Читать книгу Странствующий оруженосец - Марина Смелянская - Страница 9
Часть первая
Глава четвертая
Сны
Оглавление…И, Бог свидетель, мне претит
Восторженность юнца, чей щит
Нетронут, девственно блестит…
Монах Монтаудонский4
Мишелю опять снился тягучий запутанный сон, наполненный знакомыми и неизвестными людьми, бесконечно повторяющимися, бессмысленными действиями и звуками. Такие сны снились ему в детстве, когда у него бывал жар, и мать дни и ночи просиживала у его постели, меняя мокрую тряпицу на лбу и заставляя пить горячие горькие отвары. Вот и сейчас Мишель ворочался, сбрасывал покрывало и вновь натягивал его на себя, просыпался, с облегчением понимая, что вся эта суетливая неразбериха только снится ему, и снова окунался в жаркий бред.
И вдруг все оборвалось. Стало тихо, спокойно и хорошо. Открыв глаза, Мишель увидел, что весь дом освещен серебристым светом, будто полная луна заглянула в низенькие узкие окна, но на самом деле источника света не было – светился сам воздух, таил в себе смутные события, не произошедшие или уже свершившиеся, но оставившие след в этом доме; в нем плавали неуловимыми тенями чьи-то сны, мечты, воспоминания, тихим шепотом тревожа душу. Голубоватые лучи проникли сквозь заплатанную занавесь, растворив в себе ветхую ткань, и незаметно для глаза приняли очертания человеческой фигуры. Женский силуэт приблизился к Мишелю, присел на краешек постели, тонкая рука протянулась к мокрому лбу. Холодное нежное касание, наклон головы, светлые волосы, уложенные в изящной простой прическе и ниспадающие на спину золотистым водопадом, усмиренным тонким плетеным шнурком, призрачно светящееся платье, – Мишель вдруг осознал, что женщина, ласково гладящая его по лицу, похожа на Юлиану, она была ею, но это значило, что сон продолжается. Это только одно из воспоминаний выплыло из пропитанного ими воздуха. Мишель смотрел на нее, вбирая в себя так давно не виданные и постепенно истершиеся из памяти черты, наполняя побледневший образ свежими красками. Ему захотелось поговорить с ней, спросить, не скучает ли она там, помнит ли она здешнюю жизнь, любит ли она его, как прежде, но вдруг испугался, что, как в предыдущем сне, не сможет произнести ни слова.
– Мама… – Мишель услышал в тишине свой едва различимый шепот. – Почему ты здесь?
Юлиана не ответила, лишь коснулась пальцами его губ и улыбнулась. Мишель закрыл глаза и тут же вновь открыл их – мать все так же сидела рядом с ним, лунный свет, казалось, исходил с ее кожи, волос, одежды. Мишель почувствовал, как веки тяжелеют, темнота заволакивает взор – он погружался в более глубокий сон.
– Нет, – хрипло выдавил он. – Не сейчас, еще немного… Не уходи…
Юлиана покачала головой и прикрыла Мишелю глаза. Сквозь ресницы он видел, как она встала, не оставив на простыне ни единой складки, и медленно отошла, растворяясь в серебряном свете. Горький колючий ком подкатил было к горлу, но боль внезапно растворилась в бесчувствии.
Снова пронеслась разноцветным вихрем вереница сновидений, точно шумная охота по полю, оставив после себя гулкую непривычную тишину. На этот раз Мишель проснулся окончательно – не было загадочного свечения, только тусклый отблеск догоравшей свечи, которую он, видимо, забыл задуть, все вокруг было понятно и реально – запах старых отсыревших за зиму бревен, хорошо утоптанный земляной пол, измятая простыня и упавшие на пол шкуры. Перевернувшись на спину, Мишель хотел было сесть, но замер, не смея пошевелиться. На том самом месте, где во сне сидела мать, он увидел Мари.
Первым его движением был рывок к сползшему на пол покрывалу, но на кого его набросить первым делом он так и не смог решить – на себя, лежащего совсем без одежды, или на нее – обнаженную и, точно леди Годива, едва прикрытую длинными распущенными волосами.
– Что ты здесь делаешь? И почему ты… – Мишель не смог договорить, потому что Мари протянула ладонь, приказывая молчать, и откинула волосы. Мишелю захотелось опустить глаза, отвернуться, но он не мог оторвать взгляда от бледного, будто выточенного из слоновой кости тела. Это была прежняя Мари, но удивительная, неправдоподобная и оттого жуткая красота изменила ее до неузнаваемости. Как талантливый художник, несколькими штрихами вносящий жизнь в неумелый рисунок, как истинный поэт, росчерком пера превращающий обыкновенные слова в певучие строки, так неведомая, непостижимая сила вдохнула в простую (так ли?..) крестьянскую девушку сказочное очарование. Мари была спокойна и уверена, ни следа запуганной, полудикой девочки не осталось в ней, она будто скинула с себя последнюю маску и предстала в подлинном, настоящем обличье.
– Ты боишься? – спросила она по-кошачьи мягким голосом, взгляд ее неторопливо скользил по распростертому перед ней телу Мишеля.
Далеко не в первый раз он видел перед собой нагое девичье тело и сам представал в платье Адама перед женскими очами, но как никогда почувствовал робость и неловкость. Рука его вновь потянулась к покрывалу, но Мари перехватила ее и прижала к своей груди. Мелкая дрожь зябкой волной прокатилась от ладони к плечам, груди и ниже, и навстречу этой волне двинулось сладкое томление. Мишель сел и обнял Мари за плечо, не отрывая руки от маленькой теплой груди девушки. Она слегка отклонила голову назад, подставляя бледные губы для поцелуя, и Мишель осторожно ответил на призыв. Горячий всплеск желания едва не заставил его одним сильным движением опрокинуть Мари на белое полотно, но он не посмел и, отняв губы от лица Мари, посмотрел ей в глаза. На мгновение Мишелю привиделось, будто он стремительно падает вниз, в черную пустоту ее зрачков, и, вынырнув из бездны, он обнаружил себя лежащим на спине, а рядом, повернув к нему лицо, освещенное слабым светом угасающей свечи, в темном ореоле раскинувшихся волос, лежала Мари, и ее рука разрешала… просила… приказывала…
– Мари, ты уверена?..
– Да.
4
Перевод А. Г. Наймана