Читать книгу Незнакомка - Марин Кэлш - Страница 7

Льюис

Сейчас. День второй

Спустя секунду я тщетно пытался отдышаться от охватившего меня ужаса.

Я жив?

Авария! Черт побери, я же только что попал под грузовик. Я помню! Отчетливо это помню!

Открыв глаза, я вновь увидел перед собой проклятый терминал «Чикаго Мидуэй».

Черт бы его побрал. Да что происходит-то?!

Обернувшись, заметил Эшли. Как ни в чем ни бывало она стояло около меня все в том же коротеньком пальто, а на ее ногах – те же самые сапоги на просто ненормальном двенадцатисантиметровом каблуке.

Взглянув на авиатабло, замечаю, что текущее время в точности совпадает с тем, что я краем глаза увидел буквально два часа назад, стоя на этом же самом месте.

– Льюис? Ты в порядке? – В полуметре от моих ушей раздался обеспокоенный голос Эшли. Он вырвал меня из попыток сопоставить в голове увиденные факты.

– В порядке ли я? А ты-то, мать твою, как думаешь?! – прорычал я, задыхаясь от заполнившей легкие злости. Это все какой-то бред, не верю, что время могло зациклиться. Это ведь невозможно? Нет, конечно. Что за глупости. Она просто издевается надо мной. Это часть ее какого-то коварного плана, только смысл его мне совершенно непонятен. Но ведь я снова… снова попал в аварию. Мой мозг сводит меня с ума.

– Льюис? Посмотри на меня. – Она повернулась ко мне и, взяв мое лицо в теплые ладони, внимательно заглянула мне в глаза.

Когда она, поморщившись от моего ледяного взгляда, потянулась левой рукой к моему лбу, чтобы, по-видимому, проверить, нет ли у меня жара, я резко отшатнулся от нее, отчего ее руки тут же упали вниз словно две тонкие плети.

Не видя никакого смысла объясняться, я тут же выскочил на улицу и кинулся на парковку. Последним, что я заметил перед тем, как развернуться и стремительно покинуть тесные стены аэропорта, были стеклянные, практически бесцветные глаза Эшли, которые, как мне казалось, провожали меня до самого выхода.

Быстро окинув просторную площадку взглядом, я снова испытал чувство мучительного дежавю, непрерывно преследующее меня последние несколько часов. На мгновение я даже позволил себе подумать, что все это может быть лишь видением, а сам я сейчас, вероятно, мог бы лежать под капельницей и аппаратами жизнеобеспечения, поддерживающими во мне отголоски покидающей мое бренное тело жизни.

Машина.

Машина снова стояла на том же самом месте, где я и обнаружил ее все те же два часа назад.

Протянув руку в карман, я достал телефон, время на котором, к моему удивлению, в точности соответствовало времени, отображаемом на табло аэропорта.

Открыв машину и заскочив в нее с максимальной скоростью, на какую только способен, я, не осматриваясь, быстро вырулил с парковки и, проехав по трассе несколько минут в сторону города, свернул на первую попавшуюся улочку и остановился на безопасном расстоянии от скоростного потока проезжающих мимо автомобилей. Мне нужно найти доказательства, разобраться во всем, понять, схожу ли я с ума или кто-то за ниточки намеренно манипулирует моим сознанием.

Заглянув в бардачок, я нашел там подарок, завернутый в нежно-бирюзовую пленку. Нераспакованный, он выглядел в точности так же, как и до того, как я ловко ее разорвал. Два часа назад, если верить часам. Однако, несмотря на то, что я четко помнил своим действия и мог подетально восстановить их в памяти, на соседнем сиденье никакого мусора я не обнаружил.

Наспех развернув упаковку, я нашел в ней уже до боли знакомый мне браслет.

Выкинув коробку с браслетом в опущенное боковое стекло, я с силой схватился за руль и, буквально заставляя себя дышать, попытался сохранить в себе последние остатки самообладания.

Дрожащими пальцами разблокировав сенсорный экран своего смартфона, я зашел в журнал вызовов, чтобы перезвонить Тони. Но какого было мое удивление, когда я не увидел его имени в списке последних вызовов.

Дьявол, кто мог подчистить память в моем телефоне? Я точно ему звонил… или это, черт возьми, – мой истерический смех заполнил пространство небольшого салона «Тойоты» – тоже галлюцинации?

Время на табло, машина, авария, вторая авария, черт ее подери – сознание снова и снова подкидывало мне незамысловатые факты, пытаясь убедить в том, что я не спятил. Хотя как я могу быть в этом уверен, если все вокруг упрямо говорит… нет… кричит об обратном?!

И тут меня озаряет. Моя бывшая девушка могла предусмотреть все, но ведь она никак не могла подговорить крупную телекоммуникационную корпорацию!

Воодушевившись гениальной идеей, я спешно нажал на иконку приложения моего мобильного оператора. Спустя несколько секунд приложение успешно загрузилось, и я, намереваясь найти наконец доказательства своей вменяемости, открыл вкладку истории вызовов и быстро пробежался по детализации последних звонков.

Дата! Я замер.

Среди последних вызовов я не нашел номера моего друга, зато… О Боже! Я знаю этот номер наизусть. Но я не набирал его уже ровно год.

Звонок на него был совершен всего каких-то жалких тридцать восемь минут назад, если, конечно, верить данным моего оператора.

Я точно знаю, что контракт на этот номер разорван, и, скорее всего, он уже передан другим людям, но все же что-то заставляет меня открыть окошко приложения «Телефон», и я, буквально на автомате, за секунду вбиваю все цифры, которые за многие годы вытатуировались в моей памяти.

– Милый? Ты что-то хотел? – В трубке раздался нежный и наполненный любовью голос, от которого в груди все так болезненно сжалось. Голос покинул меня, а горло словно залили раскаленным металлом.

Я не плачу, я почти никогда не плачу, но сейчас я просто не в состоянии сдержать этот хлынувший поток влаги. Я чувствую, как жжет глаза, а легкие буквально приросли к позвоночнику и не желают принимать в себя ни капли воздуха.

– Мы как раз достали телефоны, чтобы отключить, мы уже сидим в самолете.

Не понимая, откуда я нашел в себе силы говорить, я наконец-таки сумел издать какой-то сиплый звук, похожий на:

– Мама?

Голос в трубке принадлежал моей покойной матери.

На фоне десятка чьих-то оживленных голосов послышался знакомый хриплый бас: «Джулия, прекращай говорить, самолет уже взлетает». Мой отец. Через секунду я услышал ту же просьбу голосом молодой девушки. «Дорогой, это сын звонит. Наверняка это что-то важное».

– Сынок! Что-то стряслось? – Голос матери моментально наполнился волнением. Наверное, это потому, что она услышала, как напряжен мой.

– Мама… Мама, это правда ты?

– Луи, – так ко мне обращалась только моя мать, – сынок, что стряслось?! – Снова повторила она уже более громко и твердо.

– Я просто не могу поверить, что слышу тебя, – прошептал я каким-то чужим гортанным голосом, который, как мне показалось, принадлежал не мне.

Кажется, они действительно находятся в самолете, поскольку голос девушки, звучащий, наверное, в полуметре от телефонной трубки матери, все не умолкал, требовательно прося ее отключить телефон:

– Мэм, пожалуйста. Мы уже взлетаем. – Тонкий голосок молоденькой стюардессы прозвучал предельно вежливо, но нотки раздражения ей скрыть все же не удалось.

– Сынок, прости, нас просят отключить телефон. Ты точно в порядке? – На секунду, ожидая ответа, она замолкла, но я не мог вымолвить ни слова. – Мы скоро будем у вас, и ты нам все расскажешь. Встретимся в аэропорту, хорошо, милый?

Сладкий голос мамы обволакивает, отправляет в детство, заставляя вспомнить времена, когда я был еще ребенком, а она с искренней заинтересованностью и настоящей материнской заботой просила меня рассказать, как прошел мой день.

– Я люблю тебя, мам… – прошептал я сквозь пробившие дамбу слезы. – Я так рад слышать тебя.

Пусть мои слова прозвучали слишком сентиментально, но, черт возьми, это ведь моя мать.

Моя покойная мать, – напомнил я себе.

– Господи, Луи, ты плачешь? – спросила мама с неприкрытой тревогой. Она знала, что мне свойственно скрывать свои эмоции. Я скрывал их все. Кроме гнева. Гнев был моим самым любимым чувством: верным и предательски сладострастным. А вот другие чувства я мастерски хоронил в самых глубинах своей души: никаких проявлений слабости – я никогда не относился к людям, которые предпочитают ныть и лить слезы попусту. – Мне не послышалось? – Голос мамы задрожал, а у меня внутри все словно разрывалось на миллион маленьких частей. Мне вдруг так много захотелось ей сказать, но все мысли словно разом покинули меня. Я попытался ухватиться хоть за одну из них, но они неумолимо, с бешеной скоростью увиливали, оставляя на своем месте лишь пустой безмолвный ветер.

«Джулия», – напористый тон моего отца прервал тягостную тишину, но мать, едва слышно выругавшись, отмахнулась от него.

Я так и вижу, как она бросает ему укоризненный взгляд, от которого отец всегда замолкал, зная, что горячая мексиканская кровь его жены обязательно возьмет свое. А сцен в общественном месте отец, будучи по происхождению чопорным британцем, старался избегать.

С моей будущей матерью они познакомились в солнечной Калифорнии, когда мой отец приехал туда по направлению из лондонского филиала крупной американской компании, в которой работал каким-то инженером-техником. В Америке он должен был провести всего пару-тройку лет, но еще в первые месяцы работы на новом месте познакомился с юной стажеркой, которая пришла в компанию сразу же после окончания Калифорнийского университета.

Экзотическая внешность очаровательной девушки с оливковой кожей и светящимися глазами цвета морской волны покорили моего отца так быстро, что уже через год после знакомства они поклялись любить друг друга до скончания веков.

– Луи, что бы ни случилось, все будет хорошо, ты же это знаешь? – Мама всегда учила меня быть оптимистом, несмотря ни на что, и всегда подбадривала меня, даже того, когда я сам ее об этом не просил. – Самолет прилетит уже через полчаса, и мы обо всем поговорим. Мы с папой тоже тебя очень любим. – Она старалась вложить в свои слова столько уверенности, сколько могла, но ярко выраженный акцент с потрохами выдавал волнение, которое за минуты нашего разговора наверняка тоннами скопилось в ее горле.

Обычно она говорила на практически чистом английском, но в такие моменты мексиканский акцент все же проступал. Эту особенность я заметил еще в детстве, когда она, заметив печаль в моих глазах, пыталась выяснить, что случилось со мной в школе.

Пару секунд и она, и я молчали. Я слушал ее размеренное дыхание, а она, думаю, ждала моих возражений.

– Мэм, пожалуйста. – В трубку ворвался знакомый голос все той же стюардессы, а по характерному гулу двигателей и голосам в салоне я понял, что самолет уже собирается подняться в воздух.

– Дорогой, я отключаюсь. Целую тебя. До встречи. – С этими словами шум в динамике исчез, а я, все еще удерживая трубку у уха, вглядывался в зеркало заднего вида и пытался навсегда запечатлеть в памяти голос, который больше и не надеюсь услышать.

И вдруг до моего сознания наконец добралась одна-единственная мысль, которая оглушила меня словно многофунтовый молот.

Самолет. Через полтора часа.

Разблокировав потухший экран, я вновь набрал номер матери и, стараясь побороть подступивший к горлу комок, вновь поднес телефон к уху, но на этот раз услышал лишь сообщение о том, что абонент недоступен.

– Проклятье! – громко выругавшись, я сжал телефон в руке и со всей силы ударил им по рулю. – Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Отчаяние заполнило меня, а сердце грозило вот-вот разорваться. Мне хотелось кричать, кричать так, чтобы крик заполнил каждый миллиметр этого гребаного мира. Сложно держать себя в руках и сохранять силы, когда судьба, – выждав, когда твои раны затянутся и рискуя разорвать их в клочья вновь, – смело протягивает тебе руку, а в самый последний момент, когда ты наконец решаешься ей довериться, опускаешь стены и делаешь шаг навстречу, с усмешкой отдергивает.

Отперев дверь машины, я вышел на холод. Ледяной северный ветер тут же обжег лицо. Но я рад этому, поскольку боль, ощутимая кожей, в разы меньше той, что уничтожает меня изнутри. Я хочу, чтобы она полыхала, и с радостью отдаюсь стихии на растерзание.

Допустим, все это реально, а мои родители были сейчас на пути из Колумбуса в Чикаго. Однако что с того? Я не мог ничего с этим поделать. Ничем не мог им помочь. Я знал, что произойдет. Я смеялся, и этот смех с собой уносил ветер. Мой живот уже скручивало от непрекращающегося хохота, но это была не радость, нет. Я чувствовал, что схожу с ума.

Минута за минутой, с ужасом, охватившим меня с ног до головы, я принимал всю ту боль, которую мне дарил сегодня зимний Чикаго. Снежинки падали на лицо, а я вдыхал, вбирал в себя этот морозный воздух. Холод пробрался глубоко в мои кости, но я так и остался стоять без шапки, перчаток и с расстегнутой, как и тогда, когда выбежал из стен аэропорта, курткой.

Спустя время я забрался в машину. Двигатель я отключил, а поскольку дверь все это время была открыта, температура в салоне, пожалуй, опустилась до нуля.

Солнце уже зашло за горизонт, а небо, словно огромный купол, накрыла ночная мгла. Но сегодня, благодаря улегшемуся повсюду белоснежному снегу, темнота не могла полностью поглотить свет. Сверкающие льдинки беспрекословно отражали падавшие на них от фар проезжающих мимо машин лучи. Но тьма, вопреки этому, могла победно ликовать – она сумела целиком завладеть моим сердцем.

Периодически посматривая на часы на экране телефона, я с тревогой ожидал минуты, когда, согласно моим предположениям, самолет должен был пропасть с радаров.

Выждав некоторое время, я трясущимися руками открыл браузер. Раскрыв главную страницу сайта CNN, я не увидел никаких тревожных новостей, но на душе все равно что-то не давало покоя. Я ежеминутно обновлял страничку, и с каждой секундой тяжесть в животе закручивалась все более тугим узлом.

Пять минут, десять, пятнадцать… Я уже было хотел выдохнуть, как после очередного обновления на экране высветилось сообщение:

«Срочная новость! Рейс AS4733, следующий из Колумбуса в Чикаго, несколько минут назад исчез с радаров».

Закрыв глаза, я попытался смириться с мыслью, что самолет упал. Я знал, что в этот момент происходило в аэропорту: как из стороны в сторону хаотично носились испуганные встречающие, как, несмотря на пугающие новости, жизнь все же продолжала свой привычный ход – другие самолеты прилетали и улетали, радостные лица заполняли зал, а на стойке регистрации стояла очередь жаждущих поскорее оказаться в жарком Лос-Анджелесе.

Я помнил их лица и видел, как несколько особо нервных пассажиров в последнюю минуту развернулись и ушли. Наверное, они и так с трудом заставили себя купить билет, а не отправиться в другой конец страны на колесах. Но прямое доказательство их опасений стало для них последней перевесившей каплей – авиакатастрофы реальны, и случаются они не только в кинофильмах.

На землю ежедневно приземляются сотни тысяч людей. Кто-то садится и взлетает каждые две-три секунды. По статистике, шанс разбиться на самолете ничтожно мал – менее одной сотой процента. Даже при таком оптимистичном раскладе в день должно было бы падать аж тринадцать самолетов. Но на деле же в год во всем мире обычно случается не более двадцати авиакатастроф.

Вообще-то, статистика – очень занимательная вещь, но не тогда, когда ты оказываешься в числе тех, чью вероятность возникновения считают настолько незначительной, что просто-напросто решают не брать в расчет.

А каков шанс умереть от падения самолета в канун Рождества? Рождество, хоть многие об этом и забыли, – праздник веры. Как Бог мог допустить это в такой святой день? Может быть, это знак, призванный привести нас к пониманию: мы не короли этого мира, не все подвластно нашей воле и желанию. В последние десятилетия этот праздник превратился лишь в повод нарядить свои дома и повеселиться; маркетологи используют ощущение радостного предвкушения, чтобы поднять продажи, а продавцы елей сделали из этого прибыльный бизнес: некоторые готовы отдать за одно лишь дерево аж восемьсот баксов! И с такой жадностью бизнесменов я сталкивался лично – праздничное настроение всегда способствовало отличной выручке.

Но изменилось ли что-то за прошедший год? Может, люди стали чуточку добрее и рассудительнее? Задумались об истинном предназначении праздника и стали верить в то, что за каждый поступок рано или поздно воздастся? Нет. Первые несколько дней все основные каналы Америки активно обсуждали данную тему – да и то всего-то из желания поднять рейтинги новостных передач. Это был просто очередной громкий инфоповод. Но вскоре и обычные люди позабыли о произошедшем. Случившееся навсегда отпечаталось лишь в памяти тех, кто в тот день потерял своих близких. Мы не усвоили урок, если это было именно им.

Телефон запищал, и на экране высветилось сообщение от Эшли:

«Где ты?»

Я не нашелся, что ответить, но и злость моя угасла. Возможно, она тоже была заложницей, а не устроителем этой странной ситуации. Я не мог отрицать, что это слишком реально, чтобы быть фикцией.

А еще я не мог сомневаться в том, что во мне закралась совершенно сумасшедшая идея: а что, если это неспроста? Что, если эта «петля времени», в которой я оказался, – не проклятье, а шанс?

Шанс. Изменить. Прошлое.