Читать книгу Пьесы для провинциального театра - Марина Нагайцева - Страница 10

Эшелоны скорби

Железнодорожная станция работала в напряжённом режиме.

График движения паровозов был уплотнён и усилен дополнительными составами.

Не хватало вагонов для бесперебойной отправки, а раскулаченные семьи всё прибывали и прибывали.

Их свозили на подводах из ближних и дальних деревень, сёл и городков. Переселенцы были разными по возрасту, полу и состоянию здоровья – немощные и здоровые, молодые и не очень, дети и подростки, мужчины и женщины: всем им предстояло преодолеть нелёгкий путь в новую жизнь.

Большинство из этих пассажиров были гражданами законопослушными, а потому не могли ни сопротивляться, ни понять замысел тех, кто сорвал их с родных мест.

Одни безоговорочно верили, что выселение за пределы своих колхозов – это переезд в соседнюю область на краткосрочный период. Другие считали, что взамен отобранного имущества им начнут выдавать документы на новые участки земли и новые дома.

Но никто им ничего не давал и не предлагал.

Уставших и перепуганных людей с запасами еды на трое суток, как было велено, торопливо рассовывали по вагонам.

Только прошли и день, и два, и три, и пять, запасы еды закончились, а они всё продолжали засыпать и просыпаться под нескончаемый стук колёс, не понимая, куда их везут и когда наступит конец поездки.

Чем дальше уезжали они от родных мест, тем больше печалились. Безудержные слёзы катились по щекам молчаливых взрослых. Со стороны могло показаться, что эшелоны уныния везут в неведомые дали фигуры скорбящих.

И только детский лепет вносил светлую, живую нотку в эту картину людского отчаяния: маленькие пассажиры не умеют подолгу грустить.

Шестнадцатый вагон

В списке кулацких семей, следовавших в вагоне номер шестнадцать из Петровского района Аткарского округа, ехал и Филипп Просянкин с семьёй.

Он тоже не предполагал, что путешествие затянется на столь долгое время, и беспокоился за детей и жену.

Татьяна вот-вот должна была родить. Живот у неё уже опустился, начались боли в пояснице, она не находила себе места.

– Тань, ты потерпи. Скоро прибудем в какой-нибудь город, там найдём больницу или фельдшерский пункт, – утешал её Филипп.

– Ой, не знаю! Плохо мне, мочи нет. Низ тянет, еле терплю. Ты спроси у проводника, долго ли ещё нам ехать?

Филипп вернулся с нерадостным известием.

– По его словам, ещё сутки. Я попросил снять нашу семью с поезда, но не положено, говорит. Потерпи, Танюш! Уже скоро.

Он не стал пересказывать супруге свой разговор с проводником, потому что ничего утешительного тот не сказал:

– Раньше бабы в поле рожали, а сейчас избаловались, больницу им подавай и условия. Нет тут у нас ничего. Ежели начнёт твоя рожать, могу одну её на ближайшей станции высадить.

– Это исключено! А вода тёплая, чистые полотенца и таз, хотя бы маленький, найдутся у вас?

– Скажешь ты тоже! У нас тут не цирюльня.

На самом деле, Филипп был сильно встревожен: он не представлял, как маленький человечек может появиться на свет в этом ужасном вагоне, до отказа набитом немытыми, голодными и несчастными людьми.

– Как сельди в бочке! Зачем нас напихали-то так? Ни лечь, ни встать по-человечески, – потихоньку возмущались пассажиры, терпение измученных людей было на исходе.

– Сказали, что выселяют за пределы колхоза, а уж вторую неделю всё едем и едем за эти пределы. Куды нас везут-то? Знает кто-нибудь?

– На Кудыкину гору!

– Да не кудыкайте вы, пути не будет!

Следующие сутки тянулись ещё медленнее. Эшелон часто останавливался, подолгу стоял на полустанках или в поле.

После вынужденной остановки паровоз резко дёргал вагоны, они послушно тянулись за направляющим, и состав снова набирал ход. Позади были уже тысячи километров дорог, а впереди – непроглядная тьма.

И каждый человек внутри этого временного пристанища, мчащего их по железным рельсам, замирал в надежде, вслушивался до боли в висках в противный, протяжный скрежет металла, желая распознать, уловить ухом всего одно слово: приехали.

Перед рассветом у Татьяны начались схватки.

Она крепилась, но разве можно сдержать в себе энергию новой жизни, которая изо всех сил рвётся наружу, раздирает, пронзает нестерпимой болью плоть матери, требуя немедленного разрешения?

Татьяна закричала так, что все, кто был рядом, повскакивали со своих мест.

– Потише!

– Чего орёшь, как резанная?

– Да рожает она!

Пополнение

И тут паровоз резко сбавил ход, запыхтел, затормозил и через несколько минут раздалось долгожданное: «Приехали!».

– Не спешите покидать свои места. Сначала выходят первые вагоны, – объявил проводник.

Но его уже никто не слушал. Все начали спешно собираться, гвалт поднялся такой, что голос Татьяны потонул в этом человеческом потоке разнообразных мыслей, сказанных вслух.

– Будьте с мамой, ни на шаг от неё, я сейчас вернусь, – приказал Филипп детям и первым выпрыгнул на перрон.

Люди из душных вагонов попадали на леденящий, обжигающий дыхание воздух. Они беспомощно оглядывались по сторонам, пытаясь определить, куда их забросила судьба.

– Похоже, северные края. Что это за станция?

– Не подскажете, что за область?

– Говорят, Архангельская.

– Это в какой же стороне?

– Где Северное море.

– Боже мой, это ж мы у чёрта на куличиках оказались!

Вокруг железнодорожного полотна глухой стеной стояли заснеженные леса и ни одного огонька или признака городской жизни не было ни вблизи, ни вдали.

Филипп спешил к крошечному, деревянному зданию станции, видневшемуся впереди, задавая одни и те же вопросы всем встречным людям.

– Доктор, есть ли доктор? Кто-нибудь может принять роды?

Протискиваться сквозь потоки всё прибывающих и прибывающих на перрон переселенцев стало сложнее: никто из бывших пассажиров, несмотря на просьбу не выходить всем сразу, не хотел более оставаться в опостылевших вагонах.

– Доктора! Срочно доктора!

Вдруг чьи-то сильные мужские руки остановили кричащего: Василий Мазанов узнал голос шурина.

– Филипп, ты ли? Тоже этим эшелоном?

Мужчины обнялись.

Евдокия бросилась к брату.

– Филипп, что случилось?

– Там, в шестнадцатом вагоне, Таня моя рожает!

Когда они вбежали в вагон, то не поверили своим ушам: к голосу двухлетнего Евгения, заходившегося в плаче, добавился новый, радостно-звенящий голосок, оповещавший мир о своём появлении на свет Божий.

Рядом с роженицей стояла девочка, пытавшаяся удержать на руках орущего двухлетнего карапуза.

– Мама! Мама! – заливался малыш и протягивал ручонки к матери.

– К ней нельзя сейчас, – убеждала она мальчонку, но он продолжал плакать и требовать маму.

Шурочка, одиннадцатилетняя дочка Татьяны и Филиппа, была потрясена происходящим, но вовремя сообразила, что сейчас главная её задача – обеспечить маме покой и не подпускать братика. Что делать дальше, она не знала.

– Танюша, мы здесь! Сейчас, сейчас, родная! Всё будет хорошо! – вскричала Евдокия и бросилась на помощь.

– Нож или ножницы, скорее! Воду, спирт, водку, одеколон, что у вас есть? Давайте немедленно! – потребовала она у проводника.

– Раскомандовалась! Ишь, начальница нашлась! Весь вагон мне кровью залили, – возмутился было проводник, но здравый смысл в его голове победил недовольство, и он, порывшись в каком-то сундуке, достал пару чистых простыней, охотничий нож и небольшой мутный флакон с жидкостью.

Она отвинтила крышку. Пахнуло отвратительно.

– Что это?

– Не боись, бабонька! Самогон! Чистый, как слеза ребёнка.

Дальнейшие действия Евдокия совершала, словно во сне. Если бы её попросили их повторить, то, вероятно, она бы не смогла: так действует человек в состоянии сильного душевного волнения.

Скинув головной платок, она мгновенно отрезала прядь своих волос и перевязала ими пуповину. Затем облила лезвие ножа самогоном и решительным движением отсекла канат, соединяющий мать и дитя.

– Кто? Мальчик или девочка? – спросила Татьяна, вернувшись из забытья.

– Мальчик, Танечка! Хорошенький такой! Замечательный мальчик! Настоящий богатырь! – радостно ответила Евдокия.

Младенец, словно в подтверждение сказанного, закричал ещё сильнее.

– Поплачь, поплачь, соколик ты наш! – ласково приговаривала Евдокия, заворачивая малыша в рубашку Филиппа.

Через пару минут она передала белоснежный свёрток отцу.

– Здравствуй, сынок! – взволнованный Филипп, прижал к себе тёплый, орущий комочек и заплакал от переполнявших его чувств.

– Ну, с пополнением в семействе! – сказал Василий.

Голос из вокзального репродуктора вернул к суровой действительности.

– Товарищи пассажиры пятьсот первого эшелона из Средней Волги! Освобождаем вагоны! Освобождааа… еее …ммм!