Читать книгу В овечьей шкуре - Марина Павлова - Страница 5

Будильник прозвенел ровно в семь. Я сразу же по привычке открыла глаза и увидела белый потолок. Он был чист, как небо. Очень часто я мысленно рисовала на нём либо звезды, либо какой-то сад, который уже видела где-то. В моём воображении он был ярким, зеленым и цветущим. Но приглядевшись, передо мной всё так же был белый потолок.

Я умылась, причесалась, оделась, а затем направилась в кухню. Зайдя туда, я начала готовить завтрак. Только через несколько минут я заметила маму, что сидела в гостиной перед окном. Она сидела ко мне спиной. Я тихо зашла в гостиную. На ней был белый вязаный сарафан, а на плечах свисал велюровый белый платок. Её волосы бережно были заплетены в косу. Такой нарядной я её не видела с тех пор, как умерла Елизавета. Я обошла её и предстала прямо перед её глазами. Она всё равно смотрела в окно. Я присела на корточки и взяла её за руки, которые она сложила на коленях. На её лице растекался новый синяк. Он был на правой скуле под глазом. Синевато-фиолетовый оттенок красовался под кожей и приобретал изуродованную форму. Я не могла сдержаться и заплакала. Тихо, чтобы даже она не смогла услышать. Слезы одна за другой стекали по лицу. Я опустила глаза с надеждой, что так смогу себя взять в руки.

– Не надо, – прозвучал тихий голос мамы. – Со временем всё проходит: и боль, и печаль, и даже любовь.

Я крепко сжала её руку. Она была холодной, но отзывчивой. Мама слегка сжала ладони и всё так же смотрела в окно, пока не услышала папины шаги. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Не бойся их обрезать, – она взяла мои волосы в руку и нежно погладила их. – Это вовсе не грех.

После этих слов она снова посмотрела в окно и отпустила мою руку. Её улыбка за миг стерлась с лица, а взамен образовалась глиняная маска безразличия.

Отец спустился и мне пришлось вернуться к прежнему занятию. Сдерживая слезы, я стояла у плиты и слушала, как он дышит, пока читает утреннюю газету, как он листает бумагу. И в каждом его движении я чувствовала отвращение к самой себе. Такой слабой и беззащитной. Не чего сказать, не чего сделать, как тряпичная кукла, только стоишь и слушаешь.

Сегодня в школу Наташа не пришла. Почему-то мне казалось, что сегодня её нет из-за моего прихода к ней в дом. Нельзя было заявляться без приглашения, да и тем более угрожать её отчиму. Весь день мне было неспокойно. Утро выдалось обычным, но слова мамы мне никак не удавалось выбросить из головы. Её глаза так глубоко засели у меня в памяти, что каждый раз я видела их перед собой. Она была спокойной, но я же видела, что её гложет изнутри. Иногда молчание бывает громче крика.

В середине дня мне позвонил отец и сказал, что сегодня вместо репетиций на кларнете мы едим в мою старую церковную школу. Дорога туда занимала около сорока минут на машине. Она находилась в другом городе, в Марьяновке. Мы туда ехали молча, но чем ближе было место назначения, тем больше мне хотелось услышать причину нашего визита.

– Ты хочешь, чтобы я обратно ходила в церковную школу? – спросила я отца, сидя на переднем сидении.

Я была более чем расстроена и это, как-никак, выражалось в голосе, что всё время звучал неуверенно из моих уст.

– Да, а ты против? – настороженно отозвался тот.

– Нет. Я хочу. Просто я переживаю за маму.

– Не стоит себя накручивать. Ей сейчас тяжело, как и нам с тобой. Но мы с тобой можем смириться с господним выбором, а она – нет, вот почему её терзает эта горесть.

– Ей просто больно, – вступилась я за неё.

Отец перевел свой взор на меня буквально на пару секунд, после чего вздохнул и сказал:

– Даже с болью надо мириться.

– Ей больно, когда ты её бьешь, – холодно добавила я.

Он даже не посмотрел на меня, а только ещё более нахмурил брови. Я отвернулась и смотрела всю оставшеюся дорогу в окно. Как же было невыносимо говорить и не быть услышанной. Ты кричишь, молишься, просишься, а все эти звуки уходят в никуда. Никто не реагирует, не видит твоих просьб. Будто бы находишься под стеклянным куполом, все видят тебя, но никто не поймёт, какого тебе там, пока сам не окажется на твоём месте.

Приехав в церковную школу, я узнала, что ещё идёт литургия в местной церкви возле самой школы. После уроков нас туда часто отправляли с классом. Мой отец уверенно направился в здание, где хотел встретиться с директором школы. Я знала, что меня возьмут туда обратно, если отец попросит. Моя воспитательница очень расстроилась, когда узнала, что меня переведут в другую школу.

Пока отец отошел, я зашла в церковь. Литургия почти заканчивалась. В помещении толпились школьники старших классов. Я тихонько подошла к девочкам, что стояли с краю. Это были мои бывшие одноклассницы. Кристина меня заметила сразу. Она улыбнулась и подозвала меня к себе. Как только я подошла, она обняла меня, но заметив строгий взгляд ментора, тут же отпустила, и уже только улыбалась. В церкви начали перешептываться, увидев меня.

– Где ты была? – тихо, но радостно спросила Ангелина.

– Ты к нам возвращаешься? – спросил ещё кто-то сзади из моей группы.

– Успокойтесь, – заговорила Кристина громче всех. – Она всё расскажет после службы.

Она была старостой класса, и её все послушали, тем более за нами следила воспитательница. Я её не знала, но судя по её взгляду, она относилась строго к нарушителям правил.

По окончанию службы я осталась с девочками и рассказала им, как живу новой жизнью. Мне было неприятно рассказывать всё, но они спрашивали только о том, как в смешанных учреждениях мне живется. Позже я с Кристиной вернулись в школу. Там было всё, как и прежде. Разноцветные фрески на окнах, высокие белые потолки, на которых виднелись трещины и пустые коридоры. Все давно разошлись по домам.

– Мой отец, наверное, хочет, чтобы я снова ходила в эту школу. Я рада, если смогу вернуться к вам. Там мне не место, – обращалась я к Кристине.

– Не думаю, что здесь жизнь лучше, чем там, – помотала головой она в ответ. – Всем страшно до сих пор, ведь убийца так и не был найден.

– Это мог быть кто угодно, – ответила я. – В этом городе часто останавливаются проезжие: дальнобойщики или просто студенты. Он приехал, остался на день и уехал. Никто его не видел, не знал.

Мне было горько говорить такое, но чем больше проходило времени, тем больше мне казалось, что так оно и есть на самом деле.

Мы вошли в школьный музей. Я там часто сидела, когда ждала пока отец меня заберет. Он не хотел, чтобы я ездила на электричке домой. Мы сели за большой деревянный стол. Перед нами висели стенды с фотографиями и медалями учеников, которые учились в этой школе.

– Мне плохо без неё, – призналась я. – Матери всё хуже, а я не знаю, что делать.

– А что ты можешь сделать, Катерина? – удивилась Кристина. – Мы всего лишь подростки, даже полиция бессильна. Ты сама говорила, что это может быть кто угодно. Может, он уже в другом городе или даже стране.

– Наверное, ты права, – обессилено согласилась я, опуская веки, чтобы не заплакать.

С ней я могла быть собой. Кристина только безотрадно смотрела на меня. Я посмотрела на неё. Её брови были нахмурены, и выглядели неестественно на бледном лице. Вдруг за её спиной на стенде я увидела знакомое лицо на фотографии.

– Это Максим Дегтярев? Следователь по делу моей сестры? – спросила я у Кристины.

Она обернулась и поискала глазами, о какой именно фотографии идет речь. Она нашла её быстро. На ней был изображен молодой парень с кубком в руках, а сзади него футбольное поле и ворота из сетки.

– Да, верно, – подтвердила одноклассница. – Повесили сюда после того, как его назначили вести это дело. Он заканчивал церковную школу для мальчиков, что когда-то работала возле собора Иоанна. Они часто сотрудничали с нашей школой. Мы сейчас иногда приезжаем на олимпиады в мужские гимназии. – Рассказала подруга, уже глядя на меня.

Я встала и подошла поближе, чтобы рассмотреть его. Кристина подошла ко мне и открыла ящик комода, на котором стояли награды и кубки.

– Есть ещё одна его фотография, – помрачнев, сказала подруга.

Она достала из ящика маленькую фотографию. На ней было запечатлено пять молодых парней. Фотография была старой и затертой по краям, мелкие высветившиеся пятна покрывали частями фото. На нём так же был Дегтярев. Он абсолютно не изменился, а вот всех остальных стоящих молодых парней на фото я не узнавала. Они стояли на футбольном поле, обнявшись за плечи и широко улыбаясь.

– А кто остальные? – показала я на оставшихся четверых.

– Кажется, это Агиев Дмитрий, а рядом с ним Чумаченко Алексей, – она указала на двух парней справа, что улыбались, вытравливая кривляньями свою улыбку. – Родители были против, чтобы это фото было здесь, но его всё-таки оставили из-за Дегтярева. – Вдруг настороженно добавила она.

– Почему против? – обескураженно спросила я.

Кристина перевела на меня свой взгляд, пожала плечами и резко добавила:

– Их судили за изнасилование и убийство одной из девочек, что учились в этой школе.

Такая новость меня сильно впечатлила, и я долго не могла понять, как это фото удалось сохранить в таком месте. Какое мытарство – оставить фотографии этих людей рядом с доской почета.

– Как давно это было? – озадачено воскликнула я.

– Около тридцати лет назад, – заключила подруга. – Следующий Нишенов Олег, Скеров Андрей и последний Дегтярев.

Я пригляделась к фото и лицо третьего парня мне тоже показалось знакомым. У меня возникло странное чувство дежавю и острая уверенность в том, что я его уже видела.

– Это не впервой, что убивают девушек из этой школы, – с ужасом прошептала я.

– Иногда не хочется задумываться над тем, какие люди тебя могут окружать. Боишься разочароваться, – с осадком печали добавила Кристина, затем она просунула фото мне.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась я.

– Я бы не хотела, чтобы портреты моих убийц высели на доске почета, – яростно проговорила подруга.

Было видно, что ей обидно за сложившуюся ситуацию. Она опять протянула потертое фото мне.

– Выброси где-нибудь по дороге домой. Тольке не рядом со школой.

– Я не могу, – запротестовала я. – Это мародёрство – портить школьное имущество!

– Этим людям, – она указала пальцем на двоих парней с краю, – надо в аду гореть, а не в школе на старых фотографиях красоваться.

Она силой всунула фотографию в мои руки.

– А что если спросят? – испуганно добавила я.

– Всё равно, – безразлично пожала плечами Кристина. – Разве тебе уже не всё равно?!

Я не спешила с ответом. Я посмотрела на фотографию. Она совсем скомкалась, но как только я услышала скрип двери, то тут же сильно сжала фото в ладони. В музей вошел мой отец и сказал, что нам надо поторапливаться домой до ужина.

– Передавай матери привет, – сказала мне Кристина на прощание.

Я улыбнулась и кивнула ей, после чего скрылась за дверью музея.

На обратном пути я сидела на заднем сидении. Мой отец молча вел машину, иногда косясь на меня в переднее зеркало. Я сидела и рассматривала фото, что было сжато в моей ладони так, чтобы не заметил отец. На обратной стороне фото были подписаны имена те же, что мне назвала Кристина. Глядя на фото, меня будоражила одна всего лишь мысль, что на ней улыбаются люди, которые когда-то причинили непоправимый вред человеку. Они подорвали своё место в обществе, уничтожили доверие родных и так просто попрощались с чужой жизнью, лишь бы потешить свою зверскую натуру. Я верила в то, что люди такими не рождаются, монстрами становятся. Но как?! Неужели плохое отношение родителей, неправильные друзья или это всё от одиночества?! Человеческая минутная слабость превращается для кого-то в ужасный кошмар, что длится долгие годы. Ситуация длится полминуты, больно минуту, а страдаешь от воспоминаний годами.

Я не выбросила фото.

К дому мы приехали под вечер. Я вышла у дома, отец проехал чуть дальше, чтобы припарковаться в гараже. Я вошла в дом. Двери не были заперты на ключ.

– Мам! – прокричала я, снимая верхнюю одежду. – Мы дома.

Я вошла в кухню, чтобы оставить пакеты с купленными продуктами. Выйдя в холл, я посмотрела на лестницу, что вела в коридор второго этажа. И ещё раз позвала маму, но та ничего не отвечала. В этот момент моё сердце странно сжалось, мне казалось, я чувствую его у себя под ребрами, будто оно ближе, чем кажется. Я перевела свой взгляд в гостиную, на обеденном столе что-то лежало. Я начала подходить ближе, как тут же поняла, что это «что-то» является волосами. Они были с одного конца небрежно обрезанными, дальше шли заплетенной косичкой, а в конце перевязаны голубой ленточкой. Это были волосы моей матери. Я остолбенела. Просто стоять и смотреть на них мне было невыносимо больно. Больно от одной мысли, что они здесь. Вопросы просекли мою голову: почему, как, зачем?! Я оторвала свой взгляд от волос и посмотрела в сторону второго этажа. Мои ноги, как ватные палочки, шли сами по себе, я их не чувствовала. Медленно дойдя до лестницы, я начала подниматься на верх. Я подумала, может, я сплю. Всё такое нереалистичное, стены будто искривились, нигде нет отца и матери. Я уже слишком долго иду по этому коридору, он никак не заканчивается. Но когда я взялась за ручку двери от родительской спальни, я почувствовала, что такой страх можно ощутить только наяву. Моя рука дрожала или мне только казалось, но опустить дверную ручку было сложно. Я неуверенно приоткрыла дверцу.

– Мам… – прозвучал мой дрожащий голос.

В комнате никого не было. Я огляделась или точно вижу то, что передо мной. Комната была пуста. Я почувствовала какое-то невидимое давление. Оно было со всех сторон. Я чувствовала себя более собранной, но всё ещё незнание, что будет дальше, овевало меня, и с каждой секундой мне становилось в двойне страшно. Я вышла из комнаты и направилась в соседние. И так я обошла весь дом. Я выбежала на улицу к отцу. Его машина стояла перед гаражом, передняя дверь со стороны водителя была на распашку открыта.

– Пап, я не могу найти маму! – в недоумении прокричала я, спеша к нему в гараж.

– Катя, стой, где стоишь! – резкий голос отца будто парализовал мой разум.

Я резко остановилась перед открытым гаражом, в котором был отец. Он сидел на корточках, а возле него лежала женщина в белом вязаном сарафане, а у её ног лежал велюровый белый платок. Её волосы взъерошено покрывали лицо, такое бледное и молчаливое. Где-то в далеко прозвучал крик. Такой противный, вредный, что резал уши, но я слышала его только приглушенно. Она спала на холодном бетонном полу так крепко, как на перьевом матрасе. Я заметила, как отец медленно направился ко мне. Он, как пятно, размазывался, но уверенно шагал в мою сторону. Его пальцы схватили меня за плечи, и он начал отталкивать меня назад к машине. Я разглядела всю картину перед собой. Жесткая веревка свисала с её шеи, а она все так же крепко спала на бочку с открытыми глазами. Вдруг меня подхватили другие руки и начали безудержно волочь куда-то в сторону. Тем временем люди в белых одеяниях маленькой группкой проникли в гараж.

– Пойдем, пойдём же…! – настойчивый женский голос звал меня за собой. Она удерживала меня своими сильными руками. – Не зачем тебе тут стоять, пошли!

Мои ноги переплетались между собой, я почувствовала сильное напряжение своих глаз, как сильно они всматриваются в глубь гаража, куда зашли чужие люди.

– Что? – растерянно пробормотала я. – Почему она там?! Зачем они туда пошли?

– Прошу тебя, идем со мной, – резко дернув меня, сказала женщина.

Это была тётя Ира, наша соседка. Я замотала головой, но моё тело не слушалось меня, и я начала сползать вниз, вытекая из её рук, как вода. Когда я осела на холодную землю, то почувствовала, как меня бросает в жар. Её холодные пальцы прижимали меня к её груди. Я чувствовала, как она дышит, чувствовала, как бьётся моё сердце и видела, как уходит от меня жизнь. Такая дорогая для меня. Она уходила в даль, как в море корабль. Я закрыла глаза, из которых градом сыпались слезы. Я слышу звук прибоя; вижу, как она отплывает от меня. Поднят белый флаг. Противник победил. Но вокруг нет никого кроме неё. Она слишком далеко. Я кричу с берега, но шум моря громче меня. Влажный туман прячет её под собой. Я больше не увижу её. А она меня.