Читать книгу Славянские хроники. Оберег - Мария Николаевна Ангелимова - Страница 2

В ту ночь Ярославу приснился страшный сон. Будто бы стоит он на камне посреди синего моря, волны страшные так и накатывают, того и гляди унесут в бездонную бушующую бездну. От ветра дыхание перехватывает, мокрый плащ облепил тело, а довершение ко всему, из морской пучины взметнулось упругое тело змея. Чешуйчатые кольца сжались вокруг спасительного островка, раскрыло чудище пасть, полную острых зубов, глазами сверкает… Батюшки, страсти какие! А у него руки совсем заледенели, не слушаются. Того и гляди, выронит тяжелый меч, и тогда…

Мальчик проснулся в холодном поту, одна рука откинута назад и отчаянно затекла, другая вцепилась в край лоскутного одеяла. Сон, всего лишь сон. Но сердце продолжало отчаянно биться, словно и вправду пережил страшный поединок с чудищем.

Вздохнув, Ярослав взглянул на закрытые ставни. Сквозь щели пробивался слабый свет. Где-то пропел первый петух. Как ошпаренный, мальчик вскочил с постели и на цыпочках побежал по прохладным с ночи половицам в сени. Мать еще не поднималась, спала у себя на лежанке. Из-за цветастой перегородки у печи слышался раскатистый храп брата. Все еще спят, даже старый пес в будке сонно взглянул на Ярослава, зевнул и лениво вильнул хвостом. Чего это хозяину не спится в такую рань?

Но Ярослав торопился. Подрагивая от утренней свежести, от припустил через всю деревню к реке на мостки, где мать с другими женщинами обычно стирала белье. Солнце чуть-чуть показалось из-за леса на пригорке, окрашивая небо в нежно-розовый цвет. Где-то в зарослях вовсю заливался соловей, стараясь выделиться из утреннего птичьего многоголосья. Над рекой клубилась легкая дымка, но в ней мальчик не увидел того, ради чего поднялся в такую рань.

Неужто опоздал? Ярослав пристроился на берегу, отмахиваясь от назойливых мух. Неужто обманул дед Фока, местный старожил, что любил по вечерам детвору сказками баловать? На днях рассказал он про дивного коня с розовой гривой, что приходит на рассвете, по вольным лугам пробежаться, в росе искупаться, да серебряной воды из речки напиться.

– Вот те крест, сам его видел! – горячо восклицал Фока, смешно топорща жиденькую бороденку. – Белый весь конь, словно молоком налитый, а грива так и светится, вся переливается! Кто хоть один волос из его гривы добудет, у того все желания исполнятся!

А желание у Ярослава было, одно, заветное, вот почему он старику поверил, бежал сюда, торопился, а коня все нет да нет!

Расстроенный, он уткнул лицо в колени, и незаметно для себя задремал. Проснулся от того, что кто-то окликнул его по имени.

– Коня, что ли, поджидаешь? – пристальные серые глаза, русые косички. Анка, дочь рыбака. Стоя по колено в воде, она насмешливо глядела на Ярослава.

– Ну, поджидаю, а чего?

– Так нету его! – Анка рассмеялась, по-девчачьи, звонко, обидно. – Много вас таких ходит, прибегаете ни свет ни заря, а все зазря!

Обманул старик. Эх, у Ярослава все внутри так и перевернулось. Вскочив, чтобы девчонка, чего доброго, не увидела выступившие на глазах слезы, он припустил вверх по склону. Вслед ему Анка еще что-то кричала, но он не слушал. Сразу домой идти не хотелось, так что Ярослав сделал крюк в сторону небольшой рощицы и повалился на траву под березами. Он задыхался – то ли от обиды, то ли от быстрого бега. Ведь как знал, как чувствовал! Вот и верь теперь этому Фоке, а уж как божился то! Ярослав смотрел, как по небу плывут белоснежные клочья облаков, рассыпаясь на лету на мелкие пушинки, как кудель, что мать по вечерам пряла. Ветер играл ветвями берез и осушал катившиеся по щекам мальчика слезы. Хватит, что расклеился, как девчонка, в самом деле.

Перекатившись на живот, Ярослав заметил в стороне стайку веселых сыроежек. Шляпка розовая, шляпка оранжевая, даже зеленая есть – прямо как на праздник собрались, и растут по кругу, будто хоровод водят. Вытащив из кармана ножик, он осторожно срезал грибы вместе с куском мха, завернул во влажный лопушок и бережно спрятал за пазуху. Если получится, его он передаст Доброславе, дочери местного князя.

Ярослав недовольно потер щеки. Ну вот, каждый раз, стоило вспомнить княжескую дочку, краска так и заливала лицо. Что на него нашло, он и сам пока не понимал, хоть и минуло осенью тринадцать годков.

Отряхнув от земли руки, он поднялся, и побежал к дому. Ну вот, представил себе, как обрадуется девочка, и от сердца отлегло. Мальчик уже веселей смотрел по сторонам, пробежался во весь опор по луже, так, что вода фонтаном брызнула во все стороны, на бегу хватался за стволы деревьев, чувствуя ладонями то шероховатую корявую кору, то гладкую молодую кожицу, после которой руки потом как в муке. Мать сейчас, наверное, уже лепешек напекла, с парным молоком. Сейчас поедят они и на весь день в поле, работать.

Ярослав с разбегу выскочил из кустов на дорогу и чуть не налетел на встречного путника: высокого старика с котомкой за плечами. Рядом с ним мальчишка рыжий, примерно с Ярославом одного возраста. Нищие, наверно. А может, калики перехожие – те, что со святых мест идут, в каждом селении останавливаются, да поют песни про далекие страны заморские и былые подвиги богатырей. Вон у парнишки и гусли за спиной.

– Смотри, куда летишь, щенок! – зашипел старик, недовольно тряся кудлатой головой. Похоже, он не столько ушибся, сколько испугался, вон даже за сердце схватился и увесистый сверток из рук выронил.

– Извиняй, деда, не нарочно я, – пробормотал Ярослав и наклонился было, чтобы подать старику его поклажу. На ветру рогожа отвернулась, и мальчик увидел сложенные стопкой тонкие деревянные дощечки, испещренные непонятными значками. Еще картинку успел заметить – желтый бык с червлеными1 копытами, грозно трясет громадными рогами. Больше ничего разглядеть не успел – старик выхватил сверток у него из рук.

– Не просят, не лапай! – прошамкал он. И, не слушая извинений, поковылял дальше. Мальчишка рыжий за ним засеменил, на Ярослава оглядываясь. Ну и рыжий, такому в деревне детвора шагу ступить не даст, задразнит. Да они никак к ним в деревню направляются? Ярослав недовольно почесал нос. Не к добру это. Да ладно, авось обойдется. И чтобы снова не столкнуться с нищим, Ярослав побежал к дому другой дорогой.

– Ну вот, явился наше шатало, – ворчливо встретила его мать, когда он, вконец запыхавшись, вбежал в избу.

– Мама, водички подай, – раздался из-за печи густой голос. Микула, брат. Когда-то первым силачом на деревне был, шутя гвозди в стену пальцем вдавливал, целую подводу вместе с лошадью на спор поднимал. А теперь вот, захворал. Мать целыми днями отпаивала его травами, растирала чудодейственными мазями – ничего не помогало.

– На-ко, брату своему отнеси, – сунула мать Ярославу кувшин с отваром. Мальчик проскользнул за занавеску, где на лежанке у печи растянулся во весь свой могучий рост Микула. Непонятная хворь сковала его так, что не мог даже пальцем пошевелить. Лежит, как бревно, муха на лоб сядет – и ту согнать не может.

– Ну что, братец, куда спозаранку запропастился? – увидев его, оживился Микула.

– В лесу гулял, с лесовиком воевал. Он меня грибами заманивал, а я его как схвачу за нос! – Ярослав осторожно приподнял брату голову и поднес кувшин к его губам. Тот поморщился – отвар-то горький, но выпил все до последней капли.

– Зря мать старается, – посетовал он, откидываясь обратно на подушки. – Хуже мне. Видно, помирать придется.

– Еще что выдумал! – отозвалась мать от печи. – Гляди у меня!

Откинув занавеску, осторожно поставила на табурет чашку дымящихся щей.

– Ярослав, за стол садись, хлеба себе отрежь, – велела она, усаживаясь кормить Микулу. – После еды хлев2 будем с тобой чистить.

Мальчик взял в руки еще теплый каравай, вдохнул чудный запах. Все-таки никакие кушанья на земле не смогут сравниться с домашним, свежеиспеченным хлебом! Отрезав горбушку, Ярослав на цыпочках вышел в сени и выбежал на улицу.

– Ты куда? – строго окликнула его мать, да где там.

На бегу откусывая поджаристую корочку, Ярослав помчался через всю деревню к городскому валу. За ним, надежно укрытый высоченным частоколом с сигнальными башнями, раскинулся город Торопец. Небольшой город, не сравнить, скажем, с Великим Новгородом или Владимиром, но для мальчишки, который в жизни нигде не бывал, он казался огромным. Над крышами домов возвышалась колокольня Богородичной церкви, куда они с матерью ходили каждое воскресенье. По оживленным улицам спешили по своим делам горожане, ехали подводы3, груженые различным товаром – из-за того, что город располагался на реке, торговля здесь шла очень бойко. Потому и народ жил, особо не тужил. Не шиковали конечно, но и не голодал никто, уже спасибо.

Княжеский терем, куда направлялся Ярослав, располагался в центре города. Обнесен он был высоким дощатым забором, да разве изгородь преграда для деревенского мальчишки? Выждав удобный момент, Ярослав нашел в кустах заветный собачий лаз, кое-как пролез, чтобы не помять заветный подарок, и очутился прямо в княжеском саду.

Погода с утра стояла хорошая, так что в саду было полным-полно прислуги. Повсюду раздавались звонкие голоса сенных девушек, одна прошла так близко от Ярослава, что он только успел прижаться спиной к птичнику. Нет, так нельзя, того и гляди заметят, шума не оберешься. И хотя Доброслава с матерью должна быть где-то поблизости, он решил просто передать ей подарок и убраться подобру-поздорову.

Оглядевшись, мальчик заметил под старой яблоней согбенную фигуру, укутанную в цветастую шерстяную шаль. Спицы в руках двигались быстро-быстро, и не уследишь, на коленях уютно пригрелся котенок, который вовсю играл с клубком, то и дело натягивая нитку.

– Ишь ты, озорник. А ну, не балуй! – услышал Ярослав добродушный старческий голос. Старая Лукерья, вот кто ему поможет. Старуха уже много лет жила в доме князя кормилицей. Когда-то она нянчила самого князя, затем маленькую Доброславу, и вот теперь жила как полноправный член княжеской семьи. Княгиня уважала ее, слуги ухаживали за старушкой, кормили, выносили в креслах в сад на солнышко – сама-то Лукерья от старости уже не ходила.

Ярослав тихонько пробрался к ней и осторожно тронул за плечо.

– Ах ты, Господи! – старушка от неожиданности даже вязанье выронила. – Чего тебе, постреленок? Ба, да это никак Ярослав пришел…

Мальчик уже не раз передавал через Лукерью гостинцы для княжны: то глиняного расписного петушка, то светлячков в туеске4, один раз даже белку живую притащил. На сей раз старушка вздохнула с облегчением, рассматривая веселую стайку сыроежек.

– Ох, как пахнет хорошо, лесом, – закрыв глаза, она покачала головой. – Давненько я там не была. А я уж испугалась, опять какую живность притащил.

Она заговорщически подмигнула Ярославу.

– Доброслава-то уж о тебе спрашивала, когда, говорит, мальчик мне еще подарок принесет. Уж больно ей твой петушок понравился, так всегда с собой в кармане и носит, а уж засвистит – уши зажимай!

Проходившая мимо девушка недоуменно покосилась на Ярослава, но при старушке подходить не стала. Лукерья спохватилась.

– Ты лучше иди, милок. Все передам, не беспокойся. Да полно тебе по собачьим норам лазать, – укоризненно покачала она головой. – В следующий раз принеси липовых листьев свежих, скажи, бабка Лукерья просила от головной боли, тебя и пропустят.

Домой Ярослав летел как на крыльях. Прохожие оборачивались, неодобрительно глядели вслед. В деревне какая-то собачонка из подворотни не выдержала и увязалась следом, тявкая и пытаясь укусить за пятку.

Вбежав в избу, мальчик оторопел. Все его солнечное настроение мгновенно улетучилось. Мать как обычно, хлопотала у печи, а за столом сидел тот самый нищий, которого он на дороге чуть с ног не сбил.

– Явился, пострел, – проворчала мать. – И где тебя носило полдня? Живо за стол садись!

С опаской поглядывая на гостя, мальчик бочком сел за стол. Нищий сумрачно посмотрел на него из-под спутанных бровей, но промолчал. От этого на душе не полегчало. Ярослав принялся хлебать щи, чувствуя, как еда застревает в горле. А ведь такой был день хороший, и на тебе!..