Читать книгу Я здесь живу - Евгения Басова, Мария Ботева - Страница 9
Евгения Басова
Открытые окна
8. Кто никогда не спал на сеновале…
ОглавлениеПапа ещё сказал:
– Как будто это проще простого – устроиться!
Но оказалось и впрямь – проще простого.
Мама назавтра приходит и говорит: в институте познакомили её с какой-то тётей Наташей. Так она родом из той самой Липовки! А её мама и сейчас там живёт. Маму зовут Анной Ивановной.
И наша мама вместе с тётей Наташей уже звонили ей. Спрашивали, не знает ли она, кто может на квартиру нас принять.
А та ответила, что и сама нас примет с удовольствием. Всё, говорит, будет веселее! И молока парного у неё дома сколько хочешь. А в саду ягода осыпается, руки не доходят до неё. Так что вся наша будет, если приедем.
Мы обрадовались, что всё так легко решилось. Костя уточняет у мамы:
– А сеновал есть у неё? У этой Анны Ивановны? А то я хочу ночевать на сеновале!
Я тоже слышала, как хорошо спать в деревне на сеновале, в душистом сене.
Даже стихи такие есть:
Кто никогда не спал на сеновале,
Вы тра-та та-та что-то потеряли…
Не помню точно…
Мама говорит:
– Насчёт сеновала не знаю, есть ли он там… Но в любом случае – пиши своему другу, что приедешь в Липовку. Вот он удивится!
В понедельник мы сели в автобус на вокзале. Мама сказала, от её работы в Собакино завтра пойдёт машина. Но в ней вряд ли всем хватит места. И потом, лучше приехать в Липовку заранее, устроиться. Тогда маме спокойней будет работать в опытном хозяйстве.
Папа, наоборот, предлагал отложить поездку до среды. Тогда он смог бы взять отгул и сам отвезти нас на машине. А раньше никак нельзя: его отдел выполняет важное задание. И если папа, начальник, сейчас оставит всех своих, то это будет неправильно.
Мама сказала:
– Ну и работай спокойно! Ездят ведь люди на автобусе. И мы доедем.
Ездить я люблю.
Мама рядом со мной сидит, детектив читает.
Костя – через проход, в наушниках, музыку слушает.
А я бы только в окно глядела, ждала бы той минуты, когда город кончится. Все новостройки, заборы, вывески останутся позади. И будут только холмы, холмы. Они зелёные, круглые – как на рисунке.
Где-то на холме увидишь одинокое дерево – вётлы это, чаще всего. Где-то по холму домики разбросаны и коровки ходят. Или неотличимые отсюда, маленькие совсем козы или овцы.
Картина всё время меняется. А я сижу и думаю: подольше бы вот так ехать!
Я и в прошлом году, когда мы в лагерь ехали, думала: подольше бы не приезжать, чтоб можно было глядеть в окно. А мы раз – и оказались в этом Кувакине как-то незаметно.
А Липовка, она ведь гораздо ближе, чем Кувакино. Кто бы сомневался, что я и дорогу-то не успею как следует почувствовать?
Но я одного не учла. В лагерь нас вёз специальный автобус. А теперь мы ехали в обычном, пассажирском.
Шофёр остановился на шоссе, крикнул:
– Кому в Липовку?
Гляжу, с краю дороги на колышке табличка прибита – «Липовка». А кругом поле, деревья – и никакой Липовки не видать.
Спрыгнули мы на дорогу вместе с сумками. А самую большую, с колесиками, какой-то дяденька нам вынес. Водитель из кабины высунулся, показывает:
– Вон по тому просёлку ступайте. А мы поедем дальше.
Дяденька скорей обратно в автобус полез. И говорит оттуда:
– Вы всё прямо, прямо идите, до пруда. А у пруда налево повернёте. Это если вам в Липовку. А если в Собакино – направо.
Костя радуется:
– Ну, двинули вперёд!
Мама напоминает:
– Имейте в виду, в деревне положено здороваться со всеми! Так что, если встретим кого, чтоб сразу – «здравствуйте!». Иначе как выглядеть мы будем?
Мы с Костей в ответ:
– Помним, помним!
Нам это и папа, провожая, на автовокзале говорил!
Но на дороге нам никто не встретился. Хотя до пруда оказалось идти и идти.
Сумка с колёсиками прыгала на ухабах, буксовала в пыли, и сами мы покрылись пылью до самых макушек.
Очки приходилось протирать краем футболки, потому что салфетки были где-то в сумке, глубоко. Но очки снова быстро становились грязными.
По лицам у нас тёк пот. От него щёки и лоб щипало. Оправы очков натирали нам переносицу и щёки. То и дело Костя снимал очки и начинал тереть лицо кулаками – с силой, размазывая грязь.
И я, наверно, была не лучше.
Одна мама не трогала лицо, и на нём от пота оставались ровные узкие дорожки.
– Макар всё время так ходит, и ничего, – как будто в утешение нам сказал Костя.
Но мама ответила:
– Зачем ему всё время здесь ходить? Он там в своём мире живёт… – и рукой махнула неопределённо куда-то вперёд. – Всё у него там есть – и школа, и…
Мама запнулась. Может, не придумала, что ещё у Макара есть. Я шла и думала: что это за мир такой, до которого так трудно добираться?
Но ещё хуже стало, когда дорога стала спускаться к пруду. Теперь большая сумка норовила вперёд нас убежать. Мы еле удерживали её.
А дальше пришлось подниматься наверх. Мама сказала, что уже скоро. Костя промолчал, у меня тоже не было охоты разговаривать.
Я и глазам не поверила, когда мы наконец-то взобрались на холм и перед нами оказались деревенские домики.
Мама выдохнула чуть слышно:
– Нам нужен четвёртый с края. Надеюсь, с этого края, а не с того.
У четвёртого домика стояла бабушка, уж до чего худенькая и маленькая, в больших толстых очках. Лицо у неё было загорелое. Морщины теснились на нём густо-густо. Оправа была коричневой, и это выглядело тоже как линии морщин. Ещё по одной толстой закруглённой морщине вокруг глаз.
Мама сказала:
– Здравствуйте, Анна Ивановна!
И тогда бабушка заулыбалась, зашевелила все свои морщины.
– Я, – говорит, – жду, жду! И пироги уже испекла, и комнату вам приготовила…
Тут Костя говорит:
– Какую комнату? Я хочу на сеновал!
Анна Ивановна удивилась:
– Зачем на сеновал? Дом большой, места всем хватит.
Но Костя, видать, с самого начала решил определиться: на сеновал, и точка!
– Когда ещё, – спрашивает, – придётся ночевать на сеновале?
Во дворе у Анны Ивановны собака оказалась. Здоровенная, чёрная. И она зарычала-зарокотала, когда мы вошли в калитку. Мы трое – скорей назад, на улицу. И Костя, отступая, пробормотал – как будто в укор себе и нам:
– А она привязанная…
Маленькая Анна Ивановна подошла к собаке и что-то сказала ей. Мы не слыхали что. Потом она попросила подойти всех нас по очереди. Сначала маму, потом Костю и меня. Собака всех нас по очереди обнюхала. Мне было страшно, когда она трогала меня своей огромной мордой, будто раздумывая: укусить, не укусить?
– Свои, Пальма, свои, – повторяла Анна Ивановна.
И мне говорила:
– Ну, не молчи. Скажи ей: «Пальма». Пусть она твой голос услышит. А то как же вы познакомитесь?
– Пальма, – сказала я.
Голос у меня дрожал. Надо же, думаю, а я хотела, чтоб мне щенка купили! Это чтобы он вырос вот в такое чудище?
Я облегчённо вздохнула, когда Пальма закончила меня обнюхивать – и руки, и лицо, и шорты. Теперь наконец можно было отойти.
А Костя снова подошёл к Пальме. И она снова принялась нюхать его.
А он её тоже нюхал и чуть ли не облизывал и всё повторял:
– Дай лапу! Пальма, дай лапу!
Хозяйка повела нас с мамой в дом. Костя крикнул вдогонку:
– Анна Ивановна, а Пальма умеет давать лапу?
– Да не умеет, видно, – отозвалась с крыльца хозяйка. – Кто же её учил когда – лапу подавать?
Мы с мамой уже вымыли руки и доставали из сумки гостинцы. Анна Ивановна накрывала на стол и всё суетилась, всё говорила, как вовремя мы приехали. Как раз она скотину закрыла.
– Скотина-то, – говорит, – рано ложится, с солнышком. А мы с вами можем посидеть попировать. Брата зови за стол…
Я только встала позвать, и тут раздался Костин крик:
– Умеет! Анна Ивановна, ваша Пальма умеет давать лапу!