Читать книгу О котах и людях: о ястребинке и розах - Марина Аницкая - Страница 5

Джимми был прав – если обниматься и прыгать под громкую музыку, то убить кого-нибудь хочется гораздо меньше. Потом Блейз перевернул пластинку, невидимый оркестр затянул что-то томное, и появилась возможность отдышаться. Упрыгавшийся Джимми был горячий, как печка. Керидвен потянула его на улицу.

Снаружи было прохладненько. Керидвен утерла пот со лба. Джимми ухмыльнулся и полез в карман за папиросами. Алый огонек высветил усмешку на лице.

– Ну что, легче стало?

– Ага… Черт, ногу стерла. – Керидвен стряхнула туфель и принялась разглядывать пятку. Джимми поддержал ее за локоть. Керидвен оперлась на него, обуваясь. Джимми отвернулся, выдыхая дым в сторону. В темноте блеснули зубы.

– Как умаешься – всегда легче. И убить никого не хочется.

– Это да… – пробормотала Керидвен.

Джимми засмеялся в темноте. Керидвен не столько видела, сколько ощущала его взгляд – тяжелый и теплый, как ватное одеяло.

– А я думал, только Блейз такой… феями укушенный. А ты тоже, оказывается…

– С чего ты взял? – сухо спросила она.

– Да ты не обижайся. Он мне, считай, жизнь спас, когда в тюрьме сидели…

– Что делали?! – поразилась Керидвен.

– Он что, тебе не сказал?.. – удивился Джимми, и вдруг замолчал на полуслове.

Из-за поворота, полыхая фарами в темноте, вывернула самобеглая повозка – и еще одна, и еще…

Машина остановилась у крыльца. Из нее выскочил водитель и распахнул дверцу.

Наружу появился старый О’Рурк.

С другой стороны, хлопнув дверцей, вылез отец Джозеф.

– Керидвен, ступай внутрь, – совсем другим голосом сказал Джимми, заталкивая ее себе за спину, и шагнул вперед, расплываясь в улыбке:

– Добро пожаловать на праздник, господин О’Рурк!

В сарае, и без того переполненном, стало совсем тесно. Одинаковые О’Рурковские молодчики возникли у дверей и у окон. Народ притих. Джимми, нимало не смущаясь, все тем же жизнерадостным голосом принялся объяснять устройство граммофона. О’Рурк, не слушая, шарил по толпе зрачками. Под его взглядом все сникали.

– Ора здесь? – наконец, спросил он тяжелым голосом.

Джимми замер на полуслове. Ора шмыгнула носом, вздернула подбородок и шагнула вперед.

О'Рурк смерил ее с головы до ног тяжелым взглядом.

– Наконец-то в платье, как порядочная, – бухнул он.

В толпе зашептались. Отец Джозеф за спиной О’Рурка опять начал багроветь. Керидвен прикусила губу, чтобы не заржать в голос.

– Чтобы до полуночи дома была, – вынес вердикт О’Рурк. – Финн?

– Й-я… – толпа выдавила Финна навстречу папеньке.

– Проследи.

– Есть, сэр… – выдавил Финн.

О'Рурк-старший переложил сигару из одного угла в другой и направился к выходу. Молодчики потянулись за ним. Джимми скользнул следом, на правах хозяина.

Преподобный Джозеф остался стоять, где стоял, открывая и закрывая рот, как карась, вытащенный из воды.

– Водички, отец Джозеф? – участливо спросила Керидвен.

– Ты?! Да чтоб я из твоих рук что-то взял! Да скорее моя палка зацветет!

Отец Джозеф саданул тростью по глиняному полу. Трость немедленно застряла. Преподобный принялся ее вытаскивать – и отшатнулся.

По трости, разворачиваясь, позли стебли – нежненькие и зелененькие, ползли, оплетали гладкое дерево, разворачивались резными листочками, быстро, как во сне.

Преподобный задохнулся от возмущения.

У Керидвен дернулся глаз.

– Введьма!.. – с трудом выдавил преподобный.

– Вот уж нет… – сквозь зубы процедила Керидвен. Ее тоже начало потряхивать. – Вот уж я тут, честное слово, ни при чем… Знаю я одного такого… с розочками… Задрал уже со своими фокусами! – заорала она в потолок. – Трус проклятый! Или выйди и покажись, как подобает, или катись из моей жизни! Слышишь ты меня, Эльфин чертов Гатта, как там тебя?!

«Это не я».

Керидвен осеклась.

Эльфин стоял совсем рядом; совершенно такой же, как всегда, довольный, разве что не искрящийся, и выражение у него было самое шкодное – то ли пощечину влепить, то ли поцеловать. Ни того, ни другого она сделать не успела – Эльфин скользнул ей за спину, развернул за плечи, легкая холодноватая ладонь легла ей на глаза.

«Смотри!»

Здание расслоилось. Все, что было твердым, устойчивым, солидным распалось на точки и мельтешение – будто ребенок быстро крутит камень на веревке, и он кажется обручем. Все, что можно было потрогать, превратилось в звон и кружение; толпа в холле умножилась многократно – как все входят-то сюда? – все от мала до велика стали прозрачные – множество прозрачных людей, вложенных друг в друга, а среди них сновали другие – похожие на людей, и непохожие, и все это переливалось, звенело, струилось – а посередине зала таращился на свой посох преподобный, застывший, как на переводной картинке, а перед ним стояла высокая, тонкая, невыразимо прекрасная женщина с ясным детским лицом, и к ее вытянутой ладони тянулись вверх от посоха ползучие розы.

«Не все на этом свете крутится вокруг нас, Керри» – она услышала, как Эльфин ухмыльнулся.

От этой улыбки в голосе, от этого «нас», сказанного так легко, у нее защемило внутри. Господи, с кем я связалась. Чего я от него хочу вообще. Ангелы созданы для радости, а не для нашего всего.

Невыразимо прекрасная сияющая женщина подняла голову и посмотрела поверх Керидвен на Эльфина. Эльфин кивнул – Керидвен ощутила движение спиной. Женщина-ангел повернулась к преподобному и посмотрела на него задумчиво. Запах роз стал гуще.

«А почему у преподобного ангел – женщина?»

«Ему так понятней».

Женщина-ангел зашла своему человеку за спину и положила ладонь ему на глаза.

Преподобный закричал.

Ноги у него подломились, он схватился за ворот – в стороны полетели пуговицы.

Женщина-ангел подхватила его, аккуратно, без усилия опустила на землю – и сама грациозным движением опустилась рядом на колени. На лице ее рябило нежное и внимательное выражение. Ангел на мгновение вскинула голову – сверху кружились и падали алые розовые лепестки, растекаясь по земле алыми блестящими разводами. В разводах плясали отблески – от мягко сияющих одежд ангела.

Ангел наклонилась, заботливо улыбнулась и тонкими белыми пальцами впилась в глазницу преподобного. Преподобный дернулся. Ангел вынула глаз, белый и круглый, и с тем же серьезным, внимательным и ласковым выражением принялась полоскать его в алой лужице.

Керидвен передернуло.

«Не смотри. Это их личное».

Эльфин развернул ее за плечи к себе. Керидвен сглотнула. Эльфин погладил ее по голове, пропуская пряди между пальцами. От прикосновения, от нежного, внимательного взгляда мурашки шли по коже. Будто где-то внутри распахивается бездна, будто в нее начинают сыпаться, сыпаться, сыпаться алые лепестки.

Керидвен зажмурилась. Страшно. Боже, зачем так страшно…

«Чужое всегда страшно. Не думай об этом».

Эльфин улыбнулся стеклянной улыбкой. Керидвен моргнула.

«Это и есть твой мир теперь?»

Щека у него была гладкая и теплая, как прежде, и, как прежде, отзывалась на касание – когда Эльфин мотнул головой, легким, чуть кошачьим движением,

«Это не „мой“ мир. У Неотпавших нет своего. Но это неважно, – он накрыл ее ладонь своей и улыбнулся, ласково и серьезно. – я всегда смогу тебе помочь. Я всегда смогу позаботиться о тебе. Это все, что имеет значение».

Керидвен покачала головой.

«Ты так и не понял? Мне никогда не нужна была нянька. Только ты сам».

По безмятежному челу Эльфина прошла тень.

«Зачем ты так говоришь, Керри?»

«Зачем?!»

Эльфин попытался отстраниться. Керидвен вцепилась ему в ворот и тряхнула со всей силы; ей пришлось задрать голову, чтоб заглянуть в лицо.

«Хочешь быть ангелом – пожалуйста! Хочешь быть демоном – на здоровье! Но разуй глаза уже – я у тебя этого не просила!»

У Эльфина рябь прошла по лицу. Он сделал шаг назад – и исчез.

Мир вернулся.

Керидвен провела рукой по лицу. В ушах звенело.

На полу навзничь лежал преподобный Джозеф, и Джимми Коллинз, стоя на коленях, совал ему под голову скомканный пиджак.