула рукой.

– Привыкнет! Или ты матов не слышала? И всё! Хватит о грустном! Пойдём лучше на улицу. Танцы вот-вот начнутся. Будем музыку слушать и мечтать о принцах.

– О принцах?

– А о чём ещё? Конечно, о принцах! Будет и на нашей улице праздник. А для этого надо послушать музыку и хорошенько выспаться!

Юность тем и отличается от зрелости, что шьёт себе наряды из тканей в полоску, где белая гораздо шире чёрной. Наутро от хандры подружек не осталось даже следа. Обе изнывали нетерпением и обходили больные темы и острые углы. Имея весёлый нрав, Алеся сыпала анекдотами и всякими смешными историями. Ресницы Катя накрасила лишь с третьего раза.

– Знаешь, я подумать не могла, что ты на такое способна!

– А что я такого сделала! Тётя Маша всегда говорила, что ей эта собака надоела, хуже смерти. Вот я и нашла ей новую хозяйку! Пришлось, правда, поколдовать с красителями. Сама посуди: живут они не так, чтоб рядом, но в одном военном городке. Собака заметная, всё забываю породу. По мне не собака, а пискля! Но отказать ребёнку я не смогла. Она на каждый день рождения у родителей собачку просила!

Довольная собой и уже готовая к выходу, Алеся сидела в кресле и, закинув ногу на ногу, осматривалась по сторонам с таким видом, будто впервые попала в свой дом и была не в восторге от того, что видела.

– Я когда к Петьке домой пришла, просто офигела! Ковры, хрусталь, мебель сверкает полировкой. Плюнуть негде! У нас тут тоже уютно, мамки наши стараются, но, согласись, назвать это квартирой можно только с натяжкой. Так, жильё, крыша над головой, не больше!

– Что крыша, ты права. Помнишь, как мы с тобой головы мыли под водосточной трубой?

– А то! Чья была идея? – Алеся гордо запрокинула голову и, выпятив грудь, уже вполне оформленную, улыбнулась потерянно. – Знаешь, не отказалась бы я поменяться местами с этими офицерскими детками, хоть на недельку. Ну, или с Анькой твоей хотя бы. На нашей улице это са-а-амый шикарный дом. А сад какой! Ягоды, фрукты! У нас заборов нет, всё обрывают на корню!

– Что есть, то есть, дом шикарный, большой. Но и семья у них большая. У Данки двое детей уже.

– Слушай! – вдруг оживилась Алеся, – всё забываю спросить, как твой папан к новеньким твоим относится? Ну, к их визитам? Это не моё дело, конечно, но что-то они к тебе зачастили! Запали на тебя, что ли?

Катя покраснела.

– Что за глупости! А про отца лучше не спрашивай! Всё время боюсь, что он при них что-нибудь выкинет. Но ты бы слышала, что потом несёт!

– Могу себе представить! Кому приятно! Мне, знаешь, тоже не больно сладко, когда иду с парнем, а мой лыка не вяжет. Так что плюнь и разотри. Отец – это отец. А ты – это ты! И отстань ты уже от своей чёлки! Эта прядь у тебя всегда торчит. А то мы, знаешь, на танцы не попадём. Осталось выйти по-тихому, чтоб на твоего отца не наткнуться. А то все меры предосторожности будут насмарку.

Ничего смешного Алеся не сказала, но подруги обменялись улыбками и только потом вышли за дверь. Алеся закрыла её на ключ, сам ключ спрятала под коврик. Так поступали все соседи. В этом не было ничего странного. Коридор, что вёл к выходу, располагался над квартирой Кати, и девушки, не сговариваясь, встали на цыпочки. Дом, польской постройки, по причине солидного возраста имел тонкие перекрытия. Жильцов второго этажа Катя узнавала по шагам. У каждого был свой особый почерк. Кто-то шаркал ногами, кто-то ставил их тяжело или семенил. Молодой человек или старый тоже было понятно. Катя любила эту игру и всегда радовалась, когда оказывалась права, немного сожалея о том, что не может вот также прослушать звук своих шагов. Зачем, сама не знала, как не знала, зачем они с Алеськой тратят столько сил на эту чёртову конспирацию.

– Так, спокойно, – попридержав Катю за локоть, Алеся подошла к окну и только потом вернулась к лестнице. – Хорошо пыль протёрла, когда коридор мыла. Всего четыре квартиры, а столько грязи иной раз! И никому дела нет, только мы с мамкой!

– Тише, Алеська!

– Да я тихо! – беззлобно огрызнулась она и, прыснув от смеха, воспроизвела мысли Кати почти дословно, – зато теперь знаю, каково это быть связной в партизанском отряде. Не забудь, сигай сразу, как свисну!

Катя кивнула. Оставшись за дверью, она следовала за Алеськой лишь мысленно: сначала до колодца, к одному углу дома, потом к другому, где не так давно появилась колонка, ставшая местом паломничества для всей округи, которая использовала лёгкую воду для полива огородов и стирки белья. Какой-то умник сбросил в колодец дохлую кошку, и с тех пор вода из колонки стала питьевой для жителей этого дома, в прошлом – мельницы, которую в начале шестидесятых годов перестроили под жильё. Основу жилого фонда этого – по всем меркам, провинциального городка – составляли частные дома с приусадебными участками. Приличное жильё, с канализацией и центральным отоплением, было только в военных городках. Все местные девчонки рвались замуж за офицеров. Зойка тоже мечтала об этом. Катя всегда с ней спорила, а про себя посмеивалась. Не-е-ет, если уж идти замуж, то только по большой любви. Несчастий родителей ей хватило с лихвой! Насмотрелась, каково это без любви-то! Катя упорно гнала от себя мысли, которые заставляли её сердце биться в учащённом ритме, но они всё равно прорвали очерченный круг. В моменты, подобные этому, ей страшно хотелось плакать. Если люди затем сходятся, чтобы стать врагами, то лучше действительно уйти в монастырь или посвятить жизнь чужим детям и попытаться сделать их счастливыми. Себя она счастливой не чувствовала. От слова – совсем. Но носила гордо. Во всём брала пример с мамы. Статью и осанкой Катя пошла в неё. Правда, уже обогнала в росте, летом после седьмого класса совершила самый большой рывок.

Свист Алеськи, который она подкрепила кашлем, заставил Катю взбодриться. Не медля ни минуты, она ринулась на крыльцо, а оттуда – к Алеське, но едва достигла угла дома, увидела отца переходящим улицу прямо за её спиной.

Разрабатывая свой план, подруги не учли, что иногда Павел Шкловский покидал свою мастерскую и за какой-то надобностью заходил к соседу, живущему через два дома. Застигнутая врасплох этой неприятностью, Катя остолбенела и на всякий случай сжала пальцы в кулачки. Алеся всё-таки уговорила её накрасить ногти.

– Ой, дядя Паша, здравствуйте! – не растерялась она, бросившись на выручку Кате с таким беззаботным видом, будто даже не подозревала о масштабах грозящей ей катастрофы. – А мы вот тут прогуляться решили. Погода такая хорошая! Каникулы скоро заканчиваются.

Павел Шкловский прошёл мимо, даже не повернув головы. Всё его внимание было приковано к дочери. Во взгляде, устремлённом на неё, было столько ненависти, что довольная ухмылка на лице, уже изрядно помятом морщинами, выглядела маской для обряда жертвоприношения. Присутствие зрителей – а мимо проходили какие-то люди – лишь добавило ему энтузиазма.

– Вот паскуда! Накрасилась она! Шлюха подзаборная! Куда это вырядилась? Мерзкая тварь! Вся в свою мамочку! Сучья порода!

Каждое новое оскорбление выкрикивалось Кате в лицо, а последнее – полетело камнем. Алеся тотчас оказалась рядом и, схватив её за руку, потащила в сторону дороги. Вдогонку им обеим понеслась отборная брань.

Больше всего в эту минуту Катя хотела спрятаться в тёмную нору. Настроение было безнадёжно испорчено. Это был тот редкий на её памяти случай, когда Алеся не находила слов и выглядела виноватой.

Чувствуя вину перед ней, Катя заговорила первой.

– В последнее время ему очень понравились публичные выступления, – сказала она и улыбнулась той грустной улыбкой, которая могла бы подойти женщине, неудачно вышедшей замуж.

Брови Алеси взлетели вверх.

– Ты это так называешь? Знаешь, почему люди так себя ведут? Потому что мы им позволяем. Да нормальный отец никогда не будет так вести себя! Святой нашёлся! Какой ужас! Дочка выросла! Ресницы подкрасила! Замуж пойдёт, он, вообще, не переживёт, что ли! Ты меня извини, Катька, но он у тебя странный! И это я выбираю выражения! Нет уж, лучше мой алкаш, чем такой праведник! А ведь мамка твоя, наверное, потому и пошла за него замуж, что не пил!

– Я уже ничего не понимаю, Алеся, главное, как жить, не понимаю.

– Как жить? – переспросила Алеся и явно обрадовалась чему-то, – выводы делать, чтоб в такое же дерьмо, как наши мамки, не вляпаться. В общем, смотреть в оба! Мне моя так и говорит, а я и не спорю. Ты вот, думаешь, я чокнутая, ну, верчу парнями, как хочу. А я достойного ищу, кто меня выдержать сможет!

Катя рассмеялась. Она прекрасно поняла, что имела в виду её младшая подруга.

– Если честно, была такая мысль, прости. Что ещё подумаешь, когда девушка назначает свидание сразу нескольким парням, а сама берёт подругу и наблюдает за этим из укрытия!

– Ну! А я что говорю, весело! Мы с тобой тогда животы оборвали от смеха. Надо сказать, и они молодцы, обошлись без выяснения отношений. Оценили мой юмор. Так что я потому, наверное, холостая, – выбрать не могу. Вроде как все достойны. Думаю, какое ещё испытание подкинуть!

– В самом деле? Или шутишь опять? Должна сказать, ты – просто королева розыгрышей.

– А то! Ты ещё самого главного не знаешь!

– Чего? – Дорога в этом месте резко уходила вправо. Катя завернула за угол дома и остановилась. – Не двинусь, пока не расскажешь!

– Ладно, – согласилась Алеся и, схватив её за руку, потащила за собой. – Давно уже изнываю чувством вины, а рассказать боюсь. Помнишь, наверно, ты как-то прибежала и говоришь, мол, Степаненко ваш вёл себя как ненормальный. Встретил тебя у кинотеатра и чуть ли не расцеловал. Ты в магазин, и он за тобой. Ну, вспомнила?

– Забудешь такое, как же! – Катя оживилась, но выглядела так, будто отказывалась верить тому, что вертелось на языке догадкой. – Неужели твоих рук дело?

– А чьих! – не стала отпираться Алеся и выложила все подробности. – У меня же телефон у тётки. Мы с мамкой её навещали как-то. «Дело было вечером, делать было нечего!» Нашла я в справочнике номер Степаненко вашего и позвонила, как бы от твоего имени. Мол, жди у кинотеатра. Время назначила, когда ты за молоком бегаешь. По тебе же часы сверять можно!

– Что? – удивилась Катя и снова остановилась. – Как ты могла, Алеська! Он же такой наивный, всё за чистую монету принимает! А голос? Как только поверил тебе?

– Потому и поверил, – немного смутившись, Алеся сложила вместе две руки и полюбовалась своими точёными ноготочками. – Я трубку рукой прикрывала, типа, связь не очень. А потом, знаешь, каждый верит в то, что ему выгодно! Жаль, не видела, как всё это было. Но воображение у меня богатое. Если честно, я неделю потом ржала. Мамка решила, что я свихнулась. Сижу, уроки делаю, вдруг как засмеюсь!

– Зачем тебе уроки делать? Тебе надо сценарии писать. У тебя талант. Слава богу, Степаненко позвонила, а не кому-то из новеньких.

Алеся разъехалась в довольной улыбке.

– Если честно, была такая мысля, но телефон, как назло, был только у Степаненко. У новеньких, сама знаешь, свой, этот, как его – коммутатор. – Сказав это, она залилась счастливым смехом.

– Да-а-а, подруга, с тобой не соскучишься!

– А то! И, слава богу, как говорится! Должен же кто-то украшать этот скучный мир! Сама подумай: что будет, если все будут такие зануды как ты! Прям, по лицу вижу, что ты себя этой, как её, Наташей Ростовой представляешь. Первый бал и всё такое! Так? Угадала?

Катя рассмеялась.

– Так и есть. Были такие мысли. Но от тебя скроешь, разве? Не зря на горшках сидели.

– Вот-вот! Умница! И не дрейфь! Со мной не пропадёшь, запомни! Но горя тяпнешь!

Билеты на танцы начинали продавать с восьми часов вечера, однако молодёжь не торопилась внутрь и по заведённой традиции нагуливала аппетит, наматывая круги вокруг сквера. В сквере тоже было не продохнуть, а также у входа в Дом офицеров.

– Чего ждут, ансамбль уже час рыбу глушит. Аж жалко парней, – на ходу бросила Алеся и, взяв Катю под руку, протолкнула вперёд себя в крошечный коридорчик с таким же крошечным окошком кассы. Покупка билетов не заняла много времени. Кассирша откровенно скучала, ожив при виде двух юных особ, которым очень хотелось выглядеть старше своего возраста.

Двери, призывно распахнутые настежь, пропустили подруг внутрь полутёмного помещения гардероба и вывели на ту сторону здания, где находилась открытая терраса. Было ещё довольно светло, и, подсвеченная огнями, сцена, занявшая дальний угол просторного зала, бросилась в глаза в первую очередь. Если не считать нескольких человек, пришедших первыми, ансамбль действительно надрывался впустую. Две девушки, немного смущаясь, подпирали стену. Небольшая компания молодых людей расположилась напротив и почти слилась с сетчатым ограждением, которое в вечерних сумерках было практически незаметно. Пологий спуск к реке и сама она с низкими берегами, заросшими кустарником, выглядели декорацией. Снизу тянуло речной свежестью, которую перебивало запахом тины. Но даже эта неприятность ничуть не портила впечатление. Настолько органично природа вписалась в это, будто парящее в воздухе, строение, сохранившее в нетронутом виде несколько деревьев, росших прямо из дощатого пола.

Отдав билеты женщине-контролёрше, которая строго оглядела обеих, Алеся сразу направилась к одному из них, росшему чуть в стороне от сцены.

– Ну вот, что я тебе говорила, «Крылья», – сказала она, заметив, что Катя смотрит в ту сторону. – Что ни говори, классно кто-то придумал с деревьями. Как тебе мой выбор? И ансамбль – на тебе, и всё остальное. Верка сказала, даже в Минске такой танцплощадки нет. Хорошо, что с погодой подфартило.

– Да, здорово, – согласилась Катя и снова бросила взгляд на сцену, успев заметить, как гитарист наклонился к какому-то парню и что-то сказал ему на ухо. Прислонившись плечом к дереву, тот не позволил себе никакой реакции, и, стоило заиграть музыке, вернул глазам выражение глубокой печали и снова повесил голову.

– Вот ты мне скажи, зачем играть медленную песню, если танцоров нет? Давай пройдёмся, ноги разомнём, – предложила Алеся и, взяв Катю под руку, повела мимо сцены, делясь воспоминаниями о том вечере, когда была здесь с сестрой. Однако Катя вдруг перестала её слышать, и, поравнявшись с парнем, решительно шагнула к нему навстречу.

– Можно вас пригласить?

Голос был чужим и на удивление спокойным. Внутри ничего не дрогнуло. Катя ощущала себя так, будто совершала что-то обычное, не требующее усилий. Узнать себя в этой смелой девушке не получалось и не получалось понять, чем смущён незнакомец, который рассматривал её с видом человека, утратившего связь с реальностью.

Смутившись под его пристальным взглядом, Катя начала заливаться краской стыда. Но бежать было некуда, кроме того, поздно. Улыбнувшись одними глазами, незнакомец взял её под руку и повёл в центр площадки, где уже танцевали несколько пар. Руки у него были холодные, и Катя вздрогнула, почувствовав, как они легли ей на талию, а потом сомкнулись теснее.

Высокий, плечистый, с тёмной копной вьющихся и спадающих до плеч, волос, не говоря о глазах, что прожигали насквозь, будто лучом лазера, был он слишком заметной фигурой для этих мест, чтобы пройти мимо, не посмотрев вслед.