Читать книгу В овечьей шкуре - Марина Павлова - Страница 4

Обедня должна была начаться в семь утра, поэтому я с отцом уже в шесть тридцать были возле церкви. Наша городская церковь была скромной по меркам церквей в мегаполисах. В утреннее воскресенье здесь собирались все, кто хотел помолиться за здравие ближнего или упомянуть усопшего. Уже как семь месяцев мы ставим свечку за Лизу, пять месяцев – за здравие матери.

Мы зашли внутрь церкви. Она была украшена фресками, которые складывали картину святого божества. Везде были иконы святых, а их рамы отблескивали золотом. На подсвечниках ещё не было ни одной свечи. Вокруг начали создаваться толпы людей. Из маленьких групп они превращались в одну огромную толпу стоящих людей в платках и со свечами. Я стояла в углу, возле иконы Божьей Матери. Отец стоял в другом крае храма. Он с кем-то разговаривал шепотом, постоянно покачивая головой в знак согласия. Все тихо перешептывались и не решались сказать хотя бы на тон громче. Разглядывая в который раз храм, я заметила, как некоторые взгляды обращены ко мне. Взрослые женщины бросали на меня косые взгляды, и как только возвращались к своему собеседнику, то что-то живо обсуждали. Некоторые на меня смотрели жалостливым взглядом, как на брошенное животное посреди дороги. Его жалко, но никто не решается подойти.

Началась служба. Священник заговорил громко, уверено. Литургия продлилась два часа. Все два часа все тихо слушали главного богослужителя храма, а после начали расставлять свечи по подсвечникам и целовать иконы, шепча себе под нос молитву. Я подошла к кануну. Четырехугольный столик с деревянной доской держал на себе ячейки для поминальных свечей. Я зажгла свою свечу от уже рядом стоящей в ячейке. Я не спешила её ставить. Мне хотелось немного подумать о сестре. Казалось, будто сейчас она может меня услышать, посмотреть сквозь купала храма и сильно заплакать, поняв, что поминальная свеча для неё. Такой молодой, красивой и свято верующей в хорошую жизнь Елизавете.

– Как жалко, что не всегда есть время для таких моментов, – вдруг произнеся возле меня низкий мужской голос.

Я посмотрела в сторону. Он был высоким мужчиной лет сорока пяти. На нём было легкое коричневое пальто, черные туфли с острым носком, намазаны гуталином толстым слоем, что запах за милю можно было учуять. Его волосы были опрятно причесаны и западали за уши, на худом лице виднелась легкая щетина, которую он мог себе позволить только в выходные. Я знала его. Он был настоящей звездой телевиденья в нашем городе. Город был сам маленький, и любое происшествие здесь рождало собственных героев. Когда мою сестру нашли, его назначили следователем этого дела. Он часто приходил к нам. Я его хорошо знала, да и весь город тоже. Его так много показывали по телевизору, что уже узнавали даже из других городов. Вот только это не была популярность, он не стал идолом. Его постоянно забрасывали вопросами о деле моей сестры, а он только отвечал, что это вопрос времени, и время, чтобы ответить, ещё не настало.

– Просыпаешься утром и думаешь, что тебе принесет этот день, – тихо добавил он, поджигая свою свечку. – Собираешься в спешке, так что забываешь лишний раз помолиться. Тут хотя бы штаны не забыть одеть, – грустно хмыкнул тот. – Приходишь на работу, а тебе дают дело молодого паренька, который украл пятьдесят гривен у соседки. Мелочь, но всё-таки. Ты начинаешь с ним говорить, проверяешь его по базе, и оказывается, что он не так прост. Что однажды он делал вещи и похуже, просто тогда на него никто не показал пальцем, а ты… ты и подумать не мог, что жизнь бывает такой безжалостной.

Он перевел свой взгляд с горящей свечи на меня.

– Иногда бывает так, что плохих людей не находят сразу. Они находятся сами в нужное время, в нужном месте, – он смотрел на меня таким сильным пронзительным взглядом, как на равного себе по статусу, по возрасту, по пониманию человека. – Я не жду, что ты поймешь о чём я сейчас толкую, но может быть, когда ты немного подрастешь, некоторые вещи изменяться для твоего понимания. Мне очень жаль, что жизнь была так несправедлива по отношению к твоей сестре.

Я поставила свечу в ячейку и ответила:

– Мне тоже.

К нам подошел мой отец. Максим Дегтярев, так звали следователя, обратил внимание на то, что нас только двое. Он не часто приходил в церковь, и так давно не видел состав нашей семьи, что его удивление заметил и отец.

– Доброе утро, Вам Максим Леонидович. Светлана немного приболела, не могла пока присоединиться.

Следователь только понимающе покивал головой, хотя сам прекрасно знал, что происходит внутри моей семьи. Об этом знали все. Плачущие припадки в церкви, громкие мольбы о прощении не могли пройти стороной. Она никогда не сдерживала свою боль, она не хотела её прятать, поэтому отец решил запрятать её. Он уже давно не берет маму с нами, не настаивает на её присутствии за застольно молитвой.

Около десяти часов утра мы приехали домой. У нас был старенький форд фиеста серого цвета. Отец, когда купил его, очень гордился тем, что Бог ему помогает состояться в жизни. Пока отец что-то рыскал в гараже, я вошла в дом. Дом у нас тоже был не особо большой, да уже и старый. Он остался моей матери в наследство от тётки. Та её воспитала ещё с младенчества, а свою семью так и не завела.

В кухне я встретилась с мамой. Она стояла у окна и смотрела на маленький участок сада, что был вскопан под засев на следующий год.

– Я уже пришла, мама, – учтиво заговорила я.

Она обернулась с улыбкой на лице, и как только увидела меня, её улыбка переменилась на смятение. Её глаза нервно забегали, и она ещё несколько раз судорожно проводила взглядом по грядке.

– Вон ту надо ещё раз скопать, – с тревогой проговорила мать, показывая на крайнюю грядку возле забора.

Земля была свежевскопанной и сильно отличалась от остальных кусков земли, что успели высохнуть под солнце.

– Её обязательно надо вскопать ещё раз. Неглубоко. В пол силы можно, но пообещай мне, что ты это сделаешь, – её голос звучал поистине сумасшедшим, но разве гоже так о матери мне думать.

Она говорила быстро и некоторые слова неразборчиво, а когда она подошла ко мне и схватила меня за плечи, мне совсем не по себе стало.

– Ты должна мне пообещать.

– Я обещаю, что сделаю это, – испуганно ответила я. – Я могу хоть сейчас это сделать, если так надо.

Я будто бы чувствовала страх, мои ноги стали легкими и сами отходили назад. Даже зная, что в воскресенье заниматься садоводством грех, глядя в её глаза, я была готова хоть весь огород вскопать.

– Нет, нет, нет… – быстро прошептала она. – Сделай это, когда будешь готова, но отцу ничего не говори.

Я молча кивнула и ещё немного отодвинулась назад, но её пальцы так сильно вцепились в мои плечи, что, кроме боли в них, я больше не о чём не могла подумать, а она этого даже не замечала. Вдруг скрипнула входная дверь и тут же мать отпрянула от меня на метр. Я всё так же смотрела на неё стеклянными глазами. Она, увидев за моей спиной отца, тоже похолодела. Пыл её безумия спал, и она с опаской поглядывала на него.

– Поднимись к себе, Катерина, – проговорил отец сквозь зубы.

Он понял сразу, что здесь происходит. Я обернулась и посмотрела молённым взглядом. Он был спокоен, но в тот же момент я видела, как он сжал скулы лишь бы чего не сказать плохого.

– Катя! – уже громче добавил он.

Я посмотрела на маму. Она была в растерянности, будто бы только проснулась и не может понять, почему она в кухне. Я подошла к лестнице и, ступив на первую ступеньку, услышала, какие громкие бывают отцовские шаги, когда он в гневе. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула воздух. Я развернулась и зашла обратно в кухню, отец уже стоял совсем рядом с матерью. Она испугано, но самоотверженно смотрела ему в глаза, показывая, что судить её может только сам Бог, но не мужчина с кнутом вместо сердца. Это был мой первый раз, когда я пошла наперекор своей судьбе, словам своего отца. Он резко обернулся назад и, увидев меня, отступил от неё.

– Я же сказал тебе подняться наверх, – отчетливо повторил отец.

– Я знаю. Но скоро обед и надо успеть приготовить что-то. Она одна не справится, – неуверенно пробормотала я, но с ясным и серьезным взглядом смотрела ему в лицо.

Но внутри я всё ещё была маленьким слабым зверьком, что даже слово «мама» не смогла произнести при нём.

Он понял, что я не собираюсь уходить. Его брови нахмурились, и он минуту погодя, молча вышел из кухни. Мама тихонько присела на пол, и её лицо скривилось в безобразной улыбке, а слезы пустились ручьем. Я не могла поверить, что когда-то такое случиться с моей семьей. Сейчас. У меня на глазах. Это происходит месяцами, а никто даже не может помочь нам, мы сами не можем помочь себе.

Вечер прошел более тихо. Единственное, что мы говорили в голос – это молитвы. Больше никто не сказал друг другу и слова.

В понедельник в школе весь мой класс обсуждал драку Наташи с какой-то девушкой. Она сказала, что это девушка с её района. У Наташи был большой синяк на руке ближе к плечу, и она всем его демонстративно показывала, любуясь их интересом к её истории. Она сказала, что надрала ей задницу. Так и сказала. Где её манеры, остаётся только гадать. Обо мне она и словом не заикнулась, только иногда презрительно на меня поглядывала, но и это замечала только я. Я наблюдала за её поведением. Мне всё еще было жаль, что я наговорила такие вещи ей. Она была неправа, но стала ли я права, сказав ей это все тогда?! Отплата построена на чужой боли, превращается в гнусную отплату и, слившись с болью, превращается в ад для обоих. Я её чувствовала. Чувствовала, как горечь растекается по моим венам, как давит совесть. Я себя утешала, что это всё моё воспитание, а с другой стороны – никто из нас не становиться кем-то просто так. У каждого своя история строения личности. Каким-то образом её история меня очень заинтересовала, и я до конца не могла понять, что именно в ней меня так манит. Однажды и моя сестра повздорила с одной девочкой. Вот это был скандал. Две воспитанницы православной школы устроили публичное выяснение отношений. До драки, конечно же, дело не дошло, но шума было, будто бы началась третья мировая.

В этот же день я ещё кое-что узнала. Выйдя из дамской уборной, что располагалась на улице – в школе ещё не открывали в такую пору – я услышала, как недалеко от качелей возле маленькой детской площадки кто-то всхлипывает. Это были еле слышные звуки, но поскольку шел урок, то на улице никого не было. Я слышала отчётливо, как человек, что когда-то плакал, уже просто сдерживал в себе порыв горестного крика и только тихонько шмыгал носом. Я подошла поближе к дубу и, выглянув из-за него, увидела на маленькой желтой карусели Наташу. Она сидела ко мне спиной, согнувшись, смотрела на зеленую траву. Под моими ногами слегка прогнулись ветки и затрещали. В ту же минуту Наташа оглянулась по сторонам, затаив дыхание. Я же запряталась за дуб обратно, лелея надежду, что она меня не заметила. И через несколько секунд я услышала шаги в свою сторону. Наташа прошла мимо дуба, не заметив меня, а затем прошла вперед по тропинке к школе. Я перебежала к другому дереву, чтобы запрятаться. Она, так и ничего не узнав, вошла в школу. Я с легкостью вздохнула, не хотела себе и представить, что бы она начала, если бы узнала, что я видела её в таком состоянии.

После игры на кларнете я всё так же спешила на последний автобус домой, но опоздала. Они урезали часы работы, и теперь мне приходилось идти пять километров пешком. Дальше было как по расписанию: молитва, ужин, домашнее задание, сон. Но вот только перед сном я захотела вновь взглянуть на то, что мне давно не дает покоя. Я открыла свой комод и под вещами нащупала маленькую деревянную шкатулку. Открыв её, я увидела фрагмент карты. На ней было отмечено место на автовокзале, именно то место, где был зеленый бак с телом моей сестры. На обратной стороне листка была надпись «Улики», это был скудный списочек. На теле моей сестры были найдены отпечатки, которые ничем не помогли, сперма, что тоже не дала никаких результатов и следы побоев. На ней было всё от этого монстра и в тот же момент ничего от человека, который сделал с ней эти ужасные вещи и исчез. Я связывала это происшествие с исчезновением Антонины Камаевой, но там дела обстояли не лучше. Не было найдено даже тело её. А может, она всё ещё жива, просто решила сбежать от религиозной жизни?! Или же она лежит в одном из таких баков, который просто ещё никто не открыл?! От таких мыслей у меня дрожь по телу прошлась. Одна мысль о смерти пугает лишь тогда, когда она подобралась слишком близко к тебе, и ты начинаешь чувствовать её дыхание у себя за спиной.

Вторник проходил так же обычно, как и любой другой мой день. Наташа не пришла в школу. Это не впервые, поэтому никто не был удивлен, учителя не звонили её родителю, не спрашивали одноклассников. Все делали то, что они делают изо дня в день. Я, вспоминая её вчерашнее состояние, хотела перед ней извиниться. Может её отсутствие не связано с моими словами, но я чувствовала себя дурно, проматывая в голове у себя сцену из магазина. Я подошла к своей однокласснице Алёне и попросила у неё адрес Наташи. Она мне ответила, что точный не знает, но он написан в классном журнале, а мне его вряд ли дадут. Тогда я пошла в учительскую и сказала, что мне нужно выписать свои оценки для отчётности перед родителями. Естественно, мне его дали. Я отличалась покладистым характером и определенным стилем жизни, поэтому все знали, что у меня нет дурных помыслов. Она жила в квартире 18 на улице Медовой, что находилась в Новокрыжском районе. Не самое приятное место. Это был жилой район, где сдавалось много общежитий для рабочих приезжих и студентов. Я предупредила отца, что задержусь и поехала к Наташе.

Зайдя в подъезд, я ужаснулась от смрада гари и других канализационных запахов. Ступеньки были липкими, мокрыми, перила уже давно прогнили, а из разных комнат люди выползали, как тараканы. Одни стояли возле своих входных дверей и курили, другие громко кричали, что их голоса наполняли все этажи. Они странно на меня смотрели, я делала вид, что не замечаю их и быстро поднималась по ступенькам. Мысль об извинениях мне показалась уже не такой и срочной, и я была готова уйти. Я остановилась в коридоре, что вел меня к разным квартирам. Затем услышала опять чей-то громкий голос. Это была Наташа. Она что-то крикнула неразборчиво, но строго, что я ещё сильнее сжала ручки своего ранца у себя в ладошках. Это всё-таки была не самая лучшая затея.

– Я сказала, что даже не пожалею об этом, – крик с комнаты раздавался всё отчетливей.

Я тихо подошла к первой открытой двери и заглянула. Тонкий коридор вел в кухню, а из кухни выглядывала Наташа. Её рука была вытянута перед ней. Она широко расставила ноги на ширине плеч и стояла так твердо, и не менее твердо повторяла сказанное ранее. Она двинулась назад, и я разглядела у неё в руках что-то черное. Мне показалось, что это пистолет. Я пошатнулась назад, но так и не перестала смотреть. Наташе на встречу вышел рослый мужчина. Он был в белой майке и синих спортивных штанах.

– Ты что это, блять, задумала?! – заорал громко он, взмахивая руками по сторонам. – Опусти его сейчас же!

Я никак не решалась отойти от двери и покинуть это злосчастное место. Я начала рукой ощупывать карманы, чтобы найти телефон. Но тут же я услышала женский визг. Я увидела, как он схватил её руку и потащил на себя, тем самым вырывая у неё оружие. Мне стало ужасно страшно, что сейчас произойдет необратимое. И вот уже пистолет был у этого мужчины.

– Ну и что теперь, а?! Хотела, мать твою, выпендриваться, почувствовать себя главной?! – его гнев не утихал.

Он размахивал пистолетом, как игрушечным, а Наташа неподвижно стояла. Она не была испуганна, её лицо выражало только обиду. На всю её жизнь. Я тихо вошла. Как тут же внимание обитателей квартиры перевелось на меня.

– Какого хрена?! – завопила Наташа, округляя свои глаза при виде меня.

– А ты ещё, блять, кто такая?! – не менее громко завопил мужчина.

Он уже опустил оружие, и я заметила, как он непонимающе переводил свой взгляд от меня к Наташе. А та в свою очередь совсем уже позабыла, что недавно хотела застрелить мужчину. Её внимание всё было направленно на меня.

– Меня зовут Катерина, я одноклассница Наташи…

Не успела я закончить, как мужчина снова недовольно обратился к Наташе:

– Какого она тут делает?! Я разве говорил, что можно гостей приглашать?!

Его выпученные глаза от злости пугали больше, чем пистолет.

– Во-первых, я с Вами разговариваю, – отвлекла я его от Наташи. – Во-вторых, я сама пришла сюда, а в-третьих…

– Да мне плевать, что ты сюда пришла, выметайся из моей … – грубо перебил он меня, но я тут же вставила своё слово, перебив его.

– Я не закончила, и будьте так добры, пока я говорю, Вы должны молчать и слушать, – мой голос хоть и звучал очень уверенно, но дрожью он отдавался в пальцах рук и мышцах на лице.

Наташа удивилась, но не присоединялась к нашей перепалке.

– Прежде чем угрожать девушке пистолетом при свидетелях, подумали бы, чем Вам это обернется, – наступательно порекомендовала я ему.

– Я ей не угрожал!

– И кто же это докажет? – удивилась я. – Нас здесь трое. У вас пистолет, возле меня заплаканная Ваша падчерица, а я свидетель.

– Что за бред ты несешь?! Ты ни хрена не видела…

– Я видела всё. Видела, что она всего лишь запуганный ребенок, видела, как Вы наставили на неё свой пистолет, угрожая ей расправой. А когда заметили меня, то и мне стали угрожать.

– Что за херня, девица?! Если бы я тебе угрожал, то ты бы уже…

– Кому поверят: мужчине с пистолетом в руках или двум подросткам?! Многие знают меня. Знают, что каждое воскресенье я хожу в церковь, что играю в церковном ансамбле и с отличием заканчиваю школу. Такие как я не врут. И мне поверят, что бы я ни сказала.

Все слова вылетали как по щелчку. Мне самой не верилось, что я могу быть такой убедительной, когда угрожаю кому-то. Мысленно я попросила прощения за свои деяния и надеялась, что он всё же одумается, и не будет продолжать бросаться на нас.

Мужчина посмотрел на меня брезгливым взглядом и хмыкнул.

– Да у вас там вся семейка конченная, – после своих слов, он запрятал пистолет за пояс и пошел в другую комнату.

– Что бы твоей ноги в моём доме не было! – проорал он уже, когда его и видно не было.

Я обернулась к Наташе.

– Так он всё-таки меня знает, – обратилась я к ней.

Она резко меня схватила за руку и дернула в сторону двери.

– Что, мать твою, ты затеяла?! Что это за хрень такая была? – гневалась она.

– Я думала, он тебя застрелит, не знала, что делать и … – судорожно начала оправдываться я.

– И решила пулю словить вместо меня что ли?!

Мы с ней вышли во двор. Соседи даже не обращали на нас внимания, видимо, такое поведение для этого района вполне нормально. А меня до сих пор колотило от адреналина и страха. Мне казалось, что вот-вот и он выстрелит мне в лицо, хотя в глубине души я надеялась, что моё время еще не пришло.

– Я пришла только, чтобы извиниться, – сказала я.

Наташа просто на меня смотрела. Я не могла понять, что именно она сейчас чувствует или думает. Её глаза были усталыми то ли от обид, то ли от злости, что до сих пор бушевала в ней. Она задумчиво опустила свои веки, а потом и голову, после чего подошла ко мне и обняла меня. Я вздрогнула от неожиданности, но не оттолкнула её. Она обняла меня крепко, но нежно. Я чувствовала, как ей тяжело стало дышать, и ком того отчаянья подступает к её горлу. Начинаешь такое ощущать только при прикосновении. Я легонько обняла её в ответ.

– Спасибо, – услышала я тихий хриплый голосок девочки.