Читать книгу Соблазны одиночества - Марго Эрванд - Страница 10

Элис Кларк была сложной женщиной, и общение с ней зачастую стоило Ронде немало нервных клеток, и все же она не привыкла бежать от проблем. А потому, получив второе приглашение за последние три дня, была вынуждена подтвердить свое присутствие на кофе-брейке в доме Валерии. Компенсируя свое отсутствие на празднике по случаю двухлетия Оливии, она купила большого пупса, который звонко кричал «мама» при нажатии на правую ладошку и «папа» при сжимании левой. Ну а чтобы хоть как-то умаслить вечно всем недовольную Элис, она заглянула в «Мэсис».

– Ой, Ронда, это так неожиданно приятно, – поблагодарила ее Элис, кутаясь в мягкий вязаный плед благородного бежевого оттенка.

– Ерунда, я так редко вас вижу, – отозвалась Ронда, добавляя в свой стакан с кофе два кубика сахара.

Стояла прекрасная погода, и они расположились во внутреннем дворе. Легкий осенний ветерок приятно шелестел в ветвях могучей пальмы, тень от которой создавала комфортный оазис под палящим полуденным солнцем. На столе стояли большие керамические кружки с кофе, от которого в воздух поднимались тонкие струйки ароматного пара. А теперь, когда Валерия вернулась из дома с серебряным подносом в руках, появилась возможность полакомиться тостом с джемом, кусочком розового торта, вероятно, оставшимся с минувшего праздника, а также шоколадными батончиками. Этот набор сладостей не вызвал у Ронды никакого интереса, к тому же она помогала Оливии распаковать ее подарок.

– И-и-и, – нетерпеливо пищала девочка, ерзая на кресле.

– Сейчас, моя девочка, еще один шнурок и готово, – комментировала свои действия Ронда, пыхтя над упаковкой.

– Выбросила бы ты эту дурацкую игрушку! – неожиданно грубо прогремел голос Элис.

Ронда как раз освободила правую руку куклы от пластиковых тисков и, подняв голову, успела перехватить недовольный взгляд женщины, направленный на вазочку с конфетами. И только теперь среди ярких оберток она смогла разглядеть маленького малинового мишку.

– Я что-то пропустила? – поинтересовалась Ронда, опережая Валерию. Игрушка была пластиковой и дешевой, вряд ли ее можно было купить в магазине, такие обычно кладут для привлечения клиентов в пачки с утренними завтраками, чипсами и другую продукцию, ориентированную на детей.

– Мы все, похоже, пропустили, – недовольно заметила Валерия, занимая свое кресло между Элис и Оливией. Бросив на дочь взволнованный взгляд, она зашипела: – Кажется, Норма тайком дает Оливии шоколад, а ведь она знает, как мы к этому относимся.

То, как Уилсоны тряслись над своей дочкой, всегда вызывало непонимание в душе Ронды. В такие минуты она всегда вспоминала, как они с Валерией в детстве любили ездить в ближайший мол и клянчить у родителей стаканчик замороженного йогурта: шоколадный, ванильный, клубничный, со вкусом чизкейка. И сложно представить, чтобы могло случиться, если бы кому-то из родителей вдруг пришло в голову ввести запрет на сладкое. Только благодаря тонне шоколада каждая из них смогла пережить первую неудачу в любви, первое разочарование и потерю. А теперь вдруг выяснилось, что сахар – это вред.

Бред.

Она отхлебнула кофе, наблюдая за тем, как девочка, сидя на свободном кресле, поочередно нажимает на ладошки новой игрушки.

«Мама, папа, мама, папа», – послушно откликалась на прикосновение кукла.

– Мне кажется, тебе нужно быть тверже в этом вопросе, – сказала Ронда, пряча глаза под темными стеклами очков. – Это твой ребенок, в смысле, ваш с Джоном, и только вы должны решать, что хорошо, а что плохо для вашей девочки. Сегодня столько информации о вреде сахара, что невольно задумаешься…

Ронда поймала на себе изучающий взгляд Элис. Наверное, она перестаралась в своем рвении настропалить Валерию против Нормы. Раньше такое милое подстрекательство всегда проходило как по маслу, но сегодня они были не одни, и Ронда мысленно поругала себя за эту вольность.

– Да, ты права, – воинственно отозвалась Валерия, приосанившись. Ее глаза вспыхнули огнем праведного гнева. – Абсолютно права. Как только она выйдет из больницы, я обязательно вернусь к этой теме. Джону придется меня выслушать!

Ронда тонко улыбнулась, продолжая чувствовать на себе тяжелый взгляд Элис.

– А как у тебя дела, Ронда? Я думала, ты присоединишься к нам на дне рождении Оливии, – заметила Элис, откинувшись на спинку кресла.

– На работе сейчас такой загруз, я и сегодня чудом смогла вырваться, – ответила Ронда, вращая в руке малинового мишку.

– Ты уже встретила своего принца или все еще в поиске?

– Так как его встретить, когда ваша дочь у меня из-под носа уводит лучших?

От неожиданности Валерия подавилась кофе. Хлопая себя по спине, она кашляла, а ее лицо заливала краска. Элис хотела прийти ей на помощь, но Валерия жестом остановила мать, хватаясь за стакан с водой. Несколько жадных глотков – и ее лицо начало бледнеть до естественного молочного цвета.

– А ты что, не рассказала маме о горячем бармене в кожаных штанах? – продолжала Ронда, возвращая малинового мишку в вазу.

– Бармен? – переспросила Элис с таким лицом, точно ей на обед предложили отведать жареных тараканов.

– Глупости все это, – начала оправдываться Валерия, обтирая ладони об брюки. – Тут и рассказывать не о чем.

– Ладно, не злись, я просто пошутила, – отозвалась Ронда, делая жадный глоток кофе. Приятное тепло, прокатившись по глотке, медленно опустилось ниже, согревая душу. – А возвращаясь к вашему вопросу, да, я до сих пор в поиске.

– Ох, девочки, пока вы были маленькими, с вами было гораздо легче, – покачав головой, запричитала Элис. – Я тебе желаю счастья, Ронда. Но бармен – это плохой выбор даже для тебя.

После того, как Валерия вышла замуж, в интонациях Элис появилось неприкрытое высокомерие, а между тем Ронда прекрасно помнила те времена, когда замученная домашними делами миссис Кларк брала в долг у ее матери до получки. Тогда они жили в соседних домах и искренне дорожили дружбой, но теперь от былой связи не осталось и следа. Валерия удачно вышла замуж, в то время как ее красавица-подруга до сих пор ходила в невестах. Однако до конца дня Ронда чувствовала себя оплеванной не от мнимого «венца безбрачия», которое Элис из года в год пыталась натянуть на нее, а от этого колкого уточнения «даже для тебя».

***

Несколькими часами позже, когда Валерия заглянула в гостевую комнату, чтобы пригласить родителей ужинать, она с трудом открыла дверь, прокатив по полу тяжелый пластиковый чемодан. Каждый раз, приезжая в гости, они не задерживались надолго, уже на второй или третий день своего визита мать начинала паковать чемодан. Сегодня был уже четвертый день, и Валерия позволила себе немного помечтать.

– Мам, ты что, серьезно? – разведя руки в стороны, спросила Валерия.

Элис молча пожала плечами, продолжив свои попытки справиться с какой-то шелковой блузкой. Струящаяся ткань песочного цвета непослушно свисала с боков, отказываясь складываться в ровный прямоугольник, как все остальные кофты, сложенные внушительной стопкой. Большинство из этих вещей совершенно зря проделали путь в три тысячи миль, потому как Элис ни разу не надела ни эту блузку, ни лимонную, ни белую, ни даже черную.

– Пап, ну а ты чего молчишь? – попыталась она заручиться поддержкой отца. – Вы же только приехали, я думала, мы съездим в Сан-Франциско, сходим к нашему дому.

– Нет, Вэл, ты чего, – отозвался отец, поднимаясь с кровати. – Ты же знаешь, мы тут долго не можем. К тому же дома дела, работа.

– Пап, ну какая работа, не смеши меня, – не сдавалась Валерия.

– Ну, ты это зря отца не слушаешь, – прокомментировала мать, бесформенным комком забрасывая блузу в пакет. – Папа действительно работает, и его там очень ценят. К тому же пенсия, она ведь небольшая, на нее особо не разгуляешься.

Сетования матери были ее обычной уловкой сгустить краски. Валерия прекрасно знала, что жизнь во Флориде стоит в несколько раз дешевле относительно Калифорнии, как и то, что Джон ежемесячно переводит на их банковский счет полторы тысячи долларов на нужды.

– В другой раз, дочка, в другой раз, – похлопав ее по плечу, сказал отец.

– Я это каждый раз слышу. Вы здесь всю жизнь прожили, ну неужели тебе не хочется повидаться с Артуром, Барри или Колином? Ты же дружил и работал с ними больше десяти лет. А мы с тобой, мама, могли бы съездить к Глории или навестить Джес, или удивить Кору. Ты помнишь, какая она была модница? Сколько лет вы с ней не виделись? Интересно, как она сейчас выглядит, – задумчиво протянула Валерия, плюхаясь на кровать.

– Ну, я лучше пойду, – буркнул отец и, метнув в сторону жены взволнованный взгляд, вышел из комнаты.

Элис с силой запихнула кофты в пакет единым комком, и теперь весь ее труд терял всякий смысл. После этого она рывком открыла крышку «Самсонита» и бросила его внутрь. Чемодан только на мгновение разинул свою пасть, но этого оказалось достаточным, чтобы Валерия успела заметить, что в нем все разложено аккуратными стопками. Валерия не сводила с матери глаз.

– Я тебя чем-то обидела? – спросила она.

– Что? Нет, Вэл, что ты. Нам действительно нужно домой. Так будет лучше.

– Ты уверена? – упорствовала Валерия. Она поднялась с кровати и погладила мать по руке. – Ты от меня ничего не скрываешь?

– Конечно нет! – выдавила из себя смешок Элис. – Ну что я могу от тебя скрывать?

8

– Сегодня начинаются слушания в суде по делу об убийстве миллиардера Томаса Говарда. Два месяца вся страна напряженно следила за развитием событий и сменой лиц тех, кому могла быть выгодна смерть влиятельного бизнесмена. В числе заинтересованных звучали имена не только его прямых бизнес-конкурентов, но даже тех, с кем покойный предпочитал играть в гольф. Однако все это осталось только на уровне домыслов и разговоров, потому как в кресле подсудимой оказалась вдова покойного – Каролина Говард, – говорила Ронда в микрофон, глядя в камеру.

Она стояла на ступеньках здания суда, с обеих сторон окруженная коллегами из разных СМИ. С минуту на минуту к зданию должна была подъехать Каролина Говард, и все они мечтали получить от нее хоть какой-то живой комментарий. Неделю назад представитель вдовы сообщил, что его клиентка берет год траура, который проведет вдали от светских раутов и общения с журналистами.

– Это что еще за ерунда? Зачем ей понадобилось делать такое заявление? – спросила она Джона, едва этот пресс-релиз лег на ее стол. – Мы же с тобой договаривались об интервью!

– Планы поменялись, – ответил Джон.

– Что значит поменялись? А мне теперь что делать? У нас уже неделю идет анонс прямого эфира с Каролиной Говард, как с этим быть?

– Думаю, ты найдешь способ выкрутиться.

– Я не хочу выкручиваться! У нас с тобой были договоренности, я свою часть выполнила…

– Спасибо, я это ценю. Но с интервью придется повременить. Поговорим позже, я сейчас занят, – сказал он, и Ронда не успела и рта раскрыть, как в трубке раздались короткие гудки.

Воспоминание о том, как Джон обошелся с ней неделю назад, комом подкатило к горлу. Она больно прикусила нижнюю губу. Оператор выглянул из-за камеры, встревоженный возникшей заминкой. Ронда, мельком взглянув в блокнот, который все это время держала в руках, тут же продолжила произносить заготовленный текст:

– Прокурор Люк Дженкинс долгих два месяца присматривался к вдове, примеряя на нее то один, то другой мотив для такого жестокого убийства. Всей страной мы обсуждали брачный контракт четы Говард, а также охотно стирали их грязное белье. О похождениях покойного ходили легенды, и все же главным мотивом остаются деньги.

За спиной оператора стало заметно оживление. Журналисты начали стекать по ступенькам к дороге, пытаясь занять более выгодную позицию. Ронда скрестила руки на груди – запись окончена. Оператор начал озираться по сторонам и, быстро поняв, что происходит, принялся менять положение камеры. Ронда к этому моменту была уже внизу, среди тех, кто наперебой тянул свои микрофоны и диктофоны к Каролине Говард и ее адвокату мистеру Уилсону.

Джон с двумя телохранителями огораживали и прикрывали Каролину Говард от камер папарацци, жаждущих крови. Уверенной походкой с идеально прямой спиной она шла вперед, словно статуя, высеченная из мрамора. Ни разу не обернулась ни на вопрос, ни на колкое замечание. Ее глаза были спрятаны за непроницаемыми черными стеклами очков, но Ронда была уверена – эта женщина смотрит только вперед. На ней был широкий черный жаккардовый сюртук с белыми лацканами по бокам и темные классические брюки с идеально ровными стрелками. Ее обычно коротко стриженные волосы заметно отросли, обнажая темные корни, но при этом прическа выглядела такой же безупречной, как и всегда.

– Что вам сказал муж перед смертью? Это вы вонзили нож в сердце своего супругу? Кому достанется империя мистера Говарда? – кричали журналисты.

– Кому могла быть выгодна смерть вашего супруга? Кому на руку сделать из вас крайнюю? – спрашивала Ронда, пытаясь быть замеченной Джоном.

В ее сторону он и не взглянул. Он взлетел по ступенькам, вслед за своей подопечной, и вскоре за ними захлопнулась тяжелая деревянная дверь, огораживая мир правосудия от назойливой суеты улиц и жужжания репортеров. Тележурналисты вернулись к записи своих сюжетов, а работники печатных изданий напряженно прослушивали свои диктофонные записи, в надежде услышать хоть какую-то реплику. Ронда покрутилась на каблуках, запрокинула голову и с минуту наблюдала за вальсирующими облаками.

– Мы писать еще что-то будем? – окрикнул ее оператор.

Ослепленная солнцем Ронда не сразу смогла рассмотреть окружающую реальность: мраморные ступеньки, бетонные колонны и, конечно, журналистов с микрофонами в руках. Она и сама продолжала сжимать такой же.

– Давай закончим и поедем, – скомандовала она, поправляя свой пиджак, одновременно сверяясь с записями в блокноте.

Парень в очках и растянутой безрукавке, с туго набитыми карманами, переставил камеру и, удовлетворившись полученным результатом, поднял большой палец вверх – запись началась.

***

– Мама, ты спишь? – прошептал кто-то, и Норма почувствовала тепло прикосновения на своем плече.

Она открыла глаза, освещение в палате было тусклым, а без очков Норма смогла разглядеть только мужской силуэт, нависший прямо над ней. Визитами ее не баловали, основными гостями за эти пять дней, что она лежала в больнице, были Майк да медсестра Анна, с которой она успела сдружиться за это время.

– Майк, сынок, тебя скоро перестанут сюда пускать, – посетовала она, улыбаясь. – У меня все хорошо, не волнуйся ты так.

– Мама, это я, Джон!

Сейчас, когда он перестал шептать, она хорошо слышала твердые металлические нотки старшего сына. Она протерла глаза кулачками и, взяв с прикроватной тумбочки очки, тут же их надела. Теперь размытая темная глыба не только обрела четкие линии, но и стала настоящим человеком – ее старшим сыном Джоном. Он, как всегда, был элегантен и красив в дорогом темно-синем костюме и белоснежной рубашке. За пять дней, что она лежала в больнице, это был лишь второй его визит. Норма всегда знала, что для Джона работа стояла на первом месте, но при этом никак не могла понять, какое место в его жизни занимала она, его мать. Он навещал ее в первый день сразу после операции, просидел у кровати не больше пятнадцати минут, но, так и не дождавшись врача, был вынужден уйти. И тогда Норма весь день провела в раздумьях, пытаясь понять, что так торопило его: работа или же нежелание встречаться с братом? И вот спустя четыре дня он снова в ее палате.

– Ты же говорил, что будешь занят всю неделю, – заметила она, убирая волосы со лба.

– И все же я тут, – ответил Джон, похлопав ее по руке. – Врач говорит, у тебя все отлично, и скоро ты сможешь бегать как раньше.

– Ой, не знаю, – закряхтела Норма, поглядывая на перебинтованную ногу. – Сустав они, конечно, заменили, но непонятно, как пройдет реабилитация.

Норма попыталась приподняться, и Джон подложил ей под спину подушку, что лежала на кресле. После этого он подошел к окну и провернул жалюзи, впуская в комнату серость осеннего дня. Но даже этого света оказалось достаточно, чтобы ослепить Норму. Сильно щурясь, она сняла очки, часто моргая. Когда глаза адаптировались к новым световым условиям, она вновь надела очки и нашла Джона стоящим у ее кровати с открыткой в руках. За все это время, что она провела в больнице, Майк успел превратить помещение в сто квадратных футов в настоящую оранжерею. При посторонних Норма его ругала и извинялась за такое поведение, но в душе гордилась и наслаждалась, ведь это было то, чего ей так не хватало после смерти Рональда.

– Видишь, что он тут устроил. Мне так неудобно, – пожаловалась Норма.

Джон молча воткнул открытку в букет.

– Доктор сказал, тебя завтра выписывают, – заметил он, усаживаясь в кресло.

– Да, Майк настаивает, чтобы я пожила с ним первый месяц, но у него же квартира на втором этаже, а мне два раза в неделю надо будет приезжать в клинику на процедуры.

– Что за глупости, у тебя есть свой дом! Надо договориться с сиделкой и все, – отчеканил Джон.

– И правда, так будет лучше и удобнее для всех, – согласилась Норма, переводя взгляд на вазу с дюжиной красных роз.

Отказать Майку будет непросто, но так будет лучше. Если она согласится поехать к нему, Джон ни за что не приедет ее навестить. Прожить месяц, а то и больше вдали от внучки казалось пыткой.

– Как дела у Оливии? Я вчера звонила и говорила с ней по телефону. Вэл тебе не рассказывала?

– Нет, и о чем вы говорили? – Джон облокотился на спинку кресла.

– Я ей рассказывала, что лежу в больнице. Сказала, что мне сделали операцию. Знаешь, я, наверное, так много об этом говорила, что к концу нашей беседы услышала от Ливи четкое «ация». Уверена, что она хотела сказать слово «операция».

– Все может быть, так что давай поправляйся, чтобы не пропустить первое настоящее слово своей внучки! – ответил он, бросая взгляд на часы.

– Уже уходишь?

Джон не успел ответить, в дверь палаты постучали, и тут же в комнату вошла молодая девушка в голубой униформе медсестры.

– Добрый день, ну как у вас дела? – спросила она, широко улыбаясь. – Это ваш сын?

– Да, старший, – с гордостью ответила Норма, с трудом дотягиваясь до сына. Она хотела похлопать его по руке, но вместо этого ее пальцы только соскользнули по шелковистой ткани его пиджака.

– Вы молодец! У нас весь коллектив мечтает с вами познакомиться, – с восхищением затараторила девушка.

Норма сразу поняла, о чем сейчас пойдет речь, но вклиниться в болтовню Анны было невозможно. За эти пять дней Норма прониклась симпатией к девушке, которая с удовольствием задерживалась у нее в палате, чтобы поговорить обо всем, кроме болезни и политики. И, конечно, сын Нормы нередко становился героем их бесед. Анна искренне восторгалась им и, как уверяла Норму, даже ставила в пример своему парню. Эту историю она рассказывала сегодня утром, и сейчас она звучала снова, но адресатом был совсем не тот человек.

– У нас в больнице много всякого было, но чтобы сын вот так украсил палату матери, это дорого стоит, – закончила Анна.

Норма с беспокойством посмотрела на Джона. Он вежливо улыбался одними губами, в то время как глаза превратились в узкие щелочки холодной ярости.

– Давление у вас, как у молоденькой девушки! – продолжала Анна, на этот раз уже обращаясь к Норме. – Бумаги на выписку вы уже заполнили, так что, думаю, завтра мне придется с вами попрощаться.

– Да, насчет бумаг, я хотела тебя попросить изменить адрес, я буду проживать…

– У меня дома, в Лос-Гатос, – закончил за нее Джон.

Норма в недоумении подняла взгляд, встретившись с улыбающимся лицом сына.

– Конечно, ты будешь жить у меня, я же твой любимый сын.

– Ну что за мужчина! – с восторгом сказала Анна. – Сейчас принесу новый бланк, и вы сможете его заполнить.