Читать книгу {Не} любовь. Сборник рассказов и повестей - Марина Леванте - Страница 6

НЕЛЮБОВЬ: ПРОНЗИТЕЛЬНАЯ
Кризис

Оглавление

Опять все трое пытались заснуть на голодный желудок. Пустота и звуки, доносящиеся откуда-то изнутри, не давали возможности сосредоточиться на так желаемом сне и предстоящем завтрашнем дне.

Дружно ворочались в своих постелях муж с женой. Дочь – подросток – не была исключением.

Вернувшись со школы, открыв по привычке холодильник, не увидев там ничего, кроме пустых и даже чисто вымытых стеклянных полок, она всё поняла, уже даже не удивившись, а в голове вихрем только пронеслось: «Понятно, очередной кризис».

Ещё с какой-то надеждой в мыслях, но не в глазах, постояла рядом с тарахтящим агрегатом, продолжающим зачем-то разносить фреон по тонким металлическим трубкам, создавая видимость ледяной и вечной мерзлоты, почти бесшумно прикрыла дверцу этого бесполезного шкафчика, старая резина которой с готовностью присосалась, словно губами в любовном поцелуе, к основной массивной части железа, сходу затихнув и даже перестав урчать своим двигателем.

А к вечеру разразился очередной скандал, когда теперь уже мать вернулась с работы, уставшая и вымотанная вконец морально, не только физически, не успевшая по дороге зайти в небольшой магазинчик, находящийся через дорогу, больше напоминающий своим внешним видом, круглый летний павильон, сколоченный из крашеных досок, куда они ходили все вместе, молча или весело шутя. Также втроём стояли у прилавка и выбирали, чтобы сегодня купить, что можно позволить себе, исходя из имеющегося в кошельке.

Потом, также дружно покидали лавку, уже окрестив её «нашим зелёным магазинчиком». Возвращались к себе, болтая по дороге о том, о сём, перебивая друг друга, каждый рассказывал, как у него прошёл день…. Вскоре по квартире начинал витать аромат какой-то еды, приготовленной на скорую руку из того немногого, что только что притащили в авоськах.

Ужин проходил под то же сопровождение их нескончаемых разговоров, к которому присоединялся грохот включённого телевизора. А затем наступала безмолвная ночь. А на завтра опять приходил утренний рассвет, и всё повторялось снова – день катился к закату, ничего не менялось и обстановка в их доме тоже. Те же раздоры, те же кризисы, вызванные неуёмным характером хозяина этого немногочисленного семейства, состоящего из трёх человек, у которого помимо жены и дочери, были ещё старые, закадычные друзья, которым всегда нужна была его помощь, и у которых, точно также частенько пустовали полки на кухне, в кастрюлях не было еды, и вот тогда начинался очередной кризис у этих троих, не только бушующий на дворе, всеобщий и общенародный.

– Ты не понимаешь? Толику нужны деньги…. Светка собирает вещи, – уже почти кричал из своей комнаты высокий мужчина, низкий басистый голос которого полностью соответствовал его внушительной внешности.

Напоминающий каменного исполина, он грозно расхаживал по ковровой дорожке, отмеряя ногами 45-го размера каждый квадратный сантиметр узора, нанесённого на красный ворс. Его красивое лицо хмурилось, становилось жёстким и неумолимым. А главное, не убеждаемым.

Нина пыталась сопротивляться. Он требовал всё, что она сегодня сумела заработать, обрабатывая руки и ноги капризным клиенткам.

***

Сидя на малюсенькой табуреточке, видя перед собой, почти на уровне глаз, плавно маячащую тяжёлую массивную ступню, пытаясь в этот момент как-то изогнуться, чтобы закончить свою работу, доделать педикюр, она согнулась почти в три погибели, и… чуть не упав с этой скамьи, совершенно не приспособленной для таких манипуляций, ощутила резкую боль в пояснице, резанувшую по позвоночнику так, будто кто-то посторонний со всего маху ударил шашкой по её голове, потому что ей показалось, что даже только что горящая настольная лампочка на минуту погасла, а не только свет в её глазах от настигшего внезапного болевого ощущения.

Это была пятая по счёту за сегодняшний день, так называемая программа, которую предоставляла хозяйка этого салона красоты своим посетителям, когда за сущие копейки те имели возможность получить шесть услуг одновременно, но при этом работникам доставался просто чистый мизер за проделанную работу. Так называемый, маркетинговый ход, даже не акция, для привлечения большего числа посетителей.

Когда Нина в очередной раз, по вине своего супруга, не сумевшего вовремя вернуть взятые из кассы в долг деньги, прождав до конца рабочего дня его приезда, осталась без работы, устраивалась уже сюда, ей было рассказано об имеющемся таком странном условии – программах, участниками которых становились все работники парикмахерской, с малооплачиваемым трудом, но и на вопрос, как часто они бывают, ответ поступил незамедлительный:

– Две-три раза в неделю…

Что оказалось на поверку сущей ложью. И сегодня женщина делала уже четвёртый почти подряд педикюр, без учёта уже сделанного такого же количества маникюров и ещё помимо программы, было три пары обработанных рук и столько же ног, несколько бровей и покрашенных ресниц…

Короче, хозяйка использовала во благо своего кошелька просто рабский труд других людей, пользуясь не лучшей экономической ситуацией в стране и огромным количеством безработных, согласных на любые условия, лишь бы не голодать.

Нина надолго запомнила, как её накануне очередного Нового года еле живую, больше походящую на ходячий труп, доставили домой. Потому что все свои силы она оставила на программах, которыми зачем-то именно в это время решило воспользоваться огромное число дам, понаехавших в центр города со всех имеющихся микрорайонов.

Вообще-то, это никогда не было мечтой Нины Александровны – работать мастером маникюра и педикюра. Она, как и многие, имела несколько иные планы на жизнь. Но случившаяся первая волна кризиса в стране круто развернула оглобли не только её желаний, и женщина оказалась в том месте, где только что заработала себе на пожизненно боли в спине, пытаясь хоть как-то добросовестно сделать свою работу, несмотря на полное отсутствие таких качеств у владелицы этой парикмахерской, больше напоминающей приёмное отделение «скорой помощи», – с клеёнчатыми белого цвета занавесками вместо стен, разгораживающими небольшое помещение, – называемое «салоном красоты», которая даже не позаботилась о нормальных условиях для своих рабов…

***

А сейчас она опять должна отдать то, что с таким трудом заработала, просидев 12 часов, не просто так, на своём рабочем месте, очередному Толику, который послужив в своё время в «ментовке», сидел теперь без работы.

«Почему каждый раз чей-то личный кризис она обязана перекрывать своими заработками?» – не понимая, спрашивала себя Нина. Но, чтобы её золотое колечко с кулоном, продолжало спокойно лежать дома в шкатулочке, и чтобы она могла спокойно лечь спать, хоть и на голодный желудок, надо было соглашаться.

Тем более что, не выдержав этих перебранок дочь, крикнула из своей комнаты:

– Мам, отдай, ты, ему. Иди сюда, я тебе что-то должна сказать.

Выяснив, что у Ольги есть какая-то небольшая заначка, женщина даже с облегчением открыла кошелёк, достала оттуда требуемое и вручила мужу. Послушала, как за ним с грохотом возмущения закрылась входная дверь и, с трудом таща за собой разношенные домашние тапочки, держась за спину правой рукой, вернулась в комнату и медленно опустилась на диван.

За окном звенела ночная тишина, прерываемая редкими звуками проезжающих автомобилей. И как-то гулко продолжал тарахтеть на кухне пустой старенький холодильник, порождающий уже больше кризис в душе, а не в стране или в семейных отношениях.

***

Николай, был настолько внешне уверен в себе, что окружающие его люди, тоже просто свято веровали в это его качество натуры. Но вся его личная вера заканчивалась там же, на тех же качествах, упирающихся лишь в старые амбиции бывшего высокопоставленного чина, от которого уже давно ничего не осталось, а только апломб, присутствующий на его красивом, без изъянов лице, помогающий создавать миф в глазах других, того, чего уже не было и в помине.

Поэтому, хорошо зная себя, в отличие от окружающих и даже собственной жены, однажды он составил писульку, заверенную его прежним адвокатом, в которой говорилось, что он, Николай Георгиевич, не имеет права снимать со своего банковского счёта ни одной копейки. Это право он предоставил своей второй половине, скрепив его подписями – её, Нины, своей и юриста.

Но крепко сидящее шило, не в привычном для всех месте, а в его голове, настолько не давало самому же мужчине покоя, что пользуясь теми качествами, которым многие доверяли, на всех парах первого числа каждого месяца, обгоняя своё доверенное лицо, он вкатывался в банк, засовывал в любое окошечко с сидящим там оператором свою харизматичную внешность, следом вручал свой, просроченный к тому же, паспорт, и, уверенно, а не нагло, как кому-то могло показаться, ухмыляясь, смотрел на работника финансового учреждения, который уже пересчитывал начисленные купюры его военной пенсии, с лёгким сомнением заглядывая в бумажку, в которой сам Николай Георгиевич, собственноручно поклялся, что делать так никогда не будет. Но делал! И очень ловко.

Это, как он сам любил потом повторять, его неизменная во всём натура, как всегда, подвела. И, чтобы, хоть как-то оправдаться перед близкими людьми, быстрыми шагами, засунув глубоко в карман пополневшее неожиданно портмоне, со счастливым выражением лица, направлялся из банка, но уже не в тот любимый их семейный «зелёный магазинчик», находящийся рядом с домом, а в дорогой супермаркет, где, особо не размышляя, покупал всё подряд, широким жестом доставая только что полученные деньги, не глядя при этом на стоимость продукта, а просто получая удовольствие от проводимых в данный момент манипуляций, напоминающих ему о его былой славе высокопоставленного чиновника.

То, что уже через пять дней он будет спасать Толика, требуя от жены её заработка, хлопать дверцей пустого холодильника, а потом ворочаться с боку на бок из-за невозможности уснуть от мучающего голода и не покидающих его голову мыслей, что опять кризис в семье, созданный его умелыми руками, а не только в стране, его не волновало абсолютно, в ту минуту, когда он разглядывал очередной разноцветный пакетик, но не глядя на ценник, который тоже его совершенно не интересовал.

И такие моменты, случающиеся в его жизни, чаще, чем общегосударственные инфляции, по нарастающей перешли в один огромный конфликт с его собственной верой в самого себя, достигнув однажды апогея, выразившегося не финансовым, а личным кризисом его собственной жизни.

Просто Нина устала прислушиваться к той звенящей тишине за окном и хлопнувшей дверью, смотреть по утрам во всё ещё наивные глаза мужа, отёкшие от тяжёлого похмелья, сузившиеся до размеров щёлочек самурая, потому что другой взгляд её ещё не повзрослевшей дочери, которая с большей уверенностью говорила «да, отдай ты ему…», волновал её больше.

Женщина не хотела и дальше опускать стыдливо плачущие веки от невозможности признаться своему ребёнку в той любви, которой не оправдаешь не только наступившую душевную пустоту, но и опустевшие стены их дома, только что наполнявшиеся звуками их дружного смеха, а теперь по ночам всё чаще и чаще, слышался лишь громкий голос бурчащего от голода живота, будто глас вопиющего в пустыне.

Она давно уже пришла к мысли, что постоянно происходящие кризисы в их семейном бюджете, заканчивающимися каждый раз огромными дырами, стали кризисом их личных отношений.

Друзья и знакомые, вызывающие большую озабоченность у Николая, чем болящая спина его жены, надорванная на той работе, которая по чистой случайности, позже стала её бизнесом, (Нина обзавелась своим собственным салоном красоты, в котором уже не выполняла свои прежние обязанности), после чего она даже периодически подволакивала правую ногу, стали главными приоритетами его жизни, потому что подпитывали в нём не существующую уверенность, когда он снабжал незнакомых жене людей деньгами, заработанными ею, оказывая, таким образом, просимую помощь.

Только дважды Николай Георгиевич повёл себя с полной уверенностью – когда чуть не убил собственную дочь, гоняясь за той с ножом по квартире и обвиняя Ольгу в том, что это из-за неё, неожиданно заболевшая мать может умереть, и когда, просидев ранним утром на ступеньках их дома, дожидаясь выхода кого-нибудь из дверей, с размаху, с силой ударил по лицу Нину Александровну….

Та отлетела в сторону, минуя весь коридор, и больно стукнулась скулой о край шкафа.

В то время как женщина с трудом поднималась, не зная, за какое место хвататься – за многострадальную спину или щёку, по которой сходу растеклась огромная синеватого цвета гематома, только слышала она, не шелест безликой ночи, а голос любимого ею когда-то человека:

– Ты посмела тронуть моих стариков, – угрожающе прогрохотал Николай Георгиевич, интонациями сильно напомнив злосчастные моменты, когда требовал денег для своих друзей.

А Нина накануне, не выдержав, собрала все его пожитки и отвезла их его родителям, попросив позволения забрать купленный, опять-таки на её же средства, телевизор им в подарок.

Учитывая, что компьютер дочери Николай успел заложить в ломбард, а выкупить она не имела права, и все её имеющиеся украшения тоже отбыли в том же направлении, да и в тот вечер, когда он с ножом гонялся за дочерью, а его очередной приятель, которому он как всегда, оказывал неизменную помощь, сидел за гостеприимно накрытым столом, исчезли из квартиры и другие ценные вещи – норковая шуба, что называется, приказала долго жить, оставив сиротливо висеть на вешалке свою подружку, но из искусственного меха, какие-то шапки и ещё что-то, тоже испарились в неведомом никому направлении, чему, собственно, даже не успели произвести точный подсчёт. В то время не было никакого желания проводить ещё и следствие и выяснять, чьих это рук дело. Женщина в тяжёлом состоянии находилась в больнице, а дочь чуть не погибла от руки напившегося с горя отца, которого позже Нина всё же пустила обратно в дом, с грустью глянув на привычно округлившееся и раздутое от пьянки родное лицо.

Но жить на что-то надо было. И Нина Александровна думала спасти хотя бы эту часть своих денег, продав телевизор. Но оказалось, что и этого-то она тоже делать не имела права, трогать родителей своего мужа. Потому и была столь сурово наказана или отомщена за отца и мать их сыном, который решил им в своё время сделать такой щедрый подарок – сменить имеющийся у них маленький экран «Спутника», на большой «Рекорда»…

***

В общем, спустя какое-то время, всё же, несмотря на очередной случившийся кризис в стране, Нина Александровна каким-то образом сумела даже начать своё дело, арендовав помещение под салон красоты, в котором довольно длительное время, уже не обслуживая по программам клиентов, но, всё же продолжала сама делать маникюры, пирсинги, которые тогда вошли в моду, и она ввела такую услугу и у себя в заведении, научившись колоть уши, носы, пупки… и послав на курсы своего работника… Но всё-таки, позже, с очередным витком всеобщего неблагополучия, ей пришлось расстаться с тем, во что она успела вложить душу и какие-то средства…

***

Кризисы же, как когда, волнообразно и резко, возникали и исчезали вновь, но всё продолжалось дальше, жизнь тоже, и чем ещё занималась женщина, какое место занимала под солнцем всё это время, это уже совсем другая история. Но больше уже никогда, ни она, ни её дочь не испытывали тех мук голода, когда, ложась вечером спать, для того, чтобы встретить предстоящий день, просыпаясь, приветствовали чей-то кризис нравственных страданий.

{Не} любовь. Сборник рассказов и повестей

Подняться наверх