Читать книгу Тайная жизнь Дилана Бладлесса - Маргарита Петрюкова - Страница 4

Я хочу написать автобиографию. Это желание крепнет во мне с каждым днем, и несколько раз я даже открывал свой макбук про, собираясь начать, но каждый раз пальцы замирали над клавиатурой, когда я понимал одну вещь.

Мы собрали группу, внутри которой не было громких конфликтов. Участники никогда не менялись, мы отлично ладим друг с другом. Мы настоящие друзья не только перед камерами. Мы никогда не лгали, мы те, кто мы есть.

Мне нечего сказать. Мои родители не были пьяницами или наркоманами, не били меня, и мы не перебирались постоянно с места на место, как обычно пишется в книгах многих моих коллег. Меня не выгоняли из школы, и я не попадал в неприятности, стоящие того, чтобы упоминать о них в биографии. У меня было много подружек, но никогда не было любовных драм. Мои друзья не умирали от наркотиков, я сам не лечился в клинике-срывался-снова лечился. Ничего этого не было.

Я не был женат, у меня нет внебрачных детей. Наверное. Обо мне не ходило никаких слухов, меня не обвиняли в гомосексуализме, никаких скандалов в прессе.

Так что я полностью положительный персонаж. Положительный до тошноты. И мне не о чём написать в своей биографии.

– Лейтон, – зову я гитариста.

– Что?

– Ты никогда не думал о том, что мы просто статисты в мире музыки?

– В смысле? – нахмурился тот.

– Что когда мы уйдем со сцены, о нас никто не вспомнит.

– Ты что такое говоришь? – Лейтон возмущен. – Артист жив до тех пор, пока жива его музыка! Почему о нас должны забыть?

– Потому что, по сути, мы ничем не выделяемся из общей массы рок-групп.

– Как это не выделяемся, Дилан? У нас есть свой стиль, свой саунд, мы продали миллионы пластинок…

– Да, сейчас это круто, я не спорю, но в долговременной перспективе это ведь никого не интересует.

– А перед лицом Вселенной – тем более, – кажется, Лейтона мои слова раздражают, – откуда вообще эти мысли, Дилан?

– Просто я хочу, чтобы нас помнили долго. Не хочу быть звездой-однодневкой.

– И что ты предлагаешь?

– Я не знаю, – я действительно не знаю. – Надо сделать что-то выдающееся! Такое, чего никто до нас не делал!

– Есть идеи?

– Нет, – признался я.

– Тогда давай возобновим эту тему, когда они появятся.

– Но ты же понял мою мысль, Лейтон?

Гитарист покивал, но я всё равно почёл нужным разъяснить:

– Я хочу, чтобы люди говорили о нас спустя многие годы, как до сих пор говорят о Beatles, Sex Pistols, Ramones, Nirvana!

– Опять он про Nirvana! – закатил глаза вошедший Джей.

– Ну, это ты высоко хватил, – настороженно посмотрел на меня Лейтон.

– Считаешь, мы не способны повторить их успех?

– Мы способны делать то, что делаем, делать это хорошо и не повторять чью-то историю, а писать свою, – сказал Джей.

– А вообще, ты не заметил, что перечисленные тобой группы кое-что объединяет? – задумался Лейтон. – Как минимум одного участника каждой уже нет в живых. Я надеюсь, Дилан, ты не решишь прикончить кого-нибудь из нас, чтобы «повторить их успех»?

Я добродушно смеюсь:

– По-твоему, я похож на убийцу?

– Кстати про убийц, – вспоминает Энди. – Слыхали про этого психа-сектанта из Денвера?

Если вы живете в Америке, вы не могли про него не слышать. Ненормальный фанатик решил очистить мир от «неверных», собрал кучку последователей, с которыми убил около десяти человек, а потом пустился в бега.

Все главные телеканалы пестрели новостями о нём, мамочки не пускали детей в школу, католики устраивали молебны, пока, наконец, его и всех сообщников не поймали. Но, судя по его аккаунтам в социальных сетях, у него осталось достаточно почитателей, чтобы вырезать полстраны, но этих людей нельзя привлечь к суду лишь за то, что они были подписаны на его твиттер.

– И что с ним? – оторвался от ноутбука Майк.

– Умер в тюрьме. Объявил голодовку и никто не мог заставить его есть.

– Ожидаемо, – пожал плечами Лейтон. – Все психи так и заканчивают.

– А ведь представьте, – Энди даже содрогнулся. – Этот тип был примерным семьянином, успешным на работе. Никому и в голову не могло прийти, что он убивает направо и налево.

– Меня только удивляет, как люди могли за ним последовать? – Джей делает глоток газировки и ставит банку на стол. – То есть, ведь он проповедовал геноцид в чистом виде.

– Псих с потрясающим даром убеждения, ничего удивительного.

– Направить бы его дар в мирное русло, – вздыхаю я.

– Поздно, – мрачно отвечает ударник. – Он умер.

Я снова возвращаюсь мыслями к своей ненаписанной автобиографии. Я мог бы написать о своей семье, но у меня её нет. То есть у меня есть родители, брат, но я не об этом. Все ребята в группе женаты, у всех по двое детей, только у Майка один.

И я сморю на них и не понимаю, когда они стали взрослыми. Да, мы определенно выросли за это время: сменили мешковатые штаны и тапки Вэнс на узкие джинсы и ботинки «Рокпорт», футболки с провокационными надписями на поло «Фред Перри». Остригли волосы. Но может это не признак зрелости, а лишь дань моде? Мы росли вместе, взрослели вместе, но я не могу различить тот момент, когда они остепенились, перешагнули эту черту, за которой я остался и топчусь там до сих пор.

Есть огромное количество девушек, которые хотели бы выйти за меня замуж, и я сейчас говорю не только о фанатках, а о тех, кого знаю лично. Но я не готов. У меня впереди целая жизнь, я рок-звезда, я не хочу быть кому-то обязанным, отчитываться перед кем-то. Да, мне тридцать пять, и в этом возрасте пора создавать семью. Но я женюсь тогда, когда действительно захочу этого, а не тогда, когда мне стукнет определенное количество лет.

– В такие моменты я думаю, что все наши попытки изменить мир тщетны, – вдруг говорю я.

– В какие моменты? – поворачивается ко мне Лейтон.

– Когда я вижу все это зло. Мы поём о справедливости, гордости, честности. О борьбе с этим дерьмом, которое вокруг творится.

– О, парня накрыл кризис среднего возраста, – вставляет Джей.

– Дилан, оно всегда будет. Мы стараемся, но не может кучка людей покончить с мировой несправедливостью. Наркомания, проституция, взяточничество, ложь, убийства, изнасилования, предательство…

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – ору я, закрывая руками уши.

Вся группа шокировано смотрит меня. В гримёрке воцаряется тишина. Нам с минуты на минуту выходить на сцену. Мне дико неловко перед гитаристом, и я спешу ретироваться.

Часто во время концертов я могу обнять кого-нибудь из участников группы, могу и расцеловать. Публике это нравится, ребятам – тоже. Мы отлично взаимодействуем друг с другом, и перформанс Children of Pestilence это уже больше, чем просто рок-шоу.

Но только не сегодня. Мы отыгрываем весь сет, на бис не выходим, ребята сидят в гримёрке, а я, стараясь оттянуть момент общения с ними, иду к поклонникам.

Кто бы что ни говорил, они много для меня значат. Общение с ними поднимает мне настроение, позволяет понять, что я не зря живу в этом мире, раз есть люди, которые меня любят.

Зарядившись позитивной энергией, я возвращаюсь в гримёрку. Нам принесли пиццу, но я не хочу есть. Музыканты сидят, уткнувшись в ноутбуки и телефоны, делая вид, что меня здесь нет. Я беру кусок пиццы, откусываю, кладу обратно.

– Лейтон, – слова застревают в горле.

Гитарист поднимает голову. Смотрит на меня, а я не могу ничего сказать. Гордыня – один из смертных грехов и, должен признать, я грешен. Место в аду уже ждёт меня, остается лишь собрать чемоданы и найти себе хорошую компанию, а с этим, я уверен, проблем не будет.

Лейтон всё смотрит на меня, ждёт, что я скажу. Глаза у него большие и голубые, а у меня зелёные. Голубые лучше, чем зелёные.

– Прости, что накричал. Я был неправ.

– Дил, – гитарист встал.

Чтобы быть ближе ко мне или чтобы не смотреть снизу вверх – не знаю.

– Скажи, у тебя всё нормально? Тебя что-то беспокоит? Поделись, Дил.

– Нет, у меня всё хорошо.

Чёрт, я только что пытался поделиться тем, что меня беспокоит, и что получил в ответ? Насмешки и полное нежелание хотя бы задуматься над моими словами. Спасибо, мне хватит.

Не могу больше терпеть пронзительный взгляд Лейтона. Отворачиваюсь.

– Ты собирайся, – говорит мне он. – Ехать пора.

Я рассеянно киваю, ухожу, пишу в Твиттер о том, что Children of Pestilence, возможно лишь капля в море групп, получаю десятки реплаев несогласных фанатов, утверждающих, что мы сама уникальность.

Ненадолго становится легче. Достаточно для того, чтобы я взял себя в руки и сложил вещи в чемодан.

Едем в отель. Молчим. Я делаю вид, что сплю.

Утро. Сижу в лобби отеля, проверяю социальные сети. До выезда ещё рано, но я не могу находиться в своём тесном номере. Всю ночь, пока я лежал в постели, мне мерещилось, что стены сдвигаются и вот-вот раздавят меня, поэтому лишь только чуть рассвело, я пулей вылетел оттуда.

Что-то странное творится с моим аппетитом. За последние три дня почти ничего не ел. Может, это из-за наркотиков? Но я не принимал ничего уже неделю.

На плечо мне ложится рука. Джей.

– Хреново? – спрашивает он.

Я молчу, но по моему лицу видно, что даже эпитет, употреблённый барабанщиком, не способен в полной мере описать моё состояние.

– Вот, чтобы не чувствовать себя так, как сегодня утром, не веди себя так, как вчера вечером.