Читать книгу Красавец и Чудовище - Мария Кавыева - Страница 7

В один прекрасный день его сиятельство Бенджамин, родной брат Брэндона Монтрада, тот самый, кто хотел усыновить актёра, пришёл в «Эливагар». Во внутреннем дворике мужчина встретил Коршуна, своего потенциального приёмного сына, и поздоровался с ним. Юноша взглянул на него голубыми глазами и поприветствовал в ответ. Они помолчали некоторое время, а потом Бенджамин спросил, не хочет ли тот уехать. Коршун сразу отрезал: нет – и добавил, что лучше умереть. Это заставило Монтрада вздрогнуть, но аристократ взял себя в руки и сказал, что поинтересовался этим просто так, из любопытства. Устремив взгляд вдаль, на чёрную стену леса, юноша ответил, что верит ему. Граф почувствовал укол совести, ведь мечтая усыновить Кристиана, он на самом деле планировал увезти его отсюда и сделать из него аристократа. Нервно сглотнув, он спросил:

– Это хорошо. Ты так сильно любишь «Эливагар» и сцену?

– Да. Сцена – это нечто гораздо более грандиозное, чем кажется непосвящённому. Она совсем небольшая ― в замке Монтрад, наверное, даже кухня больше, но на сцене таятся тысячи миров, в ней умещаются эпохи, страны… – говорил юноша восторженно, и глаза его блестели, но во взгляде по-прежнему были тоска, печаль и боль. – Для меня нет ничего дороже на всём белом свете. Пусть говорят, что театр – обитель зла. Мне всё равно, главное, что говорит мне моё сердце. Только на сцене я счастлив. Я меняю наряды, я смеюсь, когда на самом деле мне грустно, и плачу, когда на дворе весна и хочется жить, я называю кого-то отцом, в то время как настоящего уже нет три года… Сцена дарит волшебство на час, другую жизнь, но схожу я со сцены обычным человеком ― таким, какой есть на самом деле. И знаете, за этот час я готов многое отдать! Это ложь? Я и сам не знаю, – глубоко вздохнул Коршун и поднял голову к небу. – Знаю только одно: я умру без «Эливагара».

Бенджамин покачал головой, а потом тихо проговорил в ответ:

– Никто никогда не узнает, что такое театр: подлинное искусство или зло. Я не знаю, как относился бы к нему, если бы не любил Таис. Может быть, как и Ворон, ненавидел бы театр? – Он пожал плечами. – Не знаю. Да и кто знает, что уготовано нам в жизни?

Бенджамин приходился местному графу Монтраду старшим братом, но за то, что в юности хотел жениться на безродной актрисе Таис, отец выгнал беднягу из дома и всё завещал младшему и любимому сыну. Бенджамин звал Брэндона вслед за всеми Вороном, желая задеть того за живое.

Коршун как-то странно посмотрел на аристократа, на миг в его глазах проскользнула тень боли.

– Да, никому это неизвестно, – согласился юноша, но его сиятельство каким-то шестым чувством понял, что тот ответил не то, что думал.

Граф ушёл, а Коршун решил ещё немного побыть на свежем воздухе. Вдруг послышался скрип снега под ногами, и юноша обернулся. К нему, таща за собой большой холщовый мешок, приближался старик.

– Дитя моё, – улыбнулся незнакомец ласково и несколько смущённо, – добрый день!

– Добрый день, – ответил Коршун, не скрывая своего удивления.

Старик снова улыбнулся. Он подошёл к нему, поставил свою ношу на землю, а сам присел рядом с юношей.

– Я старый бедный художник, – вздохнул старик, переведя дух. – Позволь мне нарисовать тебя. Не бойся, я не отниму у тебя много времени.

– Нарисовать? Меня? – тихо переспросил Коршун. – А зачем? И почему именно…

– Почему именно тебя? – прервал юношу художник. – Потому что… я шёл мимо в поисках того места, где можно перевести дух, и мой взгляд просто зацепился.

– Зацепился?

– Да. Я обежал глазами старый театр, и мой взгляд почему-то остановился на тебе. Вот и всё. Я не отниму много времени, обещаю. Сделаю набросок, а допишу дома. Окажи милость старику…

Коршун внимательно вгляделся в лицо художника – казалось, в каждой его морщинке таилось много разных историй. Глаза смеялись, и чудилось, что от них разбегаются настоящие лучики солнца.

– Хорошо, – согласился юноша.

– Спасибо. Я быстро, – просиял художник.

Он достал из мешка небольшой треножник, папку и пенал. Усадил Коршуна, сам сел на пень напротив и тут же принялся за работу. Старик рисовал уверенно, руки его не дрожали, а глаза глядели молодо. В тот миг, казалось, встретились три творца: художник, артист и сам Бог, который создал этот мир и всю красоту, что окружала их.

– Как тебя зовут? – спросил художник.

– Коршун. То есть Кристиан, но люди прозвали меня Коршуном. Я уже привык настолько, что сам так представляюсь.

– Красивое у тебя имя, – улыбнулся странный гость, – а меня зови просто Художником.

Через некоторое время новый знакомый закончил и, развернув к нему треножник, показал прекрасный портрет, вернее, набросок.

– Какая красивая работа… – прошептал Коршун восхищённо.

– Спасибо, – поблагодарил художник своего неожиданного натурщика. – Я просто хотел открыть тебе глаза на самого себя… А это тебе, – старик протянул Коршуну небольшой лист картона с точно таким же портретом. – Возьми себе на память. Пусть в этом огромном мире у двух людей будет по одинаковому рисунку. У тебя останется маленький в твоём маленьком мире, а у меня – большой в моём большом мире.

Художник сложил инструменты обратно в мешок, и Коршун проводил его до калитки.

– А теперь прощай, – сказал старик и почему-то обнял юношу. – Будь счастлив.

– Прощайте, – отозвался Коршун.

Незваный гость улыбнулся и зашагал прочь, а актёр продолжал стоять и смотреть ему вслед. Он был благодарен Художнику. И не только за рисунок, но и за то тепло, которое тот подарил ему и наверняка всегда дарит людям.

Но знал бы юноша в тот миг, что его портретом будет восхищаться весь высший свет! Знал бы, что этот «бедный художник» на самом деле сам герцог Роланд Эдельмут!

Благородный живописец-аристократ поведал историю знакомства с героем своей загадочной картины только племяннику Брэндону, когда отдал юноше портрет актёра. Тогда Роланд узнал, что его племянник стал новым главным режиссёром того самого театра, которому служил когда-то нарисованный им артист.

Брэндон поднял глаза… О боже! С портрета на него глядел ангел. Как он красив! За всю свою жизнь юный лорд не видел никого прекраснее! Он пришёл к Коршуну второй раз в жизни, но уже зная его имя. Сложно было описать, что благородный актёр чувствовал в тот момент, когда глядел на покойного служителя «Эливагара». Признаться честно, хотя молодой Эдельмут и сочувствовал коллеге, он немного завидовал ему. Воспоминания о погибшем артисте всё ещё жили в «Гонимом». Работники, которые знали Коршуна, невольно сравнивали всех новеньких со своим покойным другом, и в их глазах никто не выдерживал конкуренции. Брэндон вовсе не желал занимать место любимого исполнителя былого «Эливагара», ему просто хотелось занять своё место в театре. В глубине души юноше было обидно, что все сравнивали его с предшественником. Но теперь, глядя на портрет Кристиана, лорд понимал обожателей покойного актёра. Коршун притягивал к себе, и это не было каким-то преувеличением. Тайна давно раскрыта, но притягательность осталась. Ведь можно подумать, что люди стремились к красивому юноше из любопытства. Но нет… Хотелось остаться с ним, понимая, насколько это опасно. Грех, страдание, болезнь и ― невероятная красота.

Брэндон вздрогнул. По спине пробежали мурашки. Ему хотелось мысленно заговорить с покойным коллегой, но что-то не давало это сделать. Даже теперь актёр всё ещё будоражил умы людей. Он по-прежнему оставался Принцем Сцены и королём горьких воспоминаний и слёз.

После разговора с Ильдаром Август Фердинанд и Генри почувствовали, будто мальчишка над ними дурачился. Глупости всё это! Виной всему то, что они подняли мистическую тему. Но дабы успокоиться, вечером того же дня, когда репетиции закончились, аристократы пошли к Ричардсону. Кто, если не главный режиссёр «сего заведения», как выразился МакТомсон, может рассказать о том, о чём заикнулся мальчишка.

Замок Монтрад, древний и страшный, но любимый замок покойного графа Брэндона Монтрада… На одной из башен, на флигеле, вместо петушка какой-то шутник сделал ворона, и с тех пор замок прозвали Замком Ворона, а вслед за ним и хозяина окрестили Вороном. Его сиятельству очень подходило это прозвище, хотя нет, ему больше подошло бы Волк – таким он был гордым и безжалостным.

Позже в «Гонимом» к приходу Брэндона Эдельмута, тёзки графа Монтрада, отнеслись с суеверным содроганием. Да, юношу тоже звали Брэндоном, но Эдельмутом, а не Монтрадом! Однако это никого не успокаивало.

Принц Сцены на свою голову приглянулся не только сестре графа Брэндона Монтрада, Элине Монтрад, но и своей коллеге актрисе Анне. Анну же любил завистливый актёр со странным именем Милоч. И тут появилась в «Эливагаре» новая певица, которая – да что ж ты будешь делать?! – тоже влюбилась в Коршуна. А красавец Коршун, который отвергал любовь всех девушек, который запретил себе влюбляться в кого-то, к кому-то привязываться, потому что не хотел никому причинить боль своей неминуемой смертью, вдруг ответил новенькой артистке взаимностью! И… в эту же певицу влюбился Милоч.

А эта девушка… Никто не помнит уже её имя, но за певческий талант красавицу прозвали «Та, что лучше всех поёт».

– Да кто же это? – бывало, спрашивали друг у друга люди.

– Да та, что лучше всех пела.

Иногда неграмотные звали её «Лучшивсех», сократив её прозвище. Говорят, она была самой настоящей принцессой. Но это, скорее всего, сущая нелепица. Кто-то утверждал, будто бы звали возлюбленную Коршуна леди Эвангелиной. Точно известно одно: певичка из старого «Эливагара» была благородного происхождения, а в театр сбежала из-за того, что родители не разрешали ей заниматься музыкой.

Милоч, безответно влюблённый в Эвангелину, пошёл к его сиятельству графу Монтраду и наговорил, что Коршун-Кристиан и леди Элина, уже замужняя к тому времени, тайно встречаются. Зная о том, что неблагодарная сестрица по уши влюблена в «отщепенца, в плебея, в быдло, в этого презренного актёришку», граф поверил Милочу. И Брэндон Монтрад, который, по иронии судьбы, тоже заслужил себе «птичье» прозвище ― Ворон, организовал убийство Принца Сцены… Никто не знает, хотел ли он убить Кристиана или просто припугнуть, но дело было сделано: молодой красавец мёртв.

Прошло несколько лет… В горах, недалеко от деревушки, нашли руду, и вскоре туда съехалось много народу в поисках заработка на шахтах. Не прошло и года, как деревня приобрела статус города. А в театре появились новые зрители.

Брэндон Монтрад женился, у него родился сын Константин (ходили слухи, что мальчика хотели назвать Кристианом). Повзрослев, бедняга сбежал из дома под предлогом службы в армии, не выдержав жёсткий характер отца. Граф, к тому моменту овдовевший, остался в одиночестве в своём старом замке. Его сиятельство стала мучить подагра, и некоторые люди говорили: «Поделом ему!»

Элина тоже овдовела, так и не успев обзавестись детьми. А чего было ещё ожидать: супруг леди был намного старше неё. Поговаривали, что характер графини, которая и раньше была не подарок, совсем испортился, и выносить общество высокомерной дамы стало совершенно невозможно. Леди растеряла почти всех друзей и не помирилась ни с одним из братьев.

Бенджамин, родной брат Брэндона Монтрада, тот самый, что мечтал усыновить Кристиана, женился на Таис, но ни в одном «приличном» обществе их теперь не принимали, так как новоиспечённая дворянка являлась бывшей актрисой. Не выдержав насмешек, супруги покинули страну. За границей влюблённых ждала счастливая жизнь. Пожалуй, они стали одними из немногих, кто в конце концов обрели радость и любовь.

Милоч сгинул в тюрьме, и никто ничего о предателе не знал, да и знать не хотел.

Памятник с могилы Коршуна, на котором был высечен его портрет с рисунка Эдельмута, пришёлся по вкусу одному богатому дурачку из города. Зажиточный пан был так поражён красотой покойного актёра, что… притащил надгробный камень к себе домой и поставил его в зале как украшение. Однажды ночью особняк сгорел. Хорошо ещё, что всем обителям посчастливилось спастись. Памятник же сгинул без следа. Вместо того чтобы благодарить Господа и каяться, хозяева долго оплакивали потерю и обвиняли в похищении всех своих соседей.

Жан, что являлся главой театра при жизни Коршуна, умер лет через десять после смерти Принца Сцены. «Эливагар» недолго продержался: власти всё-таки сумели прогнать труппу из города. Именно тогда Дик вдохновил своих товарищей, и они создали бродячий театр, назвали его «Гонимый», посвятили все свои спектакли памяти «Эливагара» и стали путешествовать по родным просторам.

Итак, побродив по стране, «Гонимый» пришёл в город, где жили герцоги Эдельмуты, и там спектаклями странствующей труппы очаровался тёзка графа Монтрада. Брэндона взяли в театр актёром, а после смерти Дика, который стал бывшему милорду другом, парня единодушно выбрали главным режиссёром. Сэр Роланд, в отличие от брата, одобрил решение юноши стать артистом, вскоре приголубил племянника и начал выделять ему большущее содержание. Опальный сын аристократа стал человеком влиятельным и богатым, и ему удалось найти помещение для театра. Да какое! Красоты неописуемой! Молодой режиссёр вернул старое название своему детищу, которому собирался посвятить всю жизнь, и выпросил у дяди портрет Коршуна. Картину он повесил в личном кабинете. Все деньги и силы Брэндон вкладывал в своё дело. Он отделывал помещения дорогими материалами, скупал ценные предметы интерьера. «Эливагар» превратился в самый прекрасный и знаменитый театр города. К тому времени став уже храмом искусства, он будто выстрадал свой титул, своё счастье, свою славу. Эдельмут теперь был уважаемым человеком не только у себя на службе, но и во всём городе. Это очень сердило его отца. «Возродивший театр!» – с придыханием говорили люди, а родителю героя всегда хотелось, чтобы тот занимался чем-то серьёзным, а не возрождал «места досуга населения».

И когда Брэндон умер достаточно молодым, отец-герцог проклял «Эливагар», считая, что храм искусства дважды отнял у него сына, причём второй раз – уже навсегда. «Гореть этому театру в адском пламени, если на сцену в спектакле выйдет дворянин», – говорят, воскликнул его светлость. Именно после этого и начали ходить слухи о том, что в храме искусства творится что-то неладное. Хотя Брэндон умер от воспаления лёгких, поговаривали, что главный руководитель скончался от страха: якобы призрак красавца Коршуна бродит по коридорам, считая, что режиссёр, тёзка Монтрада, и есть его убийца. Вот за это, по легенде, герцог Эдельмут и проклял любимый театр своего покойного сына.

Главным режиссёром театра стал сын Дика.

Прошло много-много лет, потомки Дика и дальше руководили «Эливагаром», и вот настали золотые времена, когда их страдания вознаградились, и театры стали носить гордый титул храма искусства. Древний портрет так и висел в кабинете главного руководителя. С тех пор как умер Брэндон Эдельмут, на сцену ни разу не выходил дворянин: все боялись страшного проклятия герцога.

Обо всём этом и рассказал Августу Фердинанду и Генри Джордж Ричардсон, который, кстати, тоже являлся потомком Дика. История, конечно, занимательная, подумали оба, но вряд ли стоит воспринимать её всерьёз. Режиссёр, к слову, очень удивился, когда узнал, что друзья и не ведали, что настоящее имя Коршуна – Кристиан. «Странно, – пожал плечами Джордж, – а я думал, что сказал вам об этом ещё в первый день! Помнится, я тогда удивился такому совпадению: оба красавцы и оба Кристианы!»

Говорят, в день смерти Коршуна на сцене появляются капли крови, а ночью изображение убитого актёра исчезает с его портрета. Поверье гласит, что несчастный в эти минуты перемещается далеко-далеко, в другую часть страны, на Курган Луны, и бродит там у своей потерянной могилы. Говорят, что Брэндон Эдельмут в эти моменты предпочитал находиться подальше от театра, потому что глубокой ночью раздавались призрачные душераздирающие крики: «Брэндон, нет, нет, нет!», и это почти сводило с ума тёзку графа Монтрада.

По легенде, красавцу Коршуну польстило проклятие герцога, ведь теперь на его любимое место, на сцену, не пускали дворян, представителей того сословия, которое его убило. Может, ему казалось, что отец Эдельмута таким образом отомстил и за него тоже. Никто не знал точно, но стоило только подумать о том, чтобы взять на работу актёра благородного происхождения, как в театре начинали твориться неприятности. По сцене вечерами слышались шаги, а работников, которые оставались на ночь, будил чей-то жалобный плач. Как будто бы Коршун выражал своё недовольство.

Джордж только смеялся, когда у него про это спрашивали, и всегда говорил, что ничего подобного тут не происходит, что всё это выдумки, что портрет Коршуна до сих пор висит в его кабинете и что никуда красавец с него гулять не уходит. Однако картину режиссёр никогда никому не показывал. Верить или не верить ― каждый решал сам. Новый Кристиан тут же во всё поверил, а Изабелла, смеясь, рассказывала, что однажды действительно видела кровь на сцене, правда, потом выяснилось, что это проделки маленького Ильдара.