Читать книгу Сквозь время - Марина Домбровская - Страница 6

Цвет мандаринов насыщал томное сумеречное небо, бросающее рефлексы то тут то там на верхушки домов, шляпки деревьев, на чудные щиколотки Селестины, так изящно летящей куда-то вперед, что сам летний теплый ветерок менял свое направление к ее сущности, грациозно подгоняя к чему-то, видимо, сто́ящему для милой девочки. В ее завитых средне-русых локонах порхала перламутровая лента, небрежно заключенная в бант, на лице девчонки отражалась невесомая радость. Она несла перед собой стопку книг, пять или шесть, в новеньком для того времени переплете, и пребывала в некоем наслаждении, неведомом никому более. Она порхала как бабочка, а за нею как за Сидхартой едва распускались лотосы. Селестина забежала под арку во внутренний дворик, звуки отдаляющихся каблуков эхом отразился в ушных перепонках каждого прохожего. Все они оборачивались, и скорее причиной были не сами звуки, а странная энергетика, излучаемая от девушки, так удачно настоянная в аромате приятной туалетной воды Габриэль Мэдисон, ее матери.

Наконец она сняла свои изящные босоножки, подхватила их в левую руку и побежала по раскаленным камням, по стеклам, по горячей желтоватой, но такой уютной летней пыли. Это был ее город, ее улочки, запах этого местечка, моря с песком, который напрочно вклеился в ее кожные клетки, дабы напоминать ей, какому именно месту принадлежит ее молодая душа. Зной стоял еще над наивными людьми, прогуливающимся по старым улочкам Палермо, такого грязного и будто брошенного.

– Селестина, ты снова бегаешь босиком? Мало ли что ты можешь вогнать себе в ногу, ты только вспомни, как к тебе в ногу вошел гвоздь месяц назад, – вечно твердили ей мама с бабушкой.

– Вот именно, тогда я была в сланцах, а теперь я без них. Я смотрю себе под ноги.

Каждое лето в компании своих родителей, а иногда и любимой бабушки Авроры, Селестина, как правило, на поезде, выбиралась из своего богом забытого городка Бьеллы в этот курортный и самый прекрасный город Палермо. Ей было тринадцать, и ее чувство собственной важности, амбиции и воля бурлили в ней стремительно вверх. Она даже завела дневник, утаив этот факт, конечно, от всех, как это обычно бывает с подобными меланхоличными девочками. Ее подруга, Инэс, тоже вела подобную рукопись, но она была наделена скучным повествованием будней. Селестина порой глумилась над этим, «ведь настоящий дневник предназначен для глубоких тайных мыслей, которые вряд ли еще раз навестят даже самую гениальную голову, ибо наше восприятие меняется каждый день, а ощущения и подавно».

Одна из первых записей Селестины:

«Прошлого и будущего не существует: есть только настоящее.

Я просыпаюсь и чувствую запах жареной картошки. Который час? Открываю глаза, эта комнатка кажется такой маленькой в сравнении с моими мыслями. Слышны чьи-то женские шаги, конечно мамы. Поворот дверной ручки…

– Селеста, вставай, иди завтракать.

Месяц назад мне исполнилось тринадцать. Всегда считала, что это самый прекрасный возраст. Я начала пользоваться косметикой, глупо, не правда ли?

Воскресенье, а значит завтра школа, снова этот кошмар. Как же я всех там ненавижу… или это все ненавидят меня? Но нужно идти, следует быть выше ожиданий других людей. Моя жизнь столь скучна и постоянна, что мне порой и жить то не хочется. Как человек может жить без невероятного, без волшебства, магии? Частенько в моей жизни происходит что-то необычное в присутствии Инэс, моей лучшей подруги, как она считает. Для меня она стоит на ступени не выше Виолетты, высокой кудрявой девочки, в которой, как мне кажется, много амбиций. Но вторую я уважаю, она способна заявить о том, что ее не устраивает, у нее всегда имеется свое мнение. Странно, почему она так закрыта со всеми? Я думаю, она очень одинока…

В любом случае, одинокой скорей назовешь меня, а не их, т.к. многие от меня отвернулись. Со мной что-то творится, мама называет это переходным возрастом, и думаю, я согласна с ней. Мне скучны эти дни, эта неизменная канитель будней. Я часто являюсь предметом ссор друзей… Я бы хотела стереть им память, как это ловко проделывают некоторые вампиры, в которых я, на удивление, в свои 13, почему-то верю. Меня привлекает мистика. Может быть, это все отголоски моей старой прапрапрабабки, которая была ведьмой?

Снова мой тайный сосед со второго этажа играет прекрасную мелодию Моцарта «Музыка ангелов». Ах, как же хочется познакомиться с ним…

Этим летом я прочла почти все книги Роулинг о Гарри Поттере. Эта писательница творит настоящие чудеса, потому что до нее меня вряд ли кто мог заставить взять в руки книгу. Наверное, чтобы создать в воображении такой мир, нужно быть настоящим гением. Но эта женщина открыла мне не только любовь к чтению, к познанию новой Вселенной, она открыла и кое-что во мне, помимо накопленных знаний, эмоций, она открыла во мне то окно, что так распахнуто у моей матери, любовь к письму. Да, я хочу писать, о том, что вижу, что чувствую. Моя мама пишет стихи, но я горю не поэзией, я желаю написать роман, создать новый мир, как создает художник, доступный только автору. Боюсь, у меня ничего не выйдет… но начало положено, ведь я купила дневник. И как без него я раньше обходилась? Иногда я даже прибегала к разговорам с самой Луной, но это уже другая история…

Однажды я стану другой, начитанной, образованной, глубокомыслящей, такой же благородной, как мама, и харизматичной эмоциональной, как бабушка Аврора, а пока нужно потерпеть.

P.S. И почему, как только интересные мне парни уделяют мне знаки внимания, мне тотчас же становится от них тошно?»

Для Селестины никогда не составляло проблемы найти друзей, которые будут ее искренне любить, уважать, восхищаться ею и даже нуждаться в этой юной леди. Но ей нисколько не нужна была эта дружба, она порой даже мешала ей, едва созревшая девушка заполняла этими людьми маленький пустой уголок внутри себя, не значащий не более чулана в доме. Селестина мечтала все глубже и глубже погружаться в саму себя, совершенствоваться, выявить в своем характере какие-то отличительные черты. Ей хотелось заявить всему миру, что вот она, чудная и особенная, но пока на нее мало, кто обращал внимание. Но чем же ей зацепить общество, удивить, внести что-либо новое? Да, в ней был потенциал, несомненно, навыки и умения, в ней была вся милость и привлекательность созревающей тринадцатилетней девочки, но ей не хватало языка, напористости, уверенности, чувства собственного эго. Понимала ли она это тогда, что однажды эти качества станут верными ей и самыми близкими подругами, которым позавидует сама юная соседка и лучшая подружка Селесты, постоянно проживающая в этом солнечном городке Палермо, а также и ее новый приобретенный кузен, и старый верный друг Льюис? Нет, она и предположить не могла, что может измениться кардинально, вывернуться наизнанку, показав свои истинные эмоции. А ведь в далеком детстве, когда ты ни на секунду не задумываешься, чем тебе позавтракать, когда двери школы еще для тебя так плотно закрыты, что даже начинает казаться, что это придет так не скоро, как и будущие смерти самых близких, это совершенно ей и не требовалось, влияние и легкий налет лидерства в ней был как само собой. Конечно, в глубоком детстве к нам совершенно ни коим образом не могли залезть подобные мысли в голову, и в особенности к Селестине. Эта девчонка твердо верила в то, что мир настолько красочен, всесторонен и светел, что все различные плохие вести из уст родителей или знакомых, даже вещания телепередач есть не более чем выдумки, плотная платформа для развлечений, что так на досуге взрослые увлекаются неким фольклором, и у кого эти басни лучше, краше и звучнее, тот несомненно заслуживает авторитет, аплодисментов и необходимую полочку в обществе. Да, дети глупы порой до отвращения, но стоит взглянуть на них, так понимаешь, что это единственные, кто так глубоко любят жизнь, наслаждаясь каждым мгновением. Они не останавливают себя на мысли, что сегодня нужно придерживаться такой точки зрения, они не убеждают себя и других, что только этот день – самый прекрасный из всех. Для них это должно, они на самой легкой волне знакомятся друг с другом и также расстаются, не допуская серых мыслей о значении, поисках выгоды, о возможной потери гордости, не стремясь что-либо доказать себе или другим, о том, что возможно никогда уж более не встретятся. Дети – это, как же мне не хотелось быть предсказуемым, но иного и быть не может, дети – это цветы жизни.

Неужели кто-то осмеливался открыть Селестине глаза? Быть может, однажды, именно в ту прекрасную пору жизни, некий мальчишка по имени Джованни из ее группы в детском саду? Он был влюблен в нее, и абсолютно все вокруг знали об этом союзе. Как нелепо, детям всего пять, а между ними настоящие отношения. Подчеркну «настоящие», ибо Селестина никакой влюбленности внутри себя не ощущала к этому мальчику. В том коллективе, группе, девчонка была самой способной, что изменилось при поступлении в школу: там уже она была наравне со всеми, исключая, конечно, творческие навыки. Был и еще один герой, Льюис, о котором мы вскользь уже упомянули. Его родители буквально тесно общались с ее матерью Габриэль и отцом Сириусом: они были лучшими друзьями и жили в одном дворе, а дети, в свою очередь, были как брат и сестра. С самого рождения Селестины маленький Льюис всегда был рядом, ведь он старше подруги на два года, и это никак нельзя было изменить, как ей всегда хотелось. Нет детства девочки краше, если оно пробегает в дружбе с хорошими мальчишками. Селестине в этом повезло, как и с тем, что ей удалось застать не только своих родителей и бабушек с дедушками, но также и прабабушек с прадедушками. Льюис был не менее чутким мальчиком, чем Джованни. Девочке всегда нравилась его прическа, его манера вести себя, да и к тому же он не был так смазлив, как ее кавалер. Лучший друг отличался мужской настойчивостью и непоседливостью, чего так не хватало в одногруппнике. И главным фактором, значимым для Селестины, было то, что Льюис никогда не нарушал личного пространства подруги, что в противном вызвало бы в девочке легкое презрение. Они часто семьями ездили вместе в Палермо.

– Селестина, ты представляешь, мы сегодня с мамой были на экскурсии… Мы долго взбирались на гору, но это того стоило. Я…я…

– Что ты, Льюис? – не выдержала девочка.

– Я трогал облака. Представляешь, они были, как сладкая вата, только не липкие, а воздушные и неуловимые.

– Ах, – Селестина была поражена рассказом друга. Только он мог так изящно и просто превратить простое событие в приключение, а земное действие – в волшебство. Наверное, фантазии Селестины позавидовал бы любой, но воображение – было визитной карточкой Льюиса.

Прошло время, и в жизни маленькой леди, которой только исполнилось шесть, появился еще один друг, Адам. Он стал для нее кузеном: ее дядя Серафино Мэдисон женился на женщине с шестилетним ребенком. Вот уж удача. И куда же уходят пределы того прекрасного времени, когда двое первоклассников, Селестина и Адам, шагают в первый раз в школы, да только в разные: леди решили отдать в лицей, самую новую и престижную школу города, а Адама – в самую обычную? Дядя Серафино никогда не отличался ответственностью и благородством, что кажется странным, глядя на его гены. Да, он был братцем матери Селестины, сыном настоящей итальянки Авроры и аристократа Франклина Мэдисона, внуком безумной Эйвы. Голубая кровь кипела в жилах данной семьи, да вот только не проявила себя в четвертой отрицательной Серафино. Он никогда не был погладист, излишне самоуверен, вечно дискутировавший со своей матерью. Но светлую Габриэль и малышку Селесту это всегда забавляло, и они, подкравшись в соседней комнате к стене, разделявшей спальню и кухню, где велись настоятельные беседы, прикладывали к ней чашечки и подслушивали. Напомню, что девочка и не подозревала о том, что эти разговоры имеют реальную почву, она находила их небылицами, и эти самые бабушкины басни казались ей самыми интересными, увлекательными и такими живыми, что Селестина уже в раннем возрасте не могла не замечать превосходной игры настоящей актрисы, какую ни в каком фильме не покажут. Оскар – Авроре, и нет, наверное, прекраснее дара, чем харизма.

Адам был однозначно маленьким бунтарщиком. Он стремился все испробовать, что есть в этом чудесном детском мире, его привлекала некая пошлость, чем Селестина от него и набралась. Он редко подпускал к себе людей, необходимо было достаточное количество лет, чтобы втереться к нему в доверие, но Селестине то ли из той удачи, что они были еще детьми, то ли из ее открытости и легкой проникновенности, удалось это в два счета, и теперь они были лучшими друзьями, едва не выдвинув полувлюбленного Льюиса на задний план. Адама выделяло спокойствие, подозрительность к людям и, что удивительно, странная форма воспитанности. Его мать не отличалась хорошими манерами, но старшее поколение Мэдисонов всячески оправдывали невестку с сыном тяжелой судьбой, выпавшей на них в виде мужа-отца настоящего тирана.

И вот, летом 2009 года семья Корелли вместе со молодой семьей Мэдисон двинулись все на море, в сказочный город Палермо. Почему именно сюда? Здесь располагался домик прабабушки Эйвы, который в последствие перейдет во владение Серафино Мэдисон. Эти новости взбудоражили Селестину, ведь это жилище она всегда находила своим собственным домом. Сколько воспоминаний связано у нее с ним: беспощадная кулинария из вонючего песка для прабабушки Эйвы, о которой знал один только Адам, и за которую Селестине было стыдно как никогда; вечные споры с ее старенькой бабулей по поводу уборки дома; взрывоопасные ссоры из-за таких мелочей, над которыми сейчас стоит только смеяться; угрюмый двоюродный дед, лишенный одного глаза, он вечно ходил и матерился на ласковых котов, курил и поблескивал своим страшным стеклянным глазным яблоком, от которого у девочки мурашки ползли по спине; странные истории двоюродной бабушки и ее причуды. Все детство, пусть и ограниченное только временем года «лето» прошло здесь, не считая, конечно, каникул в самой Бьелле, у второй бабушки – Эмили Корелли, матери отца Селестины, Сириуса. Да, от прежнего родного состава Палермо остались лишь прабабушка Эйва, превосходный винтажный деревянный шкаф XIX века, закрывшийся от всех в гараже, в который Селестина была влюблена по уши, конечно, само Море, и не стоит не упомянуть и о соседской девчонке Габриэль, пятнадцатилетней лучшей подружке Селесты. Весь год девочка ждала лето, чтобы вновь встретиться с любимой особой из Палермо, поболтать о чем-то волшебным, помечтать о возвышенном, посмотреть «Зачарованные». Селестина и Габриэль словно не замечали то время, что тянется за ними, их быт уходил далеко на задний план, оставаясь размытым и нечетким, как при уменьшенной диафрагме. Домик в Палермо, куда голубоглазая приезжала каждое лето, был наделен теми чарами, коими лишена была сухая Бьелла. Для нее это было более, чем приключение, это был новый мир, погружение в который являлось необходимостью и потребностью, ведь именно Палермо был для нее поистине родным городком , а вот Бьелла никогда не претендовала на такой титул. Наше место не там, где мы рождены, не там, где пригодились, наше место там, где мы способны обрести покой, умиротворение, где мы приходим в гармонию, к самим себе, куда готовы вложить все свои труды и душу.

Стоит отметить, что Селестину всегда воспитывали по высшему классу, в ее крови изначально поблескивала голубой отлив. Легкие ноты аристократки в ее семье проявлялись подобно старому первому слою краски, проявляющемуся из-под новых свежеиспеченных сверху художником, которому вдруг взбрело в голову спустя пару лет возобновить внешний вид картины.

– Что это у тебя? Книги? – налетел на нее Адам, стоило Селестине только войти в дом. Она заметила, как на пороге топтался неряшливый и мерзкий мальчишка, лучший друг двоюродного братца.

– Да, именно, Адам, книги, представь себе! – и гордо задрав нос она прошмыгнула к себе в комнату.

– Но ведь ты только вчера купила первую часть Гарри Поттера… Зачем тебе еще четыре?

– Не твое дело! Я, в отличие от тебя, читаю быстро, – и Селестина захлопнула дверь.

На пороге показалась Габриэль Мэдисон.

– Адам, пойдешь с нами на море или с другом?

– С ним, – он указал на забытого всеми мальчика, – между прочим, Селестина тоже не идет.

– Это еще почему? Что это за фокусы? – брови Габриэль поползли вверх.

– Она читает Гарри Поттера, и не думаю, что будет ходить на море, пока не дочитает его до конца.

Габриэль была приятно удивлена, ведь Селестина впервые тонула в какой-нибудь книге, но ей одновременно было и грустно, ведь они приехали на остров во имя отдыха, соленой воды и чаек. Еще какое-то время она уговаривала дочку сходить с ней и отцом на море, но та категорично отказывалась. Селеста даже не желала перекусить, она упорно читала до того предела ночи, когда на небе зажигаются самые тусклые звездочки. Наконец «Тайная комната» была отложена в сторонку, а ведь это только второй день пребывания здесь: хорошее начало. «Гарри Поттер» – это была первая осознанная желанная книга Селестины, которую она выбрала сама, купила на собственные накопленные деньги. Более того, гены матери неплохо дали о себе знать, ведь та всегда писала стихи и перечитывала собственную библиотеку с трех лет, и чем больше Селестина съедала строчки, тем больше ей хотелось писать свои собственные. Так она начала вести дневник, а затем и писать маленькие рассказы и даже бросала на бумагу маленькие стишки.

Одна из ее первых записей была посвящена ночи, окутавшей неподалеку от Палермо деревню, в которую они со всеми родственниками и друзьями родителей выехали на барбекю:

«Начинало смеркаться. Алекс, друг Серафино, как обычно, был с какой-то новой молоденькой девушкой, но ему это не мешало кокетничать с остальными, и даже со мной, как мне показалось. Да, он нравится мне, ему лет тридцать, он высокий и интересный. Правда, вела я с ним почему-то очень грубо, на что мама ответила, что у меня переходный возраст. Но мне было все равно них, я лишь хотела, чтобы он замолчал и оставил свои вопросы при себе. Почему? Да хотя бы потому, что впервые в жизни в ту ясную ночь я увидела собственными глазами Млечный путь. Это было также прекрасно, как и светящийся в сумерках голубовато-синий планктон, переливающийся в волнах, изящно просачивающийся между пальцами рук. Как можно думать о своих проблемах, когда есть они, звезды? Что бы ни произошло в моей жизни, в кромешной тьме, когда каждый сомкнет свои глаза, дабы увидеть простой сон, я должна поднять к небу глаза и увидеть их. Они стоят того, чтобы продолжать идти дальше. И почему, чем темнее ночь, тем ярче звезды? А интересуются ли эти высокие огни нами так же, как и мы ими? Но что, если звезды на небе – это зеркальные отражения людей со всей Вселенной? Что за чушь я несу? Да мы просто жалки, в сравнении с ними!»

Селестина еще долго не могла прийти в себя от увиденного, ее эмоции зашкаливали от того дня еще пару лет, а через какое-то время она перестала воспринимать то волшебство реальностью, и приняла его за сон или то мгновение детства, которое ни за что нельзя вернуть обратно. Увидит ли она эту ночную столь редкую магию снова? На этот вопрос знал ответ только один человек, тот, который едва это не воссоздал. Всему свое время и место. Да, этот человек – я.