Читать книгу Спроси у неба - Марина Алант - Страница 7

Вскоре у Тамары появилась сестренка. Но прожила она всего несколько дней. Соседи, которые ничего о втором ребенке Холодовых не знали, после говорили Тамаре: – Мы как маленький гроб увидали, так и подумали, что ты померла. Стало быть, жить долго будешь.

После родов мама очень стала животом маяться. Отец повез ее в местную больницу и вернулся один: маму положили в стационар. Дом будто опустел без мамы. Бабушка все молилась на образа, вставала на колени, кланялась до самого пола. Звала к себе Тамару.

– Подойди, помолись за маму.

– А как молиться?

– Проси, чтобы мама болеть перестала. А я тебя молитвам научу.

Тамара села на стул, сложила руки как бабушка и сказала:

– Мама, выздоравливай, пожалуйста. Приезжай скорее, а то без тебя грустно очень.

– Ты вон куда проси. На иконки.

– Бабушка, а почему они так высоко висят?

– Потому что боженька на небе живет. Высоко. Ты у неба и проси за маму, – учила бабушка Маша, сверкая единственным зубом. Однажды Тамара спросила, как бабушка грызет сухари без зубов. Очень уж она сухари любила. Сядет на лавочку у дома, достанет из кармана насушенные хлебцы, похрустывает с удовольствием и смотрит, что кругом деется. На вопрос бабушка Маша отвечала: – А у меня десны как зубы, дубовые стали.

Дождалась Тамара, когда бабушка закончит свою шептательную молитву и снова спрашивает:

– А почему в школе говорят, что бога нет? А небо – это воздушное пространство.

– Откуда им знать, есть бог или нет?

– Ученые в огромные телескопы все небо изучили. В космосе много миллионов планет и звезд.

– Тоже мне невидаль. Вон они, звезды, все светятся ночью. Их и без телескопа видно. А бог то, он ведь еще дальше. Он создал и землю нашу, и все живое на ней, и звезды, и солнце. Вон как бог далеко, как же его можно увидеть? И как ему не быть-то? Вот скажи, отчего солнце всегда одинаково встает и заходит? Отчего весна приходит, и деревья распускаются, жить начинают? Отчего раны заживают, болезни отступают?

– Так это природа, бабушка.

– А кто ж эту умную природу создал? А-а-а, то-то.

– Бабушка, а когда маму выпишут из больницы?

– Не знаю, внученька. Об этом только боженька знает.

– Хорошо. Я тогда спрошу у неба.

А утром она вглядывалась в невероятно прекрасное небо и нисколько не сомневалась, что бог, создавший такую необъятную красоту, обо всем знающий и умеющий исполнять любую просьбу, смотрит на нее, Тамару, из таинственной глубины лазурной бездны. По дороге в школу, решив не терять времени, она повторяла про себя просьбу о мамином выздоровлении, поглядывая то в небо, то себе под ноги, чтобы не споткнуться.

А вскоре отец привез маму домой. Стало все по-прежнему. Мама шила и пела, только не носила тяжелые ведра и не выходила со двора. Сядет на скамеечке, вздыхает. Тамара никуда от матери не отходила, соскучилась. Раскладывала у нее на коленях мизерные одежки, наряжала куклу в платьица, сшитые мамой и немного ею самой, подпоясывала тоненькими поясками.

Недолго мать находилась дома. Вскоре ее живот раздулся, стал некрасивым, мать ходила с трудом, морщилась от боли. Бабушка говорила Тамаре, что у матери водянка, значит, в животе вода, и что плохо дело. И мать опять забирали в больницу. Временами мать появлялась снова, но была все слабее и слабее. И вновь исчезала на долгие недели. Так прошли полгода. Из местного стационара ее, увядающую, перевели в городской. Совсем еще молодое тело лишилось своей природной силы, как кувшинка, вырванная из реки.

Мать пришла попрощаться весной, спеть последний раз свою песню, когда в непрогретых уголках растущего дня еще лежал снег, и небо улыбалось лучистой лазурью, и птицы оживленно кричали, репетируя брачные песни, и мир, вернувшись из хмурого полузабытья, дышал созиданием и возвещал о продолжении жизни. Она пришла во сне нежной дымкой, когда ее тело еще не остыло.

А когда сон развеялся, ее больше не стало…

Не выдержав смерти дочери и болезни внучки, следом слегла бабушка. Выходить бабушку было некому и возможности никакой. Приехал брат Клавдии Алексей, бабушкин сын, забрал ее в Павлов Посад.

Небо рухнуло одним днем.

* * *

Но время шло. Катилось колесо солнца с востока на запад, с восхода на закат. Через год после смерти матери отец привел в дом Чужую. И была она не краше тех, кто на сердце красавца-вдовца претендовал, и не моложе. Но бездетная и “переспелая”. А значит, за хозяйство всерьез примется: не до гуляний ей и тряпок.

Тамара молча Чужую ненавидела, смотрела на нее исподлобья, но ни в чем не перечила, всю работу черную выполняла. И корову в лугах доила, и огород полола, и ведра тяжелые носила из пруда. Раз увидела соседка два полных ведра в руках худенькой Тамары, пришла к ней в дом с мачехой ругаться.

– Что ж ты, Катерина, девку в черном теле держишь? Горбатой хочешь сделать? Коль Митька вокруг себя ничего не видит, я девку гробить не дам. Так и знай.

Больше мачеха тяжести носить Тамару не заставляла, сама носила. Но от других обязанностей одиннадцатилетнюю девочку не освободила. И все зорким глазом наблюдала, кабы та первый огурчик с грядки не сорвала. Ранние огурчики большую цену на рынке имели. А в торговых делах Катерина очень деловитая была. Правда, к трудам в огородном деле и интерес, и охоту имела – не приуменьшить. Огурцы – она ведь культура капризная. Чуть проморгал, замерзла или высохла. Один день поливать ее надо, пленочную крышу снимая, а после полива опять натягивая, другой день – собирать, обвязав талию тряпицей два раза, чтобы карман получился большой. Упустишь, перерастут до размеров нетоварного вида. Потом огурцы в бочку с водой ссыпали, оттуда – в мешок. Влажные, они гладкими и блестящими казались. Отец отвозил Катерину с мешками в Троицу на вокзал, а дальше она сама распоряжалась: с поезда мешки стаскивала, носильщиков кликала, до рынка добиралась.

Сказать, что она падчерицу обижала или бранила, было не можно. Слова грубого Тамара от нее не слыхала, хотя и ласкового тоже. Но долго мачеху Тамара к сердцу не принимала. Ревновала к ней отца очень. Поначалу и Дмитрий недоволен был новой женой: готовила невкусно, чистоты прежней в доме не было. Но потом Катерина исправилась и всему научилась: и стряпать, и шить, но больше всего лишние деньги припрятывать по-женски и копить. Тамара подмечала это мачехино умение, но молчала, виду не показывала.

Через год родился Володя, и в Тамарину невеселую жизнь заглянуло солнце. Воспрянул и отец.

Не было в тот год большего интереса у Тамары, чем улюлюкать с малышом, качать его колыбельку, наблюдать, как мачеха мяконькими пеленками стягивает его пухлые ножки. Она бежала из школы к своему любимому Володеньке, перенимала его из рук Катерины, подставляла ему в ладошки свою пшеничную косу, чтобы он ее теребил, тонула в его нежном притягательном запахе.

Мачеха без всякой тревоги оставляла младенца с падчерицей, освобождая себя для хозяйственных дел. Тамара усаживалась рядом с кроваткой брата и делала уроки. Тот тискал погремушки, агукал сам с собой, и не плакал, чувствуя рядом родную душу.

Летом его брали на огород, клали в манеж-ящик, сколоченный отцом, а сами погружались в колкие зеленые волны огуречных плетей. Коляски у Володи не было. Да и незачем. Он и без нее с утра до вечера дышал ароматным воздухом благоухающего сада и свежей зелени. Так он и рос на огороде, ползая по манежу и пробуя на вкус все, что заглядывало в его пространство, прорастая. А чуть подрос, любимым лакомством его стали помидоры, подслащенные сахаром.

В конце лета случилось большое событие. Сломали старый дом, начали строить новый. И все вокруг тоже стало казаться новым или каким-то особенным. И сердце пело у порога осени по-весеннему, и была радость теперешняя от предвкушения радости грядущей.

Соседи воровато или с напущенным равнодушием заглядывали в проем сверженного забора, раззадоривали еще больше собственную зависть и шли себе дальше, не насытив вдоволь любопытства.

Рядом со свежо пахнущими бревнами будущего сруба косо ютилась старая сараюшка, сохраненная на очищенной от рухляди площади, чтобы укрываться от дождя. Ночевали у сестры Клавдии в конце села, тетки Натальи.

Из торжественной стены сложенного бревна ручной рубки за два месяца вырос дом – пятистенок, не чета прежнему. Крыша, покрытая по-модному железом, высилась особняком среди старых соломенных соседских крыш, выстроенных в ряд точно рекруты в поношенных епанчах.

На том красоту не закончили, сруб обили деревянными планочками-дранкой, окна нарядили в резные наличники. А когда Дмитрий начал пристраивать веранду, соседи зашлись в недоумении, почто Холодов изощряется как барин. Так и пристало к нему это знатное прозвище вплоть до самой его кончины.